ГЛАВА 2.
КРАХ «МИРОТВОРЦЕВ».
Кто сеет ветер -
пожинает бурю.
Пословица.
1.
Политика – дело многозначительное и протокольно-серьёзное. Теоретические основы этой науки закладывались давно, и на протяжении сотен лет вызывают жаркие споры профессионалов. А мы попробуем в теории не углубляться. Попробуем не вспоминать Аристотеля, Макиавелли, Бодена, Мэхэна, Руссо, Макиндера, Гоббса и прочих-прочих. Попробуем на политику посмотреть глазами человека, который политиков кормит, одевает, согревает и вообще: даёт им возможность безбедно жить и политикой заниматься. Его-то, ведь, не теории интересуют, он жизнь свою соотносит с правилами, созданными не учёными теоретиками, а Природой. И природные эти правила формулирует не в статьях мудрых уложений и законов, а в немудрёных пословицах да поговорках.
«Со своим уставом в чужой монастырь не суйся».
«Муж и жена – одна сатана».
«Двое дерутся, третий – не мешай».
Три пословицы – и вот он – готов принцип невмешательства. А если бы учёные мудрецы прислушались ещё к одному народному совету: «На чужой каравай рот не разевай», – так может и войн никаких не было бы.
Наивные выводы вызывают снисходительную улыбку, но в деле серьёзном подобные рассуждения будят отчётливую мысль: «Вот либо полный дилетант всё это пишет, либо просто...»
На подобные мысли отвечаю: «Не просто. И не полный».
О том, что британские, французские, бельгийские, американские и другие политики до языка «умиротворения» говорили с Гитлером на языке «невмешательства» – наслышан и начитан. И с версией о том, что именно политика невмешательства, основанная, так сказать, на народной мудрости, и привела ко Второй Мировой войне – знаком.
Но с версией этой не согласен. Категорически.
Потому что «политика невмешательства», как потом и «политика умиротворения», никакими отдельными, особыми и самостоятельными политическими направлениями не являлись, а лишь служили прикрытием совсем другой политики. Политики, автором которой была не народная мудрость, а целая плеяда мудрецов. Она – эта политика – жива поныне и имеет имя собственное: «Теория баланса сил». Теория известная, по аморальной сути своей не такая уж мудрёная, и едва ли имеет смысл останавливаться на ней подробно. Тут, в данном случае, следует отметить только два важных обстоятельства.
Первое.
Цель политики «баланса сил» – ослабление конкурента внешней силой – третьей стороной.
И второе.
Политика «невмешательства», перекрашенная потом в «умиротворение», возникла в очень уж подходящее время из классической для Британии политики «баланса сил».
Вот, отметив эти обстоятельства, и посмотрим на поведение «миротворцев» и попытаемся дать объяснения маленьким и большим загадкам предвоенной истории. А – попутно – и некоторым загадкам нынешним.
2.
До тех пор, пока над Хиросимой не ахнуло очередное изобретение пытливого человеческого разума, политики никаких войн не боялись. Не боялись они войны и в 39-ом. Не боялись до самого 23 августа. И вдруг... Не просто, ведь, испугались, а испугались смертельно. Пытаться за одну ночь изменить то, что сами же сооружали годами – на такое мог заставить ринуться только очень сильный страх. Конечно, не страх самим оказаться в траншеях – траншеи в любом случае им не грозили – и даже не страх оказаться в побеждённых, а страх куда более сильный. Страх потерять – ВСЁ.
Тридцать девятый год загадок явил немало. Но самая, пожалуй, большая из них – английские военные гарантии Польше. Очевидная безрассудность и, уж во всяком случае, сверхпоспешность этого поступка не вписывается ни в какую логику. Даже такой умудрённый политик, как Уинстон Черчилль разводит руками в своих мемуарах: «Напрасно искать в истории что-либо похожее на это неожиданное и резкое изменение политического курса, когда на протяжении пяти или шести лет стремились к осторожному и миролюбивому разрешению конфликтов, а затем почти за одну ночь решили принять участие в надвигающейся огромной войне при самых неблагоприятных обстоятельствах». (6.т.1.с.9).
Это его: «почти за одну ночь» мне представляется очень важным. Ключевым.
Вдумчивый английский историк Лиддел Гард ещё в 1944 году пытался объяснить эти события внутренними, субъективными причинами. Из его рассуждений следует, что оккупация Германией Чехословакии в марте 1939 года резко отрицательно повлияла на мировоззрение мюнхенских «миротворцев». Особенно на Чемберлена. И в результате этого в Англии началась эскалация воинствующих настроений, пробуждение «...той жажды брани, которая... спит в нас и становится мощной движущей силой, когда её разбудят». (6.т.1.с.9).
Эмоционально. Но не очень убедительно. Полагаю, что прав не Гард, а Черчилль, и изменение английской политики произошло не в марте, а в августе 1939 года. В ночь с 24-го на 25-е.
И причина – не в пробудившейся вдруг жажде брани.
3.
Всё в мире взаимоувязано – это известно давно. К концу шестидесятых годов, например, в Черкассах заметно увеличилось количество пауков-мухоловов. Причина – построенная в Кременчуге гидроэлектростанция. Причина эта лишь поначалу кажется абсурдной. Но абсурда нет. Разлилось под Черкассами рукотворное кременчугское море, и через несколько лет заклубились над водной гладью шуршащие облака безвредных зелёненьких мошек-комаров – для подкормки рыбы. Но кормиться комариками стала не только рыба...
