+ + +
Утром Жена редактора ушла в школу. А старуха, покормив детей манной кашей и уложив младенца, поспешила с Мальчиком в храм. Под кирпичной аркой входа она вырывала бурьян с корнем, подхватывая кусты локтем, укладывала их на лист фанеры, а Мальчик отвозил его подальше, к мусорной яме, и там сваливал, отряхиваясь от земли. Наконец Великая Анна устала – их работы не было видно ничуть…
− Всё без толку! − отчаявшись, сказала она. – Всё не умно… Крышу-то никто не возведёт, если столько лет никому эти стены не нужны…
Монах позвал их с крыльца сторожки. Он показал мимоходом на остатки кривой низкой загородки, потемневшей от времени:
− Смотрите, огородик у него был, картошка росла. Всего-то кустов с десяток. Ещё, старики вспоминали, он дыни сажал, но они не вызревали… Говорят, лежали тут на земле вразброс − маленькие, зеленоватые. Никчёмные совсем, а вот, сажал...
Великая Анна нахмурилась:
− Со стариками ты говорил – записал чего, или нет? – спросила она. − Могилку-то не отыскал?
− Не отыскал, − ответил Монах.
− Всё ты попусту хлопочешь, зряшный какой, − заметила старуха сочувственно. – Ремесло что ли у тебя такое – напрасно хлопотать?
– Самая малость приоткрылась только. Одна старая работница Сельсовета покаялась. В последнюю ночь, при аресте, батюшка на храм свой перекрестился. И сказал: «Всем дары даются. Дом – дар. И дорога – дар. Молитесь обо мне!» Это он – конвоирам, и ей, комсомолке. С тем его в сани и затолкали…
Старуха, поразмыслив, успокоилась:
− Ну, живой вернулся, ангелов здешних послушать успел. Значит, под конец снисхождение ему вышло...
На плите шумел чайник. Мать Мальчика хлопотала, расставляя на столе кружки и стаканы.
− Нет у них учительских ставок, − сказала она. – Сейчас пойду в продуктовый магазин, мыть там полы за ежедневную плату. Я договорилась.
Монах торопился к автобусу, и после чая они ушли вместе. Анна же занедужила, ослабла и всё лежала на топчане неподвижно, глядя в окошко, на храм.
− Вот и приютил меня батюшка мой, − говорила она Мальчику, не оборачиваясь. − Легко наверно теперь его душе стало. Всех, всех нас приютил. Ты погляди, над храмом небо какое! И правда – лазоревое… Ты куда?
Мальчик меж тем оделся, обул сапоги и уже стоял с куском фанеры в руках.
− Богу пойду помогать, − сказал он.
− Что ж, иди, − помедлив, согласилась старуха. – И мне вставать придётся! Щас я, щас…