В то последнее утро молодого морпеха подвезли от расположения роты до полосы, высадив метров за пятьдесят от неё. Шагая вперёд, он услышал слабый шум двигателей С-123, который приближался к базе, но гудел он в полной тишине. Туман висел в сотне футов над головой, не больше, и пугал его, надвигался на него. Ни звука вокруг, только шум двигателей. Было бы не так тихо, разорвался бы хоть один снаряд, всё было бы нормально, но в этой тишине хруст земли под ногами пугал его. Потом он объяснял, что остановился именно из-за этого. Он опустил на землю вещмешок и огляделся. Он смотрел, как садится самолёт, его самолёт, а потом он побежал, перепрыгивая через какие-то мешки с песком, валявшиеся у дороги. Он бросился на землю и стал слушать, как самолёт разгружается, загружается, взлетает, и слушал до тех пор, пока не стало нечего слушать. Ни одного снаряда не упало на полосу, ни единого.
Его появление в блиндаже встретили с некоторым удивлением, но никто ничего не сказал. Ну, опоздал на самолёт, бывает. Ганни похлопал его по спине и пожелал ему удачи со следующим рейсом. Где-то после полудня его довезли на джипе до Чарли-меда, хешаньской медсанчасти, которая находилась до безумия близко к полосе, но он так и не смог пройти дальше, чем брустверы из мешков, окружавшие приёмное отделение.
- Совсем охерел? - сказал ему Ганни, когда морпех вернулся к своим. Но очень внимательно на него посмотрел.
- Ну, - ответил тот. – Ну…
На следующее утро двое друзей проводили его до полосы и усадили в щель. («Прощай, - сказал ему Ганни. – Это приказ»). Друзья пришли и сказали, что на этот раз он точно улетел. Час спустя он снова подходил к блиндажу с улыбкой на лице. Когда я улетал из Хешани в первый раз, он был ещё там, а потом, может, и улетел, хотя кто знает?
Вот такие чудеса бывают, когда приходит пора улетать. Это называется «стариковский синдром». В восприятии тех, кто по-настоящему провоевал целый год, срок заканчивается раньше положенного. Когда человеку остаётся одна-две недели, от него почти ничего уже не ждут. Он думает только о везении, собирает плохие примеры, не упуская ни одной. При достаточно развитом воображении или боевом опыте он может предчувствовать собственную смерть тысячу раз на дню, но всегда дотянет до самого главного дела – убраться отсюда.