В середине октября в госпитале появилась новая медицинская сестра. Она окончила краткосрочные курсы в Варшаве. Начальник госпиталя попросил Катю помочь ей на первых порах. Её звали Лидия Сосновская. Кате сразу приглянулась эта высокая, стройная девушка с золотистыми волосами, тщательно заправленными под белую косынку. Лидия с врождённой грацией проделывала свою работу. Заботливо и даже с нежностью относилась к раненым, будь то офицер или рядовой. По её исхудалому, осунувшемуся лицу и затаившейся тоске в лучезарных глазах Катя почувствовала, что в судьбе девушки произошло что-то драматическое. Она, чтобы не бередить душу Лидии, ждала, когда та сама поведает ей о своей печали. И случай такой представился совершенно неожиданно.
В госпиталь доставили попавшего в плен тяжелораненого немецкого фельдфебеля. Катя попросила Лидию сделать ему инъекцию. К её удивлению Лидия вдруг побледнела и сквозь слёзы прерывисто проговорила:
– Екатерина Николаевна, прошу вас, избавьте меня от этого... Пусть укол сделает кто-нибудь другой...
– Но почему, Лида?.. Все сёстры заняты...
– Я этого сделать не могу, – едва выдавила она из себя и разрыдалась.
Катя сама сделала укол. Когда она вернулась в ординаторскую палатку, Лидия попросила у неё прощения за неисполненную просьбу и, смущаясь, рассказала, что стало причиной её отказа.
– Думаю, вы поймёте меня, Екатерина Николаевна, – низко опустив голову, тихо сказала Лидия. – Только пусть это останется между нами...
– В нашем имении в Черниговской губернии, – начала она, – управляющим был немец Отто Шварц. Его сын Гюнтер — мой ровесник. Он учился в коммерческом училище в Киеве... Он знал, что я обручилась с моим возлюбленным — молодым артиллерийским офицером, который часто бывал у нас в имении... Мы приглашали Гюнтера в нашу компанию, поскольку росли вместе и были дружны... В апреле управляющий неожиданно взял расчёт и с семьёй покинул имение. А мы с маменькой в июне уехали в Саксонию на воды. Маменька страдала почками... Но неожиданно началась война. Мы вынуждены были возвращаться домой. Все железнодорожные пути были забиты немецкими войсками. С большим трудом нам удалось добраться до границы. Здесь начались допросы. Нас с маменькой разделили. Поместили в разных бараках. И вдруг во время очередного допроса в комнату, где меня допрашивали, вошёл немецкий офицер, в котором я узнала Гюнтера... Для меня это было настолько неожиданным, что, не понимая произошедшего, я бросилась к нему со словами: «Гюнтер, дорогой, объясните им, что я никакая не шпионка, а с мамой возвращаюсь на родину после лечения в Саксонии!...»
Лидия прервала свой рассказ. Слёзы непроизвольно текли по её щекам. Она как будто снова переживала случившееся. Катя, поняв её состояние, взяла её за руку и тихо попросила:
– Милая, успокойтесь... Если вам тяжело, то расскажите в другой раз...
Но Лидия вытерла слёзы и, справившись со своими чувствами, продолжила:
– Гюнтер объяснил офицеру, который вёл допрос, что он меня знает и забирает с собой... Когда мы вышли на улицу, он сказал, чтобы я ни о чём не беспокоилась, он приглашает меня к себе на квартиру, которую ему предоставили как офицеру-пограничнику, а завтра он сумеет освободить нас с маменькой и отправит в Россию... Я как другу детства доверилась ему... Мне и в голову не могло прийти ничего худого... – Лидия сделала паузу. Набрала в грудь воздуха и выдохнула: – А ночью он надругался надо мной...
Она замолчала. Снова у неё полились слёзы. Катя обняла её и, нежно поглаживая по голове, произнесла:
– Лидочка, милая, прошу тебя, не казни ты себя... Все мы — жертвы этой проклятой войны...
– А ведь у нас в имении, – сквозь рыдания проговорила Лидия, – он демонстрировал свою влюблённость в меня, хотя я не давала ему никакого повода...
Немного помолчав, тихо попросила:
– Екатерина Николаевна, вы не направляйте, пожалуйста, меня к этому немцу... В каждом из немцев теперь мне видится насильник. Иначе я могу сделать такой укол, который будет для него последним...
– Пусть Бог накажет того мерзавца! – гневно бросила Катя.
Она из-за брезгливости не стала произносить имени насильника.
– Вообще я давно заметила, что война преображает людей... Делает их жестокими... В них пробуждается животное начало... И не только тогда, когда они видят перед собой врага... Иной человек, почтенный в обычной жизни, на войне становится хуже зверя!... – заключила Катя.