На следующий день мимо поля боя проезжал на повозке крестьянин из находящейся вблизи деревни, в которой осталось несколько семей болгар-фракийцев. На одном из убитых он заметил почти новые сапоги.
«Зачем пропадать добру? – подумал он. – Заменю-ка я на них мои цырвули». (Так болгары называют тапочки из телячьей кожи).
Он слез с повозки, привязал к ней поводья, чтобы запряжённый в неё мул не ушёл, и подошёл к убитому. Некоторое время он не решался притронуться к нему.
«Бедняга! – думал он. – Наверное, у него есть семья? А ведь он погиб и за мою свободу.... Бог да го прости!» (Царствие ему Небесное!), – и он перекрестился.
Тяжело вздохнув, крестьянин взялся за испачканный в грязи сапог убитого и потянул на себя. Пожалуй, его не обуял бы такой ужас от удара молнии рядом с ним, как от раздавшегося вдруг стона убитого. Он резко бросил сапог и кинулся к своей повозке. Мул от неожиданности вздрогнул и убежал бы, если бы его не удержали привязанные поводья. Постояв несколько минут у повозки, крестьянин успокоился при виде лежащего по-прежнему без движения человека.
«Значит, он не убит, а ранен? – размышлял крестьянин. – Если я ему не помогу, он умрёт».
Мужчина немного поколебался и решил погрузить раненого на повозку и увезти к себе домой. Что и сделал. Правда, ему пришлось изрядно попотеть: раненый был довольно тяжёлым, хотя и сильно исхудавшим. Дома вместе с женой они обработали его рану раствором, который приготовила жена, сославшись на полученные от матери уроки.
– Меня мама научила, как готовить такие снадобья из целебных трав и кореньев, – объяснила она мужу. – С помощью своих отваров она вылечила отца. Он в молодости, ещё до их женитьбы, был гайдуком. И пуля башибузуков поразила его в живот. Он едва не умер. Воевода отряда, в котором сражался отец, привёз его в деревню, где тогда жила мама с родителями. Воевода велел своим гайдукам собрать на площади жителей. Он им сказал, если не вылечат раненого, который был его ближайшим помощником, то он спалит всю деревню. Мама велела гайдукам везти пострадавшего в дом отца. Там она осмотрела рану и обработала её своим раствором.
Прервав на минутку свой рассказ, хозяйка обратилась к мужу:
– Подай-ка мне вон те сухие листья.
И когда он передал ей листья, висевшие у притолоки, она размочила их в растворе и, накладывая на рану солдата, продолжила рассказ:
– Точно так же, как это делаю я, мама перевязала рану, обложив её такими же листьями. Через четыре дня отец уже поднялся на ноги. А через две недели они повенчались.
В этот момент раненый попросил воды. Жена налила своего отвара в чашку и подала мужу. Крестьянин поднёс её к губам солдата и тот, сделав пару глотков, снова впал в забытьё. Через день он очнулся.
– Как тебя зовут, солдат, и откуда ты родом? – спросил его хозяин дома с таким выражением лица, что нельзя было не заметить всей доброты души, светившейся в его взгляде.
– А где я? – в недоумении едва слышно прошептал Друме.
Он пришёл в сознание, но не мог пошевельнуться. Ему показался несколько необычным говор человека, задавшего ему вопрос на болгарском языке. Но по интонации, с какой прозвучал вопрос, он понял, что находится у друзей.
Хозяин коротко рассказал ему, как он его спас и вместе с женой оказал ему первую помощь. Друме, едва шевеля губами, выразил им благодарность. Хозяин скорее понял это по движению губ, нежели услышал слова.
– Без вас я точно бы уже предстал перед Святым Петром, – собрав все свои силы, проговорил он, пытаясь улыбнуться. Но улыбки не получилось.
– Я из-под Варны, – сказал он с трудом. Помолчав, добавил:
– Моё родное село Штипско Провадийской околии.
Далее говорить он был не в состоянии. Хозяин понял это и взял его руку в свою.
