«Жажда славянской крови помрачила умы...» Репрессии против русинов накануне и в ходе Великой войны в отражении публицистики и художественной литературы
Кирилл Шевченко
Общественно-политическое и этнокультурное положение русинов Восточной Галиции и Угорской Руси, входивших в состав Австро-Венгрии, во второй половине XIX века определялось доминированием общерусской идеологии, трактовавшей карпатских русинов как неотъемлемую часть триединого русского народа от Карпат до Камчатки в составе великорусов, малорусов и белорусов. Суть данной идеологии в её галицко-русской интерпретации исчерпывающе и афористично изложил в 1866 г. орган галицко-русской интеллигенции львовская газета «Слово», провозгласив, что «Русь Галицкая, Угорская, Киевская, Московская, Тобольская и пр. с точки зрения этнографической, языковой, литературной, обрядовой - это одна и та же Русь... Мы не можем отделиться китайской стеной от наших братьев и отказаться от языковой, литературной и народной связи со всем русским миром». Ещё более ярко «символ веры» галицко-русской интеллигенции во второй половине XIX века был выражен одним из литературных героев писателя и известного общественного деятеля Галиции И. Наумовича, по словам которого, «и Великая Русь, и Малая, и Белая, и Червонная - одно целое, так же как и Тело Христово одно, хотя раздробляемое, но не разделяемое.».
Последовательная и прекрасно организованная просветительская деятельность многочисленных галицко-русских
[50]
организаций, включая знаменитое Общество имени Качковского под руководством И. Наумовича, который являлся автором большого числа популярных брошюр для простого народа, в значительной степени объясняет широкое распространение «москвофильских» настроений среди галичан в конце XIX - начале ХХ века. Известный галицко-русский деятель и публицист О. А. Мончаловский в конце XIX века отмечал, что галичане превосходят «малорусское и великорусское простонародье в России в развитии национального самосознания, в патриотизме и в глубокой привязанности к русскому обряду и церкви». Примечательно, что с этим утверждением Мончаловского были вынуждены согласиться и активисты украинского движения в Галиции, сожалевшие по поводу того, что галицкие мужики «от природы москвофилы».
Общерусская идентичность, широко распространенная среди галицких русинов, с самого начала вызывала растущую озабоченность австрийских властей, опасавшихся потенциальной угрозы сепаратизма в своих восточных провинциях, граничивших с Российской империей. Именно этим обстоятельством объяснятся системный и последовательный курс официальной Вены на трансформацию идентичности галицких русинов. Для реализации данного плана австрийские власти задействовали широкий инструментарий методов этнокультурной инженерии. Данные методы варьировались от попыток насаждения латиницы или изменения кириллической письменности галицких русинов до поддержки украинофильского движения, которое отрицало какую-либо связь русинов Галиции с Россией. Однако, поскольку данные меры не приводили к желаемым результа-
[51]
там, в конце XIX века официальная Вена всё более активно переходит к методам открытого силового подавления галицко-русского движения, хотя его лидеры постоянно подчеркивали свою лояльность Австро-Венгрии.
В 1882 г. австрийские власти организовали имевший большой резонанс политический процесс по делу О. Грабарь и А. Добрянского, обвинив их в государственной измене. На скамье подсудимых оказался также и ряд других деятелей галицко-русского движения, включая В. Площан-ского и И. Наумовича, который обвинялся в «возбуждении симпатий к России» и «распространении отвращения к австрийским политическим учреждениям и церковной унии». Наиболее суровый приговор в итоге был вынесен Наумовичу, который помимо предварительного шестимесячного заключения был вынужден отсидеть в тюрьме ещё восемь месяцев. После выхода из тюрьмы Наумович принял православие, а в 1886 г. вместе с семьёй эмигрировал в Россию. Таким образом австрийское правительство избавилось от талантливого, принципиального и популярного в народе га-лицко-русского патриота, который являлся серьезным препятствием в реализации Веной «украинского проекта». По справедливому замечанию русского публициста - современника данных событий, процесс О. Грабарь и А. Добрянского стал «началом австро-польских насилий, преследовавших в борьбе с влиянием России. уничтожение галицко-русского народа».