Ещё пример. Известно, что британские политические аналитики задолго прогнозировали начало Первой Мировой войны на вторую половину 1914 года. И связывали войну, конечно, не с будущим сараевским убийством, а, не в последнюю очередь,.. с окончанием работ по углублению Кильского канала. Так что всё в мире – увязано. И нарушать связи – значит истины не постичь.
Обширные корни Второй Мировой не только с пространства всей Европы, но и из глубин времени тянули, всасывали питательные демагогические соки: стремление к «справедливости» и к окончательному переустройству мира на благо мира. И выросло на этих соках страшное древо, из ветвей которого пришлось потом делать могильные кресты. По всему этому миру. А взрастало оно – ровно двадцать лет...
Ну ладно, четыре года крови, лишений, траншейных вшей, горя и, наконец – вот она – победа. Агрессоров поставили на колени и подписали условия новой, послевоенной жизни. Ну и живите!
Как бы не так.
4.
То, что условиями Версальского мирного диктата была недовольна Германия – это объяснимо. Как объяснимо и то, что Франция, заплатившая за победу самым большим количеством жизней своих солдат, претендовала на исключительное положение в получении компенсаций.
«Целые районы (особенно в Северной Франции) были превращены в пустыню». (11.т.19.с.351).
Вот американские потери в войне составили «всего» 1,2 % от потерь общих. Зато прибыль за три с небольшим года – 3 миллиарда тогдашних долларов. (11.т.19.с.351). Кроме того, американская земля не обезобразилась ни одним боевым окопом, ни одним, разбитым артиллерией, зданием. После войны Североамериканские Соединённые Штаты стали самыми богатыми среди стран Антанты, да при этом ещё – союзники перед ними в долгах, как в шелках щеголяли. Так что американские политики результатами войны могли быть вполне довольны.
А вот политиков Великобритании, как это не парадоксально, результаты эти радовать не могли. Они их и не радовали. Чем иначе можно объяснить британские инициативы в разного рода экономических «урегулированиях» и «восстановлениях»?
Объяснения, конечно, имеются. И в превеликом множестве. Тут тебе и мир во всём мире, и гуманизм, и желание британских политиков «процветания» всем странам послевоенной Европы. Но я в гуманизм политиков не верю. Ни британских, ни китайских, ни американских, ни советских, ни украинских... Никаких. Оснований для такого неверия – через край, но речь пока – не об этом. А о том, как Великобритания и Франция, воевавшие против Германии на фронте, после войны стали воевать ЗА Германию. Между собой.
5 мая 1921 года победители объявили, наконец, Германии приговор: 132 миллиарда марок с немедленной выплатой первого взноса – 1 миллиарда. (11.т.6.с.371). И председателем международной комиссии по репарациям стал француз.
«...Выбор Пуанкаре в качестве первого председателя был роковым... Он действовал как судебный пристав, у которого есть личные счёты с должником и который думает не столько о взыскании долга, сколько об утолении своей злобы». (3.с.19). Это – мнение не обиженного германского Президента Фридриха Эберта. Это – мнение премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джорджа. Человека, выступавшего за «...ведение борьбы до решительного поражения Германии». (11.т.14.с.584). Что-то, видимо, изменилось, что-то стало происходить не так.
Ну, понятно же, война-то кончилась!
Если бы. Война кончилась для солдат.
А для политиков началась другая война, с атаками без выстрелов. И будущий премьер Франции Раймон Пуанкаре бросился в стратегическое наступление с решительной целью. А премьеру Великобритании это сразу не понравилось.
Право же, напрасно бывшие и нынешние политики возводят своё ремесло в ранг науки. Всё в этой «науке» сразу становится понятным, когда с туманных «научных» высот спускаешься на грешную землю. Давайте спустимся. И посмотрим на незатейливую житейскую историю.
Жили-были в одной деревне (назовём её совершенно условно Европой) два-три десятка соседей. Жили по-разному и в разных местах: кто – в центре, а кто и подальше, и были они все – разными. Трое среди всех – подомовитей, с хозяйствами покрепче, посправнее. Жили, вроде как и неплохо: друг друга не обижали, инвентарём разным выручали, торговали по сходным ценам, а то и на посиделки собирались. И жили б так, может, до скончания века, но вышла неприятность между справными хозяевами: ссора с оскорблениями и безобразной дракой. Кончилась драка тем, что двое третьего – побили, хозяйство разорили, да ещё и условие поставили: «Будешь теперь каждую весну кроме своего огорода и наши вскапывать». Ну, что ж делать: сам виноват, нечего было драку начинать. Однако история этим не закончилась, а получилось у неё вдруг продолжение. Потому что в центре деревни остался теперь только один крепкий хозяин в окружении середнячков. А другой – тот, который в драке ему помогал, ушёл к себе, на выселки. И сделался теперь для деревенских – вроде как гость. Вот, ведь, незадача: теперь хоть и сена у кого купить или, к примеру, своё продать – изволь разрешение спрашивать. Один хозяин теперь верховодит, всей деревне условия ставит. И приятель вроде бы, а такое вот неудобство. Как это неудобство устранить?