– Друме, ты полежи молча... Мне всё понятно... Выпей ещё вот этого настоя, – хозяин подал ему чашку с отваром. – Наберись сил, потом всё расскажешь.
Друме взглядом поблагодарил хозяина и утомлённо закрыл глаза. Перед его мысленным взором предстало родное Штипско в летнюю пору, когда он был ещё мальчишкой. Село уютно расположилось в широкой лощине на берегу небольшой реки в Добруджанской долине, которая с незапамятных времён считалась житницей Болгарии. Оно утопло в зелени садов. Проезжая мимо него по дороге в Варну, можно было видеть только черепичные крыши домов. Друме любил ранним летом, когда созревала черешня, первым забираться на раскинувшиеся широким шатром черешневые деревья и наедаться этой сочной и сладкой ягоды до отвала. Отец хорошо знал и его второй обязательный летний ритуал — погладить ягнёнка-первородка. Поэтому каждый раз приглашал его в овчарню, чтобы Друме мог приласкать только что появившегося на свет и едва обсохшего ягнёночка, с любопытством и боязливостью взиравшего вокруг себя маленькими, похожими на детские, глазками. Отец слыл первым охотником в околии. Ему хотелось передать своё умение и Друме. Осенью, после уборки винограда, когда у крестьян появлялось свободное время, отец брал ружьё и вместе с Друме уходил в леса, которые покрывали склоны гор, видневшиеся к северу от Штипско. Спустя несколько дней они возвращались домой, неся за спинами связки с десятками тушек зайцев. Однажды отец позвал Друме помочь ему сделать чешму (специальное сооружение для отвода воды у источника) на окраине села, где текла вкусная минеральная вода. Они трудились целый день. Выложили из природного камня красивую чешму, из которой вытекало семь родничков. И теперь каждый раз, когда Друме минует это место, он с благодарностью вспоминает своего отца. Друме довелось слышать от односельчан слова благодарности в адрес отца и через много лет после того, как перестало биться его сердце. И ныне эту местность называют не иначе, как «Дядо Вылчева чешма» (Чешма дедушки Вылчо).
Друме показалось, что прошла целая вечность. Он снова заснул. Когда открыл глаза, то опять увидел подле кровати хозяина дома, который сказал:
– Понимаешь, Друме, наши билки (так болгары называют целебные травы) могут быть недостаточны для твоего лечения. Если бы ты жил в Родопах, я бы тебя мог отвезти домой. Но до Варны очень далеко. Ты можешь не выдержать такой путь. Если ты не возражаешь, я отвезу тебя на станцию. Там стоит санитарный поезд. И это — путь к твоему спасению.
Друме ещё раз поблагодарил хозяев и попытался подняться. Но рана ещё не позволяла ему этого сделать. Он почувствовал, будто сотни стрел пронзили его грудь. От боли Друме застонал. Хозяйка вновь пришла ему на помощь со своим отваром, от которого боль постепенно утихла.
– Да, – еле слышно проговорил Друме, – пока что я бессилен.
Хозяин погладил его по руке. Друме заметил в его взгляде такую доброту, такую всепроникающую глубину мысли, что подумал: «Да, мне повезло!... Это Бог послал его на моё спасение!... Но не следует злоупотреблять его добротой... Он может переживать от того, что неизвестно: вернутся ли сюда ещё турки. Если вернутся, то меня убьют и его с женой тоже не пожалеют».
Хозяин, поняв, что Друме чем-то озабочен, попросил его не спешить подниматься.
– Видишь ли, Друме, в чём дело? – сказал он как можно теплее. – Ты постарайся не двигаться. Движения только навредят тебе. Откроется внутреннее кровотечение, и мы его не сможем остановить.
При помощи жены он погрузил Друме на ту же повозку и отвёз его на станцию. Он рассказал приключившуюся с ним историю санитарам передвижного госпиталя, принимавшим раненого. Так жизнь Друме Вылчева была спасена. Через несколько дней его вместе с другими ранеными доставили в госпиталь, который расположился в Пловдиве в бывшей школе имени Григория Маразли.