Документ № 23.
Из воспоминаний Г. Лещака, жителя Галиции («Талергофский альманах». Вып. 1. Львов, 1924. С. 112-113)
«Всем памятен 1914-й год, но, кажется, больше всех помнят его русские галичане! У всякого стоят ещё в живой памяти гонения и ужасы, разыгравшиеся в нашей стране. Везде - в походах и лагерях, на улице и в вагонах - падал русский человек от ударов штыков, палок и камней солдат и уличной толпы. Озверевшая орава с радостью смотрела на кровавое зрелище, рукоплескала с окон и балконов, или же сама принимала участие в этих диких, кровавых оргиях. Убивали безнаказанно, без суда; за убийства, запрещенные Божьим и человеческим законом, получались награды и похвалы.
Тут я хочу рассказать один трагикомический инцидент, разыгравшийся на этом мрачном фоне 31 августа приснопамятного 1914 года.
Стояла хорошая погода. Около 10 часов утра двинулись мы эшелоном из тюрьмы «Бригидки» вверх по Казимировской улице в направлении главного вокзала. Там предполагалось погрузить нас в вагоны и увезти на запад, из страха перед русскими войсками, которые стояли уже у ворот Львова.
Эшелон был окружён густым кордоном пешей и конной полиции, а мы в середине двигались четверками до того сбитыми рядами, что через наши головы мог полицейский передать полицейскому по другой стороне папироску.
Солнце пекло немилосердно. От жажды и волнения мы находились в лихорадочном состоянии; во рту высохло, трудно было дышать.
Вдруг какой-то еврей с железной палкой пробирается сквозь густые ряды конвоя и хочет ударить по голове кого-нибудь из арестованных, чтобы показать и удовлетворить свой австрийский «патриотизм».
Не знаю, что за человек был тот полицейский, мимо которого как раз, с занесенной на нас палкой, протискивался юркий еврейчик, - русский ли он был тоже и возмутился за нас, или же просто хотелось ему посмеяться над евреем, - только он в то время, когда еврей между конвойных протянул руку, чтобы нанести удар, схватил его за шиворот и толкнул в середину.
Еврей сразу опешил, не сознавая своего положения. Подумав, что это шутка, стал бросаться на все стороны, угрожать нам кулаком и, наконец, глупо улыбаться. Мы также предполагали, что конвойный помог ему подойти ближе, чтобы удар был вернее, а потом отпустить его на свободу.
Тем временем еврейчик всё-таки спохватился и начал силой пробиваться из наших рядов, а когда это не помогало, стал просить полицейского выпустить его из нашей среды, причем даже слезы у него выступили на глазах, а лицо от испуга всё посерело.
Но не отпустили уже полицейские еврея. Одни просто не заметили этого происшествия, другие были рады комическому случаю, а мы шагом обреченных подвигались вперед, сосредоточив всё своё внимание не так на глупом еврее, как на грозной, разъярённой толпе вокруг, которая не знала, какой бы избрать для нас род смерти, и всё советовала конвойным то расстрелять нас, то повесить, то заживо погребать.
На вокзале посадили нас в товарные вагоны, загрязнённые лошадиным пометом.
Еврея также втолкнули в вагон как участника транспорта. Он начал всё ещё утешать себя, что это одно недоразумение и что с ним ничего плохого не произойдёт, то вдруг бросался на нас, как бешеный, ругая проклятых «москвофилов», как причину своей беды. А когда сменилась стража, тут уже никто не обращал внимания на еврея. Приклад винтовки одинаково хорошо работал на нашей и на еврейской спине.
Так мы с ним вместе и приехали в талергофский ад. А когда через некоторое время в нашей среде вспыхнула эпидемия тифа, заболел им и наш еврей и вскоре почил вечным сном в русской братской могиле «под соснами».
Д.А. Ахременко, К.В. Шевченко, Е.Л. Кривочуприн. Забытая трагедия русинов: национальная политика Габсбургов в годы Первой мировой войны. Брянск, 2016, с. 137-139.