Лечить надо не болезнь, а причину – это вам любой студент-медик скажет. А причина не в том, что хозяин на деревне один, а в том, что поступает он – не по совести. Своевольничать стал. Вскружила, видно, победа голову, с кем не бывает. Ну и поправить в таком случае – не грех. Собрать деревенскую сходку, потолковать по душам, напомнить, что нехорошо в чужие дела вмешиваться. А после сходки распить мировую, да и разойтись по домам.
Конечно, взывать можно к совести лишь совестливого. И, разумеется, бессовестно поступают не только политики. Но политики поступают – только бессовестно, вот, ведь, в чём дело. И название у таких поступков существует научное: «Стратегия непрямых действий». В переводе на нормальный язык: действий с подоплёкой, с потайным смыслом. Когда намеченная цель – не в первом, видимом результате, а в результатах последующих, видимых уже – не очень.
«Великобритания не могла иметь перед собой иной задачи, как... то, чтобы тесно связать Францию с Германией в экономическом, социальном и моральном отношениях» – так писал всё тот же Черчилль. (3.с.20).
Благородная задача, правда? Но политическое благородство очень напоминает политический гуманизм, политическую честность, правдивость, открытость...
Думаете, стремление Великобритании подружить Францию с Германией было бескорыстным? Ещё чего! Активно-агрессивная позиция Франции по отношению к Германии являлась совсем не рецидивом прошедшей войны или личной злобой Пуанкаре; для всех без исключения политиков такой вывод был – как дважды два. Такая позиция означала нечто совсем иное, и для политиков тоже очевидное: стремление стать единственной хозяйкой в континентальной Европе. Это нарушало столь милый Лондону «баланс», и мирится с этим Лондон не собирался. Настоящая Европа от Европы-деревни отличается тем, что взывать в ней к чьей-то совести на сходках, ах, простите, на конференциях – дело совсем, уж, безнадёжное. И решение мудрые английские политики нашли не в увещевании бывшей союзницы, а в поддержке и укреплении её континентального конкурента. Полновесным же конкурентом по многим причинам могла стать только поверженная Германия. Поэтому, как только Пуанкаре возглавил комиссию по репарациям, вступила в дело стратегия НЕПРЯМЫХ действий, и загорелись англичане благородной целью: французов с немцами «подружить». И уже в январе следующего, 1922 года, Великобритания выступает с инициативой собраться в Генуе. А потом – в Гааге. А потом – в Локарно... И всё это – на фоне «чумы большевизма».
Но война за Германию, развязанная Англией против Франции, очень скоро вновь переросла в войну мировую.
Всё началось с Генуэзской конференции 1922 года. Официальная цель конференции – изыскание мер по экономическому восстановлению Центральной и Восточной Европы. (11.т.6.с.247). Не буду пересказывать всем известную историю. Случилось то, что и должно было случиться: конференция в Генуе началась 10 апреля, а уже 16-го не в Генуе, а в Рапалло Германия и РСФСР подписали договор об установлении дипломатических отношений. А должно было это случиться потому, что Германия и Советская Россия после Первой Мировой оказались в одной «дырявой лодке». С Германией в то время разговаривали языком древнего полководца Бренна: «Горе побеждённым», а с Россией – как с предателем стран Антанты и государством с ненормальной властью.
«Ненормальная» власть, правда, к тому времени уже признавалась не только де-факто (в 1921 году было заключено много торговых соглашений), но и де-юре; РСФСР имела дипломатические отношения с Афганистаном, Монголией, Ираном, Финляндией и Польшей. И всё-таки Рапалльский договор являл собой нечто совершенно новое. Новизна, конечно, не в том, что «Германия стала первой крупной капиталистической страной, признавшей советскую власть», как учили советских школьников и не только школьников. Главное было – в другом, и политики Запада сразу усмотрели эту потенциальную угрозу.
Да, огромная и непонятная Россия лежала в материальных и духовных развалинах. Да, германская Веймарская республика – странное государство со множеством разнополюсных правительств – походила на лоскутное одеяло. Но одеялом этим был укрыт самый центр Европы, и тянуло под ним с необъятных российских просторов революционным большевистским сквознячком. А не только товарищ Ленин понимал, что развитие государств происходит неравномерно; это прекрасно понимали и сэр Ллойд Джордж, и месье Пуанкаре. Понимали они прекрасно: время бежит быстро, и если российские полит-ресурсы объединятся с полит-ресурсами германскими, то безраздельно контролировать германский, а потом и европейский рынки будет затруднительно. Даже в том случае, если «чума большевизма» Германии не коснётся. А если коснётся? Тогда прощай не только экономическая власть, но, чего доброго, и власть вообще.
Так что не гуманизм потащил британских, польских, французских, японских, шведских, итальянских и прочих политиков в Геную. Не забота о будущих поколениях раздавленной Германии и голодной России. Не желание «восстановления экономики Центральной и Восточной Европы», а причины совсем другие, на гуманизм не похожие даже отдалённо. Советские и немецкие дипломаты по морали своей ничем не отличались от дипломатов французских, итальянских или британских и, быстро разобравшись: что к чему, встретились в Рапалло. Один на один.
Это был – первый звонок. Второй, в том же 1922-ом году, прозвенел в Гааге, возвестив о том, что результат двух конференций оказался экономически нулевым, а политически – для организаторов этих конференций – со знаком минус.
В общем для Англии эта десятилетняя война началась с неудач.
- Да какая война, скажете? Где? Покажите пальцем.
