Вы здесь

[66] День был пасмурный. Уже начало смеркаться...

День был пасмурный. Уже начало смеркаться. Дул пронизывающий северный ветер. Моросил холодный дождь. На вокзале Катя увидела потрясшую и возмутившую её до глубины души картину. На межпутье стояло несколько сотен солдат прямо в жидкой грязи, доходящей чуть ли не до колен. Их бледные лица свидетельствовали о том, что это раненые и больные. Они были давно небриты и не стрижены, с ввалившимися глазами, какие бывают у страдающих лихорадкой. Катя спросила у проходящего мимо офицера:

 – Кто эти люди?...

 Он со стыдливой поспешностью ответил:

 – Это больные, которые нуждаются в длительном лечении и которых эвакуируют далее на север.

 Сказав это, он заторопился уйти прочь, словно боялся обвинений за такое чудовищное отношение отцов-командиров к несчастным людям.

 Катин опытный взгляд определил по характерной желтизне лиц и частому покашливанию, что среди ожидавших отправки были туберкулёзные, больные тяжёлой формой воспаления лёгких. Некоторые из них обессилили настолько, что не могли стоять. Они сели прямо в грязь, безнадёжно наблюдая за маневрировавшим рядом с ними паровозом, рискуя в любой момент быть втянутыми под колёса вагонов и раздавленными. Врачи и фельдшера, приведшие солдат сюда, разбежались в поисках вагонов для отправки.

 Катя ничем не могла помочь беднягам. Ей нужно было спешить со своими ранеными, которых она сопровождала к отведённым для них баракам. К ещё большему своему возмущению она заметила, что недалеко от только что виденной сцены находился блестевший электрическими огнями поезд главнокомандующего. Его яркий свет, разливавшийся по ближайшим деревьям, стоявшим рядом вагонам и помещениям, вызывал ассоциацию увеселительного пикника в предместьях Петербурга или Москвы. А в сотнях метров от вокзала проживало всё начальство военных сообщений и военно-дорожного управления.

 «Разве нет сердца у этих людей? – подумала Катя о командовании армией. – За что они получают жалование? Неужели им не жаль раненых, которых они же сами отправили под огонь неприятеля?... Неужели их служба заключается в том, чтобы как можно больше погибло русских солдат?»

 Поздно вечером в бараке появился невысокий упитанный генерал с рыжей козлиной бородкой. Похоже, его беспокоило не то, как обустроены раненые и больные и чем можно было им помочь.

 – Кто тут у вас старший? – с откровенной брезгливостью спросил он, прикрывая нос и рот надушенным платком.

 – Начальника госпиталя вызвали в штаб, ваше превосходительство, – ответил дежурный доктор, испуганно глядя на генерала сквозь толстые стёкла очков. – Он назначил меня дежурным… Я доктор Сердюков...

 – Значит так, Сердюков, – сказал генерал, глядя пренебрежительно на доктора. – Я, военно-медицинский инспектор главного штаба армии Грициневич, приказываю довести до всех врачей, чтобы они не делали легкомысленных диагнозов и не ставили больным «дизентерия или брюшной тиф»… Зарубите себе на носу, что санитарное состояние нашей армии нормальное… Лишь в отдельных случаях может быть исключение.

 – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – подобострастно ответил Сердюков.

 Грициневич, не задав больше ни одного вопроса, поспешил удалиться. Сердюков, провожая его взглядом, заметил, как генерал чуть ли не бегом устремился к повозке, поджидавшей его метрах в пятидесяти от бараков.