Общее положение в Галиции в культурно-языковой и образовательной сфере в конце XIX в., когда австро-польский проект этнокультурной инженерии, направленный на трансформацию идентичности галицких русинов, заработал
[52]
в полную силу, один из признанных лидеров галицко-русского движения И. Наумович оценивал довольно пессимистично. По словам Наумовича, «нам грозит уничтожение нашей национальности. Нам несвободно иметь свой литературный язык. Нам велят довольствоваться простонародным наречием. Нам нельзя решать вопросов о своём языке и его грамматике. Наш язык идёт чрез польское решето: здоровое зерно отделяется, как московщина, а высевки оставляются нам из милости. Русских чиновников предают опале. Не остается нам ничего, как уйти из родной земли!».
Один из литературных героев И. Наумовича в конце XIX в. выражал пожелание скорейшего примирения между галицко-русскими деятелями и украинофилами, мечтая о достижении «нашего домашнего взаимного согласия, чтобы все мы утвердились на наших старых русских началах, чтобы вся наша Русь была с одним великим русским сердцем и одною душою!». Однако развитие общественно-политической ситуации в Галиции в конце XIX века пошло по совершенно иному сценарию, написанному австрийскими и польскими властями. Вместо «домашнего взаимного согласия», к которому тщетно призывал Наумович, между русскими галичанами и украинофилами произошёл окончательный раскол, подготовленный и организованный польской администрацией Галиции в 1890 г., когда после консультаций с наместником Галиции К. Бадени русинский депутат га-лицкого сейма Ю. Романчук провозгласил программу соглашения с поляками, получившую название «Новая эра». Главные пункты программы Романчука, продиктованные Бадени, гласили, что русины являются самостоятельным народом, «отдельным от польского и российского», и на
[53]
этом основании желают развивать свою народность и язык. По словам галицко-русского публициста О. Мончаловского, данная программа означала «отречение от племенной связи с остальным русским миром...». Провозглашение этой программы положило начало системному преследованию русского литературного языка в Галиции, против которого, по выражению хорошо информированного русского современника и очевидца событий, «начался крестовый поход», а также связанная с ним кампания шельмования, дискриминации, открытой травли и преследований галицко-русских деятелей, не принявших «Новую эру». В конце концов, подобная политика Вены закончилась виселицами и концлагерными ужасами Терезина и Талергофа.
* * *
Начало Первой мировой войны было в полной мере использовано австро-венгерскими властями в качестве формального предлога для развязывания открытого террора против галицко-русского населения, включая не только его руководителей, но и простых крестьян, исповедовавших идеи общерусского единства.
Сразу после начала войны австро-венгерскими властями «одним махом пера были закрыты все галицко-русские институты, организации, бурсы, приюты, редакции газет, учреждения. Всё имущество подверглось грабежу и разгрому. На основании подлейших доносов в несколько дней были переполнены все львовские тюрьмы русинами». Значительная часть арестованных в начале войны галицких русинов оказалась в печально известном австрийском концлагере Талергоф, который был создан в начале сентября 1914 г.,
[54]
став символом страданий галицко-русского народа во время «Великой войны».
Описывая положение в Галиции в самом начале войны, известный галицко-русский общественный деятель и литератор В. Р. Ваврик, бывший не только свидетелем описываемых событий, но и узником австрийских концлагерей, констатировал позже, что «стоглавая гидра набросилась на свою беззащитную жертву. В отчаянном страхе метался галицко-русский народ из стороны в сторону и не знал, куда бежать. Немцы и мадьяры бесились, как гады, и причину своих отступлений и поражений старались оправдать неблагонадёжным поведением и изменой галицко-русского населения. В манифестах и воззваниях военные и административные власти обещали от 50 до 500 крон каждому, кто донесет на русина.». Ваврик зафиксировал огромное число беспрецедентных по жестокости военных преступлений австро-венгерских властей против мирного галицко-русско-го населения. Так, по свидетельству Ваврика, в селе Цуневе Городоского уезда Галиции «австрийские вояки арестовали 60 крестьян и 80 женщин с детьми. Мужчин отделили от женщин и поставили у деревьев. Солдат-румын забрасывал им петлю на шею и вешал одного за другим. Через несколько минут остальные солдаты снимали тела, а живых докалывали штыками. Матери, жены и дети были свидетелями этой дикой расправы... В селе Кузьмине Добромильского уезда австрийцы вбивали в стены хат железные крюки и вешали на них людей. В один день повесили 30 крестьян. Австро-мадьярский террор сразу охватил Прикарпатскую Русь. Жажда славянской крови помрачила умы и помыслы военных и мирских подданных Габсбургской монархии.»