Извольте. Если, уж, война началась, то характер и результаты сражений неизбежно должны в чём-то проявляться и обозначать противников. Давайте посмотрим.
1923 год. Германское правительство Куно принимает решение не платить по репарациям. Франция и Бельгия реагируют немедленно и по-хозяйски: вводят свои войска в рейнскую зону – в район Эссена. В ответ Германия объявляет о «пассивном сопротивлении» – «…отказу от работы на шахтах и заводах, продукция которых предназначалась для Франции и Бельгии». (11.т.6.с.372). Англия не остаётся на выселках и тоже вмешивается в Рейнский конфликт, но...
Совершенно верно – не на стороне Франции.
И в том же 1923 году собирает международный комитет экспертов-экономистов и ставит комитету задачу: найти решение для возрождения Германии. Именно это и требовалось для проведения политики «баланса сил». Возглавляет комитет будущий вице-президент США и будущий посол США в Великобритании мистер Чарлз Гейтс Дауэс. Результат себя ждать не заставил: уже к концу года произошла некоторая стабилизация немецкой марки. А 16-го августа следующего года в Лондоне принимается план Дауэса – план репарационных выплат на основе предоставления Германии 200 миллионов американских долларов. (11.т.7.с.562). Так с английской подачи в эту новую войну вступили Соединённые Штаты. И – опять же – никаких туманных наук.
Война – политика не только кровавая, но и дорогостоящая. Война вытягивала соки и из будущих побеждённых, и из будущих победителей; пушки требовали не только мяса, но и снарядов. Всё это: и снаряды, и сами пушки, и винтовки, корабли, патроны, колючая проволока, – всё это в огромных количествах и не бесплатно поступало из «запоздавшей» к началу войны Америки. И получилось так, что победители стали, в конце концов, её должниками. Долги, конечно, надо отдавать, и потому Германии предъявили счёт: эти самые 132 миллиарда. Пуанкаре принялся за работу в качестве судебного пристава: Францию, Бельгию и, скажем, Голландию устраивало десятилетиями «держать соседа на крючке», не давать ему возможности сорваться и проявлять самостоятельность. А вот Англию не очень устраивало видеть Францию хозяйкой Европы и ходить в должниках перед Америкой. И Японию... И Италию...
Таким образом, к концу 1924 года, когда в битве за Германию на стороне Англии выступили американские доллары, стратегическое наступление Пуанкаре захлебнулось. Германия прекратила своё «пассивное сопротивление», а франко-бельгийские войска были вынуждены уйти с немецких земель. Так Великобритании удалось отстоять территориальную целостность Германии. Но главное – отвоевать у Франции равноправие на собственную экспансию в континентальной Европе. Через несколько лет, в 1929-1930 годах последует новый удар – план Дауэса будет заменён планом ещё одного американца – Юнга. Всё это – отчётливые этапы борьбы с бывшей союзницей за возрождение «противовеса», в полном соответствии с политикой «баланса сил» и стратегией непрямых действий. Ни о каких «невмешательствах», а тем более «умиротворениях» ни по отношению к Германии, ни ко всем остальным государствам никто тогда и не заикался. Шла настоящая война, и было в этой войне ещё одно сражение – Локарно.
5.
Локарно – уютный городок на юге Швейцарии на берегу озера Лаго-Маджоре. Там, вдали от шумных европейских столиц, с 5 по 16 октября 1925 года проходила конференция, в которой принимали участие: Бельгия, Великобритания, Германия, Италия, Польша, Франция и Чехословакия. Результат конференции – Рейнский пакт и ряд отдельных двухсторонних договоров, общая суть которых – международные гарантии нерушимости германских границ.
Что же произошло в Локарно?
Мнения по этому поводу существуют разные. Коммунистические историки, например, совершенно единодушны: Локарно – это попытка замесить против молодого пролетарского государства империалистический блок с участием Германии. «Локарнские договоры имели антисоветскую направленность». (11.т.6.с.373). В качестве главного аргумента приводится то обстоятельство, что основной документ конференции – Рейнский пакт – гарантировал неприкосновенность только германо-французской и германо-бельгийской границ, то есть только западных границ Германии. При этом, конечно, не отрицаются и «некоторые другие аспекты», но в основе Локарнских договоров коммунистам видится только антикоммунизм. Классовая позиция коммунистических историков, как известно, даже в стихийных бедствиях позволяет усмотреть коварные происки идеологических врагов.
Обманывать читателя не имею никакого желания: Рейнский пакт в глаза не видел, и что там написано – не знаю. Но вот что написано в «Большой Советской энциклопедии» издания 1971 года: «Представители Германии, парафировав... Рейнский пакт, НЕ ДАЛИ (выделено мною, В.Г.) определённых обязательств относительно участия в антисоветских акциях». (11.т.14.с.616). Это как же понимать, товарищи историки? «Другие аспекты» – это договоры об арбитраже германо-польских и германо-чехословацких границ, которые, как известно, находятся не на западе. Если учесть и это, то «антисоветская направленность» Локарнских договоров становится очень похожей на банальную пропагандистскую выдумку. Картину выдумки дополняет ещё одна цитата: «Кроме того, были подписаны также франко-польский и франко-чехословацкий гарантийные договоры, по которым Франция ОБЯЗАЛАСЬ (выделено мною, В.Г.) оказывать этим двум странам помощь в случае нарушения их границ, если Лига Наций не решит вопроса о принятии к.-л. коллективных мер». (Там же, с.617).
