Деблокирование Хешани началось 1 апреля. Операция получила условное обозначение «Пегас»», и, хотя в ней принимали участие 10 тысяч морских пехотинцев и три полноценных батальона Армии Республики Вьетнам, её наименование и стиль проведения были явно в духе 1-й кавалерийской дивизии (аэромобильной). Неделей ранее 18 тысяч бойцов 1-й кавалерийской перебрались со своей базы в Кэмп-Эвансе, что рядом с Донгха, в точку в речной долине в 11 милях к северо-востоку от Хешани, сразу же за пределами досягаемости крупнокалиберной артиллерии, окопавшейся в лаосских горах. У кавалеристов было множество вертолётов, потому что в их наличии выражалась суть кавалерии, на грузовых вертолётах «Скай Крейн» доставлялась землеройная техника, на «Чинуках» - тяжёлая артиллерия, и уже через несколько дней появилась передовая оперативная база, которая выглядела лучше, чем большинство стационарных объектов в I корпусе, и могла похвастаться километровой ВПП и глубокими блиндажами с вентиляцией. База получила название «Зона высадки «Стад»», и сразу же после её появления Хешань перестала быть центром своего собственного сектора, она стала самой обычной целью.
Всё выглядело так, словно война уже кончилась. За день до начала операции «Пегас» президент Джонсон объявил о прекращении бомбардировок Северного Вьетнама и назначил последнюю дату работы своей администрации. 11-й инженерный полк морской пехоты начал разминировать шоссе номер 9 и ремонтировать мосты, не встречая никакого сопротивления. Обстрелы Хешани свелись к нескольким разрозненным снарядам в день, и прошло уже более двух недель с того дня как генерал Уэстморленд заявил о том, что, по его мнению, штурма Хешани не будет. 304-я дивизия северных ушла, покинула район и дивизия 325С. Казалось уже, что присутствие северовьетнамских войск стало не более чем символическим. И ещё: везде, куда ни глянь, теперь можно было увидеть самую ободряющую эмблему во всём Вьетнаме - жёлто-чёрную нарукавную нашивку 1-й кавалерийской. Рядом были профессионалы, элита. Лагеря и базы огневой поддержки возникали по три-четыре в день, и с каждым часом кавалерия приближалась к Хешани.
Нет, в самом деле, всё шло, можно сказать, слишком хорошо, и к третьему дню операции она стала выглядеть как-то странно. Она отражала вкусы командира 1-й кавалерийской генерал-майора Джона Толсона, человека незаурядно умного и умелого. Операция проводилась невероятно чётко и быстро, что особенно поражало тех, кто почти три месяца провёл среди морпехов. В тактике и размахе операции «Пегас» просматривалась, можно сказать, элегантность. Стендалю бы она понравилась (он назвал бы её «О любви к аванпостам»). Когда я сказал генералу Толсону, что никак не могу понять, чем именно занимается его дивизия, он со смехом ответил, что я и не понимаю, как много понял. У операции «Пегас» не было объекта для наступления. Задача была атаковать противника. Но кого атаковать?
Может быть, мы были правы, и вьетнамцев действительно прогнали B-52, лишив их желания атаковать базу (по нашим данным, во время бомбардировок северовьетнамская армия потеряла 13 тысяч человек). А может быть, они ушли из окрестностей Хешани ещё в январе, блокировав морпехов на базе, и рассыпались по всему I корпусу в готовности к Новогоднему наступлению. Многие считали, что на протяжении всех тех недель несколько батальонов, достаточно умелых и активных, смогли бы удерживать хешаньских морпехов в пределах заграждений и в укрытиях. А может быть, у них появились какие-то другие причины, по которым штурм стал невозможным, и они вернулись в Лаос. Или в Ашау. Или в Куангчи. Или в Хюэ. Этого мы не знали. Где-то они, конечно, были, но из окрестностей Хешани они ушли.
Были обнаружены неимоверно богатые схроны с оружием, с реактивными снарядами в ящиках, гранатомётами в заводской упаковке, автоматами в смазке - всё указывало на то, что вьетнамцы спешно покидали те места целыми батальонами. Севернее шоссе номер 9 кавалеристы и морпехи находили признаки того, что оттуда ушли целые роты. Там находили рюкзаки, уложенные на земле в точном соответствии со строевым порядком роты, и, хотя в них обнаруживались дневники и часто стихи собственного сочинения, они не давали почти никакой информации о том, куда ушли их владельцы и почему. Учитывая объёмы обнаруженных оружия и припасов (рекордные за всю войну), военнопленных было на удивление мало, даже с учётом того, что один из них сообщил на допросе, что при налётах B-52 погибло 75 процентов личного состава его полка, почти полторы тысячи человек, и что оставшиеся в живых страдали от недостатка продовольствия. Его вытащили из замаскированного окопчика у высоты 881-Север, и было похоже на то, что он сам был этому рад. Американский офицер, присутствовавший при допросе, рассказал нам, что парень был едва ли старше 17-18 лет, и что северные ведут себя просто гадко, посылая таких молодых в наступление на верную смерть. И всё же я не помню ни одного человека, будь он морпехом или кавалеристом, офицером или рядовым, который остался бы безразличным при виде военнопленных, который не осознал бы вдруг, какие тяжкие испытания им пришлось перенести в ту зиму.
Впервые за одиннадцать недель хешаньские морпехы вышли за ограждения, преодолели две мили до высоты 471 и овладели ею после единственного серьёзного боя за все те недели (лагеря, включая Стад, время от времени подвергались бессистемным ракетным и миномётным обстрелам; 1-я кавалерийская потеряла ещё несколько вертолётов, подбитых пулемётчиками СВА; и почти каждый день случались мелкие, но зачастую ожесточённые стычки. На большинстве баз у посадочных площадок и ВПП можно было каждый день видеть один-два похоронных мешка, дожидавшихся эвакуации, но всё стало не так, как прежде, и как раз это и заставляло людей переживать. После кровопролитной зимы эта нежданная милость божья страшила, человек боялся потерять бдительность или стать жертвой злой шутки судьбы. Если уж суждено было погибнуть, то одно дело погибнуть в Хюэ или Хешани, совсем другое - стать одним из немногих убитых. «Меня-то за что?» - можно было прочитать на многих касках). От бойцов 1-й кавалерийской можно было услышать что-нибудь в таком духе: «Говорят, морпехи вляпались где-то северней шоссе номер 9», но между строк звучало: «Понятное дело, морпехи вляпались, они всю войну только этим и занимаются». Такое отношение кавалеристов не исключало возможности их собственной смерти, но подразумевалось, что это могло произойти как угодно, но не по-морпеховски. По району, в котором проводилась операция «Пегас», ходил рассказ о том, как северные зажали на склоне высоты одного морпеха, морпеховские вертолётчики отказались за ним лететь, и тогда с высоты спустились кавалеристы и спасли его. Правдой это было или нет, но эта история отражала непростые, сопернические отношения между морпехами и кавалеристами, и, когда подразделение из 1-й кавалерийской прибыло на высоту 471, чтобы сменить морских пехотинцев, можно было забыть об одном из немногих оставшихся романтических аспектов войны, представление о котором пришло из кино: никто не кричал, никто ни над кем безудержно не подшучивал, не было ни весёлой матерщины, ни традиционного «Ты откуда? Из Бруклина? Да ну? Я тоже!». Ни единого слова не было сказано, пока прибывшая и убывающая колонны проходили мимо друг друга.
* * *