[55]
Одним из наиболее кровавых эпизодов развязанного австро-венгерскими властями террора против галицко-русского населения стал погром в Перемышле 15 сентября 1914 г., когда группа арестованных русинов из 46 человек была атакована венгерскими гонведами, австрийскими пехотинцами и озверевшей толпой. «Наступил бесовской погром, какого древний город не знал в своей богатой истории: били и секли саблями гонведы-уланы, кололи штыками пехотинцы, били кулаками и камнями евреи..., - отмечал В. Р. Ваврик.
- Брызги крови и мозга летели на мостовую... Из тел изрубленных людей образовалась сплошная масса размозженного мяса.».
Характеризуя первые годы войны и репрессии австро-венгерских властей против русинов Галиции, Буковины и Угорской Руси, представители карпато-русской диаспоры Северной Америки в своём «Меморандуме Русского Конгресса в Америке», созванного «Союзом освобождения Прикарпатской Руси» 13 июля 1917 г. в Нью-Йорке, писали: «Как только Австро-Венгрия объявила войну России, более 30 000 русских людей - австрийских подданных в Галичи-не, Буковине и Угорской Руси были арестованы, избиты австрийскими жандармами, полицией и войском, подвержены неописуемым мучениям и заключены в неподдающиеся по своему ужасу описанию, концентрационные лагеры. В одном лишь Талергофе, в продолжение нескольких недель, их умерло 1 500 человек от побоев, болезней и голода. Над мирным русским населением в Прикарпатской Руси. немцы и мадьяры издевались таким нечеловеческим образом и сделали над ним столько насилий и зверств, что они ни в чём не уступают зверствам турок в Армении... Лишь за первые
[56]
девять месяцев войны немцы и мадьяры расстреляли и повесили в Галичине, Буковине и Угорской Руси 20 000 людей. Сколько русского народа перевешали они во время своего наступления в 1915 г. и в продолжение 1916 и 1917 годов -не поддается никакому исчислению.». Современные историки полагают, что общее число русинов - представителей мирного населения, ставших жертвами австро-венгерского террора в ходе «Великой войны», составило не менее 150 тысяч человек.
Осмысливая трагедию русинского народа во время Первой мировой войны и роль в ней активистов местного украинского движения, галицко-русские общественные деятели писали впоследствии, что «в то время как... террор в Бельгии или других странах всецело объясним одним фактором - войной... , в отношении Прикарпатской Руси этого недостаточно. Война тут была лишь удобным предлогом, а подлинные причины этой позорной казни зрели у кого-то в уме самостоятельно... Исключительным объектом... австро-мадьярских жестокостей... было русское народное движение, т.е. сознательные исповедники национального и культурного единства малороссов со всем остальным русским народом... Прикарпатские «украинцы» были одним из главных виновников нашей народной мартирологии во время войны. В их низкой и подлой работе необходимо искать причины того, - отмечали галицко-русские деятели, - что карпато-русский народ вообще, а наше русское национальное движение в частности с первым моментом войны очутились в пределах Австро-Венгрии... на положении казнимого преступника». Впрочем, некоторые польские историки, столь трепетные и чуткие к страданиям собственного народа, ста-
[57]
вят под сомнение страдания русинов во время Первой мировой войны, по меньшей мере бестактно рассуждая о «мифе мартирологии» и о «легенде Талергофа».