После этого история в Локарно уже отчётливо выглядит одним из боевых эпизодов англо-французской войны за Германию. Каковым на самом деле и являлся.
Рейнский пакт не Бельгию и Францию защищал от возможной агрессии Германии, а как раз наоборот – пресекал любые франко-бельгийские попытки повторить рейнский демарш 1923 года. Германия и не собиралась нарушать чужие границы. Ни на одном из направлений. По той незатейливой причине, что ни в то время, ни даже в обозримом будущем не имела никаких шансов этого сделать.
6.
И всё-таки коммунистические историки в чём-то правы.
В Локарно не могли не думать о стране победившего пролетариата. Потому что страна победившего пролетариата в мировой войне за Германию участие принимала тоже. И дралась яростно, как и положено драться пролетарскому государству. Дело не только в торговых, экономических или политических договорах, которые СССР заключал с Германией во множестве: в 21-ом, 22-ом, 25-ом, 26-ом, 28-ом, 31-ом годах. «Деловые связи СССР и Германии в 1926-32 достигли большого размаха». (11.т.24.I.с.30). В Германию шли советские заказы, советская помощь давала возможность классовым товарищам бороться за свои политические права, немецкие инженеры, техники и другие специалисты работали в СССР, будущие немецкие пилоты и танкисты учились в советском небе и на советских полигонах. СССР, начиная с 22-го и по самый 1933 год ежегодно принимал участие в выставках и ярмарках, проводившихся в Германии. (11.т.24.II.с.259-260). Отмечу кстати, что после 1933 года СССР лишь однажды снова примет участие в Лейпцигской ярмарке. В 1940 году.
Отношение советских руководителей к догитлеровской Германии было более чем заинтересованным. Заинтересованность диктовалась не только идейной пролетарской солидарностью, но и более прозаическими соображениями: географическим положением Германии и той, такой любимой всеми революционерами неустойчивостью власти, которая чревата потрясениями и бунтами. Это позволяло в двадцатых годах надеяться на перспективы продолжения революции и перенесения идей большевизма в Европу.
Обо всем этом не могли не думать в Локарно. И Франция, ища себе новых союзников в войне за европейское экономическое пространство, должна была думать и думала не только об английской экспансии, но и об экспансии советской. И гарантировала целостность польских и чехословацких границ не столько с немецкой стороны, сколько с других направлений. Только в этом и можно усмотреть антисоветскую направленность Локарнских договоров.
Словом, драка за Германию в двадцатых годах велась нешуточная, и немецкие политики и дипломаты делали отчаянные попытки извлечь из этой драки максимальную для себя выгоду.
О теории «баланса сил» знали не только в Вашингтоне и Лондоне. Наслышаны о ней были и в Берлине. И пока политики Великобритании пытались превратить Германию в будущий «противовес», немецкие политики прекрасно пользовались имеющимися возможностями «балансира» – брали кредиты. Удалось им немало, но сказать, что удалось многое – значит, на мой взгляд, – согрешить против истины. Мне кажется: могли бы достичь и большего. На вопрос: «Почему не сумели?» ответ вижу в том, что на протяжении десяти лет люди у власти в Германии менялись, как парижская мода: правительства – Шнейдемана, Вирта, Куно, Штреземана, Мюллера, Брюнинга, Папена. Наконец 30 января 1933 года Гинденбург назначает рейхсканцлером Германии Адольфа Гитлера.
Уже к концу этого рокового года стало ясно: Великобритания Германию отвоевала. У всех. «Противовес» Франции на континенте был создан, а заодно был создан и внутренний заслон коммунизму. Теперь, в этот воссозданный в новом качестве statusquo, правильнее всего было просто не вмешиваться. И политику «баланса сил» нарекли политикой «невмешательства».
7.
Начались игрища.
Гитлер разворачивает в стране террор; из Германии уезжают писатели, учёные, евреи, французы, сами немцы... Англия этим возмущается, но требует невмешательства во внутренние дела суверенной Германии.
16 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке разрывает ограничения военных статей Версальского мирного договора и уже открыто приступает к реорганизации рейхсвера в вермахт. Правительство Англии делает вид, что обеспокоено: 18 марта присылает дипломатический протест, в Лиге Наций создаётся очередная комиссия по выработке... Но через 8 дней как ни в чём не бывало английский министр иностранных дел Саймон и лорд-хранитель печати Иден появляются в Берлине с официальным визитом. (1.с.56-57).
7 марта 1936 года в демилитаризованную зону Рейна Германия вводит свои батальоны, нарушая тем самым, не только Версальский, но и Локарнский договоры. Франция намеревается провести мобилизацию 12 дивизий, но Англия вмешиваться не рекомендует, и французы мобилизации не объявляют. (1.с.64-65).
18 июля 1936 года Франко поднимает военный мятеж. И опять же по английской инициативе 27 государств подписывают соглашение о невмешательстве. Теперь уже во внутренние дела суверенной Испании. То, что Италия и Германия соглашение это не соблюдают, то, что на стороне бунтовщиков против законной власти воюют их регулярные войска, никого не волнует...
Невмешательство будет продолжаться до самого аншлюса Австрии, до 1938 года.
8.
Политика невмешательства не мешала Англии хозяйничать в Европе и не особенно считаться с интересами даже таких государств как Швеция, Италия или Австрия. А тем более с интересами Польши, Румынии, Дании, Чехословакии... В Германию текли американские инвестиции, германская промышленность получала сырьё и материалы не только со всей Европы, но и из Латинской Америки, но и Канады, Азии, Африки... Заводы Тиссена, Геринга, Круппа, Мессершмитта, обеспечивая рабочие места и выплачивая зарплату, сырьё перерабатывали в продукцию, и о характере этой продукции известно было правительству не только самой Германии. Гитлер вооружал страну, оснащал армию активным наступательным оружием, производил синтетический бензин и строил прямые и широкие – под аэродромы – автобаны, разворачивал психоз своего национал-расизма. На Западе пожимали плечами: «Негодяй, конечно, но нехорошо вмешиваться в чужие дела».
Интересный случай: когда в марте 1935 года Германия ввела новый военный закон, Англия вмешаться не постеснялась. Сразу, в том же 1935 году. В июне. И подписала с Германией соглашение, в котором тоннаж кораблей военного флота Германии ограничивался 35 % от флота английского. А вот об ограничении немецкого танкового парка разговоры даже не начинались. Как не считали нужным говорить и об ограничении бюджетных статей на прочие военные расходы. Прикрываясь невмешательством.
А прямого вмешательства и не требовалось. Достаточно было собрать где-нибудь на Мадагаскаре очередную конференцию и просто скорректировать на ней план Юнга. И, не перекрывая Германии подачу финансового кислорода, направить этот кислород в отрасли, занимающиеся производством сельхозпродукции. Или океанских красавцев-лайнеров. Или... Только и всего.
Так бы они и сделали. Если бы заботились о мире, людях или улучшении жизненных условий. Но они думали о другом; Германия коричневая сулила неожиданные перспективы. И такое вот невмешательство по форме с мудростью народной ничего общего не имеет, потому что это – попустительство по существу.
После того, как в марте 1938 года Германия, использовав ещё один формальный предлог, «проглотила» Австрию, народ к такому «невмешательству» отношение своё стал выражать уже в открытую. «Балансу» нужно было придумывать маскировку. Маскировку придумали быстро: «Худой мир лучше доброй ссоры». Да какие балансировки-маскировки, когда впору уже стоп-кран срывать!?
А бизнес? А прибыли от вкладываемых в германскую промышленность капиталов? А надежды на то, что «Ворон ворону глаз не выклюет»?
Но хватит пословиц, потому что с лета 1938 года дела пошли совсем опасные. Вермахт на глазах становился серьёзным противником; от артиллерии, танков, авиации и боевых кораблей получать желанную отдачу можно только в одном случае. В случае их применения по прямому назначению – в бою. С эсминцев и крейсеров удобно ставить мины, а не рыболовные сети, танки не рассчитываются на навеску плугов, сформированные и формируемые дивизии надо не только вооружать, но и кормить, одевать-обувать и обеспечивать возможностями боевой подготовки. На всё это нужны деньги. У Германии имелись деньги. Ими можно было быстрее гасить долги, рассчитываться с кредиторами. Но Гитлер использовал их по-другому. И гремели по бетону заводских отгрузочных площадок танковые гусеницы, с рёвом взмывали в первый свой облётный круг бомбардировщики, на стапельных плазах размечались корпуса огромных линкоров: «Бисмарка» и «Тирпица»... Что ж, не понимали разве будущие «миротворцы», чем всё это кончится?
Понимали. И продолжали балансировать. Но к этому времени англо-французская междоусобица уже плавно сошла на нет. В Германии нацистской усматривался уже не экономический «противовес», и уже не для Франции.
В августе-сентябре 1938 года «возникает» Судетский кризис. Но когда в парижских кафешантанах и лондонских омнибусах поплыли разговоры: «Гитлер хозяйничает в Европе как слон в посудной лавке, и пора бы нашему руководству начать думать», была изобретена другая формула прикрытия политики «баланса сил» – политика «умиротворения». 30 сентября «сохранили» мир – Судеты отдали Германии. Прекрасно понимая, что подпись Гитлера под Мюнхенским договором означает: Германия вступила в войну. И не остановили его, потому что уверены были: Гитлер пойдёт только на восток.
9.
Причин для такой уверенности имелось много.
1. Направление на восток, несмотря на антифранцузские выпады, соответствовало «библии» национал-социалистов – «Майн Кампф».
2. Не только в Чехословакии, но и в Польше, но и в Прибалтике, то есть именно на востоке лежали земли, оторванные от Германии в Версале.
3. Ещё дальше на востоке раскинулась страна, политическая цель которой – свернуть шею всей «прогнившей буржуазной демократии», и относиться к этому безучастно Гитлер, конечно, не мог.
4. К моменту Мюнхенского сговора «Линия Мажино» уже на всём протяжении перекрывала франко-германскую границу, и ломать о неё зубы... Гитлер фанатик, «щенок», но не самоубийца.
5. Бельгия, Голландия и Люксембург уже много раз слышали немецкие клятвы не нарушать их границ. Но если даже клятвы эти – ложь, то и это не страшно: план Шлиффена – старый знакомец, и Франция знала чем и как на него ответить.
