Пляж длинной дугой протянулся вдоль берега залива Дананг. Даже в дождливый сезон дни там были тёплыми и ясными, но сейчас, в августе, горячий ветер гонял по пляжу колючий песок, бросал его в глаза и обжигал песчинками кожу. Каждому морпеху, служившему в I корпусе, удавалось провести в Чайна-Бич несколько дней из тринадцати месяцев его вьетнамского срока. Здесь можно было покупаться, позаниматься сёрфингом, напиться, обкуриться, поразвлекаться с девками, протрезвиться, пошататься по борделям, покататься на арендованных яхтах или просто поспать на морском берегу. Иногда морпехи приезжали сюда в обычный отпуск без выезда домой, иногда в порядке поощрения за образцовую службу или выдающуюся храбрость. Некоторые морпехи, которые воевали не просто, а очень хорошо, приезжали сюда каждый месяц, потому что ротным не хотелось держать их в лагере в промежутках между операциями. К медалям и благодарностям прилагались три дня отдыха, передышки, которые обещали им горячее питание, горячий душ, беззаботное времяпровождение и бесконечный пляж. Иногда над морпехами на бреющем полёте проносились вертолёты воздушной кавалерии, и был случай, когда пилот засёк красавицу в бикини и посадил машину прямо на пляж. Но женщины появлялись на пляже крайне редко, там были в основном одни морпехи, иногда их были тысячи. Они плескались на волнах, кричали и хихикали, разъезжали по берегу на пляжных велосипедах, резвились как дети малые. Некоторые просто спали, половина тела в воде, половина на песке. Такие сцены были характерны для другой войны, понятное дело, но всё же это были морские пехотинцы, и как-то жутковато было видеть их безжизненные тела, омываемые прибоем.
На берегу, недалеко от пляжа, стояло длинное и душное бетонное строение, которое приспособили под кафетерий. Там был лучший музыкальный автомат во всём Вьетнаме, и чернокожие морпехи торчали там больше, чем на пляже, пританцовывая вокруг столов, заставленных тарелками с жирными гамбургерами, липким картофелем-фри и огромными бумажными стаканами с солодовым молоком, виноградным или (потому что он такой красивый, как мне там объяснили) томатным соком. Я любил посидеть там за столиком, послушать музыку, спрятавшись наконец от солнца, и время от времени меня узнавали ребята, с которыми я был на операциях, и подходили поболтать. Я всегда был рад таким встречам, но при этом всегда узнавал печальные новости, а иногда было больно видеть, что
- Ты репортёр, да?
Я кивнул.
- Я тебя в Хешани видел.
Они были из 26-го полка, из роты «Отель», и рассказали мне о том, что было с ротой после апреля. С Оррином и Солнцеходом они служили в разных взводах, но знали, что оба уехали домой. Одного из тех ребят, что бегали тогда за носилками, чтобы мне было, где спать, отправили в большой госпиталь в Японии. А я никак не мог вспомнить, как звали того бойца, о котором мне больше всего хотелось узнать (может быть, я боялся услышать ответ), но я его описал: маленький такой пацан, волосы светлые, он ещё хотел усы отрастить.
- А, Стоунер!
- Нет, не он. Этот с Солнцеходом корешился. Я про того, который в марте продлил. Чудак такой, смешной, маленький.
Они посмотрели друг на друга, и я пожалел о том, что спросил.
- Понял, про кого ты, - ответил один из них. – Шебутной такой, с песнями дурацкими? Да, вспомнил. Убили его. Как там звали этого придурка?
- Какого именно? – ответил другой.
- Да, блин, грохнули его на той «блестящей» операции к югу от Хойана. Помнишь, в мае?
- А, ну да. Как раз его.
- Гранатой из РПГ, бля, прямо в грудь. Чёрт! Как же его звали-то?
Но я сам уже вспомнил и сидел, поигрывая бутылкой лосьона для загара.
- Монтефьори.
- Нет, не он, но точно на букву «М».
- Уинтерс!
- Ну ты тупой – как это Уинтерс на букву «М»?
- Тогда этот, Морриси.
- Кончай мозги сношать! Морриси на прошлой неделе домой отправили.
И так они всё пытались и пытались вспомнить, но у них никак не получалось. Из принципа или из вежливости они пытались вспомнить, как звали убитого товарища, они не хотели сдаваться, но, решив, что я ничего не вижу, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.