Очевидцами многочисленных военных преступлений Австро-Венгрии против галицко-русского населения стали и российские журналисты, посетившие Восточную Галицию после занятия её русской армией осенью 1914 года. По словам корреспондента московской газеты «Голос Москвы», который посетил Восточную Галицию и Львов в октябре 1914 г. сразу после его занятия русскими войсками, «быть арестованным и отведенным в военно-полевой суд, заседавший в каждом местечке, считалось счастьем, ибо в большинстве случаев палачи казнили на месте. Казнили врачей, юристов, писателей, художников, не разбирая ни положения, ни возраста».
Публикации российской прессы, посвящённые положению в занятой русскими войсками части Галиции, свидетельствовали о мощных русофильских настроениях значительной части галицких русинов. Так, 9(22) сентября 1914 г назначенный генерал-губернатором Галиции граф Г. А. Бобринский принял в своей резиденции во Львове многочисленную делегацию представителей 19 галицко-русских обществ во главе с доктором В. Ф. Дудыкевичем, бывшим депутатом галицкого сейма и одним из лидеров Русской народной партии Галиции, которая выступала с позиций общерусского единства. Представители галицких русинов во главе с доктором Дудыкевичем выразили радость в связи с освобождением от австрийского ига и заявили о своих верноподданнических чувствах по отношению к императору всероссийскому. В свою очередь, 15(28) сентября 1914 г
[58]
Николай II в своей телеграмме генерал-губернатору передал благодарность депутациям галицко-русских организаций.
Доказательством того, что, несмотря на успехи поддерживаемого Веной украинского движения, широкие русофильские настроения сохранялись среди широких масс галицких русинов, являлось авторитетное свидетельство М. М. Пришвина, который, посетив Восточную Галицию осенью 1914 г., отмечал, что в тылу русской армии было совершенно безопасно даже в самых «мазепинских местах». Пришвин писал, что «почти нигде не было войск, даже разъездов, патрулей, и везде было так, как будто едешь по родной земле, способной нести крест татарского и всякого ига».
В годы Первой мировой войны информация о преследованиях галицких и угорских русинов со стороны австро-венгерских властей активно публиковалась и на страницах карпато-русской прессы в Северной Америке; при этом многие карпато-русские издания в США открыто призывали к присоединению Карпатской Руси к России. Так, газета «Народна обрана», орган влиятельной среди американских русинов «Американско-Русской Народной Обраны», отстаивая необходимость присоединения Карпатской Руси к России, писала в августе 1917 г., что «присоединение к русским владениям вотчин св. Владимира, Руси Червонной и Карпатской - утвердит на долгие века верховодящую роль России в славянстве, оспариваемую Австрией и Германией... Воссоединение Прикарпатской Руси диктуется... не какими-нибудь корыстными целями, а целями этическими и стратегическими, целями самообороны. В Галиции был создан головной операционный базис против России. Там свили себе гнездо. польские «ягеллоновцы», мечтающие о воскресении,
[59]
с немецкой помощью, исторической Речи Посполитой с включением Бело- и Малороссии. Там дало буйные всходы семя «мазепинства», созданное для расчленения. единого русского народа. Австрийский империализм, - подводила итог североамериканская «Народна обрана», - был построен на «ягеллонстве» и «мазепинстве».
Карпато-русская пресса в Северной Америке как в ходе Первой мировой войны, так и после её окончания крайне негативно и критически отзывалась об украинском движении в Галиции, подчеркивая его искусственный характер, антиславянскую направленность и полную подчиненность политическим интересам Германии и Австро-Венгрии. Влиятельный среди многочисленной карпато-русской диаспоры в США и Канаде «Американский русский вестник» - орган греко-католических русских братств в Северной Америке -писал в феврале 1930 г., что «украинизм есть творение немецкой политики, которая не хотела, чтобы подкарпатский и галицийский русский народ соединился и добился свободной национальной жизни. Немецкая политика и гроши, - подчеркивал «Американский русский вестник», - сотворили в Галиции украинизм на стыд и поругание русского народа.».