6. В Мюнхене подписали не только договор по Судетам, но и англо-германскую декларацию о ненападении. (11.т.6.с.375). Такую же декларацию, только в декабре, подписала и Франция. В Мюнхене если и не подписали, то на словах-то, уж, точно договорились ещё кое о чём.
7. Стекавшиеся в Германию деньги попадали не в кассу нацистской партии, а в «Рейнметалл», «Герман Геринг Верке», «ИГ Фарбен»... А там – свои люди. Люди большого бизнеса.
«Свои люди» были не только в Германии и не только в бизнесе. Достаточно вспомнить «Англо-Германское общество», «политический клайвденский клуб» леди Астор, Освальда Мосли...
Словом, можно с уверенностью утверждать: отдавая Судеты, ни англичане, ни французы не сомневались: если Гитлер и вознамерится идти дальше, то пойдёт он только на восток.
Потому даже, что идти ему больше – некуда.
10.
Прошло пять с половиной месяцев, и ранним утром 15 марта 1939 года германские войска оккупируют Чехию.
21 марта – германский ультиматум на права в «Польском коридоре».
22-го – оккупация мемельской области Литвы.
23-го – германо-румынский двухсторонний договор...
Покатилось...
Так может всё-таки прав Лиддел Гард, может действительно после оккупации Чехии началось превращение «голубей» в «ястребов», и в Чемберлене и Даладье проснулись стремления помешать Гитлеру?
Нет. Ничего нового в них не проснулось. Нечему было просыпаться.
Территориальная экспансия Германии, конечно, возмутила и ужаснула. Но лишь английских докеров и французских виноделов, увидевших подлинное обличье одного из мюнхенских ангелов мира. Для остальных же «ангелов» события развивались по давно намеченному плану, а события плановые никого не возмущают. Чемберлен в своих прогнозах ошибся всего на две недели. Так чему, спрашивается, переворачиваться в его оценках и чему вдруг просыпаться?
Должен сознаться, что в улыбке «доброй старушки», которую наши «оранжевые» мифологи трепетно величают «Великой Британией», клыкастый оскал видится более чем отчётливо. Но для поиска истины важны не видения. Так что обратимся к фактам.
31 марта 1939 года последовал англо-французский ответ: декларация о политических гарантиях Польше. (3.с.98). Франция, кроме того, обещала и военную помощь. (11.т.5.с.481).
13 апреля политические гарантии получают Румыния и Греция.
Наконец 27 апреля в Англии вводится всеобщая воинская повинность.
И это – самый серьёзный шаг. Это – прямое предупреждение агрессору. Вопрос только: какому?
И пусть не удивляет Вас этот вопрос; ответ на него не столь уж очевиден. Десятки миллионов немцев в политике своего обожаемого фюрера видели не агрессивность, а стремление к справедливости. Точно так же, как десятки миллионов строителей коммунизма напрочь не видели агрессора в Сталине. У французов, чехов, поляков, финнов и тех же англичан были, конечно, другие взгляды. Но в том-то и дело, что взгляд обычного гражданина не совпадает со взглядом политика. Ведь обычный гражданин оценивает лишь видимое и преподносимое.
А что можно было увидеть?
В марте Гитлер в открытую полез на восток. А в апреле Чемберлен и Даладье стали в открытую раздавать гарантии. И подавляющее большинство сделало вывод: это – ответ Гитлеру. Но в логике есть правило: «После этого – не значит: вследствие этого». Рёв немецких моторов на чужих дорогах означал, что до выстрелов осталось – всего ничего. Но чтобы понять к кому относились англо-французские предупреждения, нужно смотреть не только на хронологию, но и на сами предупреждения.
Раздача гарантий носила вполне определённый характер. Дания и Швейцария, например, тоже имели общие границы с предполагаемыми агрессорами. Но, в отличие от Польши, почему-то никаких гарантий ни от кого не получали. Никаких дополнительных гарантий не получили и страны Бенилюкса. Можно предположить, что Грецию и Турцию обещали защитить от возможной агрессии Италии. Но от чьей агрессии англо-французские гарантии «защищали» Румынию? От Германии? Так ещё и месяца не прошло после заключения германо-румынского договора. От Венгрии, которая в то время без дозволения Германии не могла сделать ни одного шага? От монархической Болгарии?
Единственной страной, имевшей давние территориальные претензии к Румынии, был Советский Союз. Он же имел подобные претензии и к Польше. Не отказывался он и от Дарданелл. «Раздача слонов» преследовала многие цели, но их главная, скрываемая цель – успокоение стран «санитарного кордона» и, прежде всего, Польши. Давая гарантии румынам англо-французские политики наглядно демонстрировали полякам: не со стороны Германии следует опасаться агрессии. Главный-то агрессор – Сталин, и искать защиты у него – чистое безумие. Чемберлен и Даладье упорно проводили свою стратегию «непрямых действий» и, несмотря на уже начавшийся нацистский психоз по поводу «Польского коридора», поляков от поисков других союзников «уберегли». Убедили: Гитлер напасть не посмеет, а против Сталина – поможем.
Оснований так думать – немало, но я остановлюсь лишь на двух.
Ощутимая военная помощь Запада могла поступать в Польшу либо через территорию Германии, либо по Балтике через Данциг (Гданьск). Первый путь, в случае нападения Германии, естественно, исключался. Но и второй путь исключался тоже, потому что обеспечивать проводку вдоль берегов Германии транспортов без прямой поддержки мощного английского флота было немыслимо. Однако такая поддержка означала бы для Британии войну с Германией, а военных гарантий Польше Британия не давала. Таким образом франко-польский военный договор обязывал Францию немедленно Германию атаковать. Эта, уже сама по себе не очень весёлая перспектива для готовившейся к позиционной борьбе Франции, была на самом деле куда более мрачной. Атака начинается с перехода границы, но ВСЯ франко-германская граница запечатана двумя линиями оборонительных сооружений: «Мажино» и «Зигфрида». А для отражения ударов на узких участках фронта достаточно фланкирующего огня, активной авиации, да весьма ограниченного числа мобильных соединений. Всем этим Германия располагала. И Франция оказывалась перед необходимостью щедро платить жизнями своих солдат за независимость Польши. Войны без жертв, конечно, не бывает, но жертвы ничего не меняли, не вынуждали Германию ни к чему, кроме манёвра резервами и организации надёжной противовоздушной обороны промышленного Рура. А это было вполне по её силам. Словом, в случае германского нападения на Польшу, военные французские гарантии сразу превращались в лёгкий предутренний туман. Вот при агрессии на Польшу с востока проблем с оказанием обещанной помощи у Франции не было; такую помощь можно было легко оказать и без участия Англии.
И ещё. Расположение польских армий накануне войны было почему-то очень неудачным. По оценке немецких штабистов: «Такое распыление армии, которая хотела всё прикрыть и нигде не была сильной, не могло привести к успеху в войне...» (6.т.1.с.24). Но неудачная с военной точки зрения дислокация польских армий свидетельствует не о глупости маршала Рыдз-Смиглы, а о стремлении польского руководства защитить не только немецкое направление.
В общем, западная часть панорамы видится вполне выразительно: к войне готовились, но воевать против Гитлера – и в мыслях не было.
«Миротворцы» продолжали «балансировать», и для защиты мира выбрали самый «мудрый» путь – агрессии не мешать. Пожар развивался по плану, и всё же план этот ещё мог быть нарушен. Не Сталиным, конечно, в этом они не сомневались. А своими же. Теми, кому предстояло в конце концов получать повестки о мобилизации и прощаться с детьми и плачущими жёнами. Чтобы этого не допустить нужны были соответствующие демонстрации.
И начался многоактно-многомесячный политический спектакль, в котором именитые актёры со сцены демонстрировали зрителям стремление найти пути к мирному и счастливому финалу, а в гримуборных своих снимали парики и краску и писали собственные сценарии этого финала.
Финал получился потрясающе-неожиданным не только для зрителей, но и для самих актёров.
11.
22 мая 1939 года нацистская Германия и фашистская Италия подписали «Стальной пакт» – договор о военном союзе. Западные демократы тоже не дремали. 25 мая Англия предложила СССР свой проект договора о взаимопомощи. (3.с.149). Внешне всё это выглядит как стремление остановить возможных агрессоров, верно? Но всё внешнее в политике – не для политиков. А только для нас с вами. Потому что всё внешнее – это не правда, а всего лишь демонстрация правды. На видимые демонстрации политики внимания не обращают. А обращают внимание на другое.
Между договорённостью министров иностранных дел Чиано и Риббентропом в Риме, где тот был с визитом 6-7 мая, и заключением «Стального пакта» прошло 15 дней. А первый, английский вариант Пакта с СССР (не договор, а ещё только предложение) появился спустя почти два месяца после начала англо-франко-советских консультаций. Если вслед за политиками обращать внимание на ТАКИЕ факты, то сразу становится понятным, с каким желанием «миротворцы» стремились к объединению с СССР и кому и как это «стремление» демонстрировали. А если ещё принять во внимание, что по поводу германо-итальянского военного союза тишина в Европе никем не нарушалась, то стоит ли удивляться тому, что Гитлер планов своих не менял?
К августу 1939 года и диктаторами, и «миротворцами» было подготовлено уже всё для начала проведения мировой политики с применением открытого насилия. За запад можно было не беспокоиться; «Линия Мажино» окончательно и прочно перекрывала все фронтальные дороги не только немецким, но и французским войскам, на севере лежали не представляющая для нацистов интереса Дания и неуютная Скандинавия, на юге – союзница Италия, присоединённая уже Австрия, сателлитная Венгрия и нейтрально-курортная Швейцария. И оставался у Гитлера для расширения «жизненного пространства» только один путь. Воротами на этом пути была Польша, но ключи от ворот уже лежали в немецком кармане, потому что односторонние военные французские гарантии на самом деле ничего не гарантировали. Немцы понимали это прекрасно, и уже в конце июля их дивизии вторжения под видом манёвров стали выдвигаться к польским границам; Гитлер осенних дождей ждать был не намерен и в бой уже просто рвался. Даладье и Чемберлен к войне тоже были готовы и заботились только об одном: как обмануть Сталина, а заодно и собственные народы. Но и Сталин тоже уже не переживал, и тоже откладывать войну не намеревался.
Известно, что с 12 августа в Москве проходили советско-англо-французские переговоры по мерам коллективной безопасности в Европе. К периоду этому нам ещё предстоит вернуться в связи с политикой коммунистической, а пока – о том, что случилось после их окончания.
23 августа на московском аэродроме неожиданно приземляется самолет имперского Министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. А через тринадцать часов, в два часа ночи по московскому времени 24 августа, в Кремле уже стреляют