Юрий ЛОЩИЦ родился в селе Валегоцулово Одесской области в 1938 году. Писатель, публицист, литературовед. Лауреат Патриаршей литературной премии (2013).Свой путь в литературе начал в середине 1950-х как поэт, однако большинство стихов не публиковалось до 1990 года. Наибольшую известность Ю. М. Лощицу принесли книги, вышедшие в серии ЖЗЛ: «Сковорода», «Гончаров», «Дмитрий Донской», «Кирилл и Мефодий». Автор романов «Унион» и «Полумир», автобиографической повести «Послевоенное кино». Живет в Москве.

ТАМ, ГДЕ НЕТУ ТЕБЯ...

***

В миру стоит гора.
Нет, я не о Фаворе.
Стоит посредь песков,
среди пустых полей.
Стоит из-за лесов...
Она зовется — Горе.
Нависла над тобой,
безропотной моей.

Куда ни погляжу —
в глазах гора горюча.
Ни кочки, ни куста,
ни тропки, ни ключа.
Она голым-гола —
та горевая круча.
Куда не отвернусь —
молчит из-за плеча.

Как проглотив кого,
задумалась утробой.
Уперлась низким лбом
в напрягшуюся близь.
Оплыть иль обойти,
иль облететь не пробуй.
Пока она стоит —
и сам остановись.

Замри, окаменей,
замкни укор и ропот.
Одно лишь Имя знай,
одно прощенье правь.
И пусть не при тебе
небесный грянет рокот
и поглотит ее, —
одно лишь Имя славь.

***

Все в доме с рассвета грустит по тебе:
цветы, занавески, еловая хвоя...
Лампадка-безмолвница вздрогнет порою.
Заноет струя водяная в трубе.

Иконы и книги поведать хотят,
как знаменьем крестным себя осеняла
из сил из последних
и как устремляла
в пространство над нами взыскующий взгляд.

Ты тайну ухода доверила нам и
скатерти той, что до дыр застирала,
и складкам негреющего одеяла,
и ликам, и замершим этим цветам.

Все помнит тебя, все томится в тиши.
Все немо. Все поздним исходит приветом.
Все внемлет трудам излетевшей души.
Все полнится чистым, задумчивым светом.

ВОЛОДЕ

От сретенских веселых лет с их песнелюбьем закадычным, она прошла тебе во след по тем же корпусам больничным.

Вы вместе были на краю, но воли не давали страху. Как брату, гладила твою крестильную, до пят, рубаху.

Так пособи же ей, поэт, теперь и ты, хотя б вначале, в том свете, где болезней нет, ни воздыханья, ни печали.

Так подскажи ей правый шаг, чтоб не на ощупь, не впотьмах, туда, где сам горишь, как свечка, в жизнь, что по праву бесконечна.

***

Недожалел тебя, недоберег тебя, недолюбил тебя, недосмотрел, недомолился я на дню и в полночи, не догадался, что се — твой предел.

Недоболел тобой, недогрустил с тобой, недосказал тебе

свои вины. Недоносил тебя во кровном череве, со левой бьющемся со стороны.

Не насмотрелись звезд, не провожу на мост, не обойму у Нерльского моста. И не дождаться мне

совета тихого, как жить во прочие дни живота.

***

Акафист, списанный в тетрадь рукой прилежною твоею, нашел в бумагах и опять молчу, и горблюсь, и болею.

Взгляд задержу ли на бинтах — и тут же уязвляет память.

Я и не ведал, что вот так способны вещи тихо ранить.

Как бьются пижма и полынь в метельной зноби на сугоре! Как беззащитно в тишь и стынь над лесом кровоточат зори!

А как стерильны и чисты снега кладбищенского поля! .Изнемогать от маяты, но вдруг открыть, что нету боли,

что нету судного огня и что легко и небывало Заря таинственного дня тебя навек уврачевала.

ТАМ, ГДЕ НЕТУ ТЕБЯ...

Океан не услышит девятого вала.

Там, где нет человека, царит тишина.

Гул лесной сочинить не сумеет хорала. Тучам вспых нипочем, не пугает нимало. Там, где нет человека, гроза не страшна.

Там, где нету тебя, там не тикает время, не ликует природа, не плачет ручей. Без тебя безымянно цветочное семя, безголос соловей, безразличны деревья и бесцветна заря над землею ничьей.

Там, где нет человека, там Бог — недоучка. Там — ни смысла, ни света, ни зги, ни перста

Там любовь — не любовь, а случайная случка. Там творенью служебному дьявольски скучно. Там, где нет человека, там нет и Христа.

КАКАЯ-ТО БОЛЬШАЯ СТАНЦИЯ

Какая-то большая станция Средь ночи нас остановила. Не мог спросонья догадаться я, какая там большая станция,

а на вокзальное светило взглянуть мне воли не хватило. Я слышал: вдоль пути смотрители простукивают важно буксы. Билетной кассы покорители пустые занимают люксы. Диспетчерша бессонным голосом

прибывший называет поезд. Где б ни услышал, хоть на полюсе, он всюду тот же — грустный голос. Большая станция, небедная. Вот так, припомнишь, и бывает: Является из тьмы, неведома, неузнанною отплывает. В ее невнятности томительной мне чуется укор усталый. Ну, наконец. Толчок медлительный. Счет затевают стыки, шпалы. И мчит уже, трясет, как бешеный. И я мгновенно засыпаю, почти счастливый и утешенный, что есть она в ночи. Большая.

Вещий ворон летит тяжело, воздух скриплыми пашет крылами. Что опять его к нам занесло? Напророчить всемирное зло? Но в подробностях знаем и сами. Ходят около хмурые дни Круг за кругом. Но мы и не ропщем. Ворон, братец, и ты не стони. Эти злые — уйдут и они. Это нам не впервой, между прочим.

Нигде от неба не укрыться— об этом знает мать сыра земля, и окает криница, и шепчет ласточки нора. Зовет оно иль пригнетает? Вселяет веру или страх? Про то — теперь или в веках — никто не ведал и не знает. Но все-таки зимой и летом

оно исполнено примет, что этот переменный свет однажды станет полным светом. Ш