* * *
Трагедия русинов Галиции и Угорской Руси во время Первой мировой войны нашла своё отражение и в художественной литературе. Знаменитый австрийский писатель Йозеф Рот, уроженец галицийского местечка Броды, тонкий знаток галицких реалий и участник «Великой войны», в своём самом известном романе «Марш Радецкого», посвящен-
[60]
ном ностальгически-философскому осмыслению неминуемого заката империи Габсбургов, для показа ужасов Первой мировой войны выбрал именно Галицию. Изображая атмосферу антирусского психоза и шпиономании, охватившей австро-венгерскую администрацию Галиции сразу после начала войны, Рот писал: «Из штаба армии поступали многочисленные и весьма разноречивые приказы. Большинство их касалось. мероприятий против русофильски настроенных украинцев, попов и шпионов. Торопливые полевые суды выносили опрометчивые приговоры. Тайные шпики строчили бесконтрольные доносы на крестьян, учителей, фотографов, чиновников. Приходилось спешно отступать и также спешно карать предателей. .Война австрийской армии началась с полевых судов».
В романе Й. Рота описывается ряд кровавых эпизодов, свидетельствующих о крайней жестокости австрийских военных властей по отношению к мирному галицко-русскому населению, что прямо перекликается со свидетельствами В. Р. Ваврика и других очевидцев трагедии галицких русинов. «В церковных дворах сёл и в деревушках раздавались выстрелы торопливых исполнителей опрометчивых приговоров, и мрачная барабанная дробь сопровождала монотонные, зачитываемые аудиторами решения судов, - размеренно повествует Й. Рот, - жёны расстрелянных, вопя о пощаде, валялись перед выпачканными в грязи сапогами офицеров, и пылающий, красный. огонь вырывался из хижин, овинов, сараев и скирд. По целым дням висели подлинные и мнимые предатели на деревьях церковных дворов, наводя ужас на всех живущих. А живые разбегались куда глаза глядят.».
[61]
О масштабах и технологиях истребления галицких русинов австрийской военщиной свидетельствует описанный Й. Ротом эпизод поисков воды в галицких селах подразделением главного героя романа «Марш Радецкого» - австрийского лейтенанта фон Тротта. «Они прошли через несколько деревень, - пишет Й. Рот, - но колодцы были повсюду забиты телами убитых и казнённых...». Самоотверженно пытаясь набрать два ведра воды для солдат своего подразделения, погиб последний представитель дворянского рода фон Тротта - молодой лейтенант фон Тротта, которому казачья пуля прострелила голову. Гибель единственного сына лишь ненадолго смог пережить его престарелый отец, потрясённый обрушившимся на него горем.
Ценные зарисовки, отражающие положение русинов во время «Великой войны», содержит и знаменитый роман Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», который, наряду с многочисленными литературными и художественными достоинствами, имеет колоссальную ценность в качестве оригинального исторического источника. Описываемые в романе события пропущены сквозь призму личного восприятии автора - не только современника и наблюдателя, но часто и прямого участника данных событий, что в известной степени размывает границы между реалиями и художественным вымыслом. Известно, что в образе ироничного и склонного к розыгрышам вольноопределяющегося Марека Гашек в определенной мере изобразил самого себя. Роман в концентрированной форме доносит до читателей неповторимый колорит изображаемой эпохи, отражая состояние чешского общества в начале ХХ века, сложные межнациональные отношения в монархии Габсбургов и
[62]
восприятие начавшейся Первой мировой войны многонациональным населением Австро-Венгрии.
Роман Гашека содержит несколько коротких, но ярких и выразительных эпизодов, непосредственно касающихся положения карпатских русинов, которые в то время были подданными Австро-Венгрии, исчезнувшей с политической карты Европы после Первой мировой войны. Гашек отнюдь не случайно уделил внимание русинам: во-первых, сказался его интерес к славянским народам и стойкие русофильские настроения; во-вторых, во время своих странствий по Венгрии и Галиции он сталкивался с местными русинами и уже имел о них определенное представление.
Краткое, но сочное и емкое упоминание о трагической судьбе Галиции и её русинского населения содержится в описании кабинета австрийского военного следователя Бер-ниса, на допрос к которому бравый солдат Швейк угодил сразу после начала войны. «Нельзя сказать, чтобы обстановка здесь производила очень приятное впечатление, особенно фотографии различных экзекуций, произведённых армией в Галиции и Сербии, - с грустной иронией замечает Гашек. - Это были художественные фотографии спалённых хат и сожжённых деревьев, ветви которых прогнулись под тяжестью повешенных.». С нарастающим сарказмом Гашек продолжает: «Особенно хороша была фотография из Сербии, изображавшая повешенную семью: маленький мальчик, отец и мать. Двое вооруженных солдат охраняют дерево, на котором висит несколько человек, а на переднем плане с видом победителя стоит офицер, курящий сигарету.».
В романе Гашека показано, что жестокость к местному
[63]
населению оккупированных территорий и звериные инстинкты среди солдат австро-венгерской армии всячески поощрялись командованием. Так, старый сапёр Водичка рассказывал Швейку, что во время пребывания его подразделения в оккупированной Сербии австрийским солдатам, соглашавшимся выступать в роли палача по отношению к мирному сербскому населению, командование выдавало дополнительные порции сигарет. По словам сапёра Водички, изобличенный чешскими солдатами его подразделения такой добровольный палач и любитель сигарет был казнен ими в результате скорого и сурового солдатского самосуда... Несколько словесных штрихов, сделанных рукой мастера, рисуют яркую и трагическую картину австрийских военных зверств над мирным населением Сербии и Галиции, напоминающих военные преступления немецких нацистов. Примечательно, что примерно в это же время, в начале сентября 1914 г., по решению австрийских властей был создан печально известный концлагерь Талергоф, предназначенный для тех русинов Австро-Венгрии, которые исповедовали общерусские идеи и цивилизационное единство с Россией. Жертвами Талергофа стали тысячи галицких русинов, брошенных в концлагерь только за то, что они придерживались русофильских взглядов.
С прибытием воинского подразделения Швейка в Угорскую Русь, являвшуюся в то время частью Венгрии, чешские солдаты полностью окунулись в прифронтовую атмосферу и стали свидетелями тяжелого положения местного русинского населения. По словам Гашека, «отчётливо были видны следы боёв. Там и сям виднелись сожжённые крестьянские усадьбы. Тут солдаты своими глазами увидели,
[64]
как жестоко после ухода русских обращаются власти с местным населением, которому русские были близки по языку и религии».
Выразительный эпизод, непосредственным свидетелем которого, судя по всему, был сам Гашек, также имел место на территории Угорской Руси. «На перроне, окруженная венгерскими жандармами, стояла группа арестованных русинов. Среди них было несколько православных священников, учителей и крестьян, - размеренно повествует Гашек. - Руки им связали за спиной верёвками, а сами они были попарно привязаны друг к другу. У большинства носы были разбиты, а на головах вздулись шишки. Поодаль забавлялся венгерский жандарм. Он привязал к левой ноге православного священника веревку, другой конец которой держал в руке и, угрожая прикладом, заставлял несчастного танцевать чардаш. Жандарм время от времени дергал за веревку и священник падал. Так как руки у него были связаны за спиной, он не мог встать и делал отчаянные попытки перевернуться на спину, чтобы таким образом подняться. Жандарм хохотал от души, до слез...». Чешские офицеры, впрочем, не разделили веселья венгерского жандарма. По словам Гашека, «этот эпизод стал поводом для крупного разговора в штабном вагоне, и большинство офицеров осудило такую жестокость». Конец забавам венгерского жандарма положил местный жандармский полковник, который, как поясняет наивным читателям Гашек, руководствовался при этом отнюдь не соображениями гуманизма, поскольку его приказ «отвести арестованных за вокзал, в пустой сарай» был продиктован желанием того, «чтобы никто не видел, как их избивают».
[65]
Русины часто становились жертвами и в ходе вполне будничных бытовых контактов с австро-венгерскими военнослужащими. Об этом свидетельствует изображённая Гашеком живописная сцена реквизиции свиней у крестьянина-русина, который вместо обещанной платы получил от австрийского солдата удар прикладом.
Имеются в романе и общие зарисовки с натуры, свидетельствующие о тех колоссальных опустошениях, которым подверглась многострадальная Угорская Русь и её население в ходе военных действий. «Вся Медзилаборецкая долина была разрыта и раскопана, как будто здесь работали армии гигантских кротов, - описывает Гашек состояние западных областей Угорской Руси, в настоящее время являющихся частью северо-восточной Словакии. - Шоссе за речкой было изрыто и разворочено, поля вдоль него истоптаны. В Медзилаборце поезд прошёл мимо разбитого, сожженного вокзала, из закоптелых стен которого торчали искорёженные балки.».
* * *
Романы Й. Рота и Я. Гашека стали одними из немногих произведений мировой литературы, где не только затронута до сих пор замалчиваемая проблема австро-венгерских репрессий против мирного русинского населения, но и выражено сочувствие этим многочисленным, но пока, увы, малоизвестным жертвам «Великой войны».
Русинские сюжеты и зарисовки с натуры, содержащиеся в данных произведениях, можно считать художественными иллюстрациями к имеющимся документальным свидетельствам о трагической участи карпатских русинов во время
[66]
Первой мировой войны. Наблюдения Гашека, в частности, позднее подтверждались и теми представителями Чехословакии, которые специально изучали положение угорских русинов во время войны. Известный чехословацкий литератор и публицист А. Гартл в 1925 г. писал в авторитетном пражском славистическом журнале «Словански пршеглед», что Первая мировая война стала одной из самых трагических страниц в истории Угорской Руси. По словам Гартла, «полумиллиону угорских русинов был вынесен смертный приговор. Война обрушила на отсталый и обнищавший народ новые страдания. Начались преследования, поскольку мадьяры при приближении русских войск всюду видели панславизм. Русинское духовенство было под наблюдением полиции; в самом начале войны в двух русинских епархиях было арестовано более 100 священников, половина из них была до конца войны интернирована в разных областях южной Венгрии.». По окончанию Первой мировой войны после вхождения Подкарпатской Руси в состав Чехословакии широко распространённые симпатии и сочувствие чехословацкой общественности к трагической судьбе русинов выразились в том, что чехословацкие власти, преследуя собственные цели в Подкарпатской Руси, тем не менее, в меру своих возможностей стремились улучшить положение местного русинского населения. В наибольшей степени это нашло своё выражение в политической, культурной и образовательной сфере.
Романы Й. Рота и Я. Гашека недвусмысленно свидетельствуют о том, что в свете совершённых Австро-Венгрией многочисленных военных преступлений против мирного русинского и сербского населения расхожий имидж Дунай-
[67]
ской монархии как толерантного и цивилизованного европейского государства с венской оперой и вальсами Штрауса в качестве визитной карточки не вполне соответствует историческим реалиям, нуждаясь в существенной корректировке.
Известный немецкий историк, уроженец Богемии и признанный специалист по истории чешско-немецких отношений Фердинанд Сайбт, оценивая в одной из своих работ Австро-Венгрию с точки зрения её государственного устройства и национальной политики, писал, что «монархия Габсбургов при всей сложности её государственной структуры была политическим сообществом высокой правовой культуры. Данная культура оставила в теории и на практике, а также в законодательстве достаточно места для уравновешенности и индивидуальной справедливости, столь редких в сравнении с остальным миром...». Тысячи русинских узников австрийских концлагерей вряд ли согласились бы с этим мнением немецкого профессора. Впрочем, на фоне столь позитивного и, возможно, вполне обоснованного отзыва о национальной политике Вены тем более суровой оценки заслуживают репрессии австро-венгерских властей в отношении карпатских русинов, которые в трагические годы Первой мировой войны приобрели форму откровенного геноцида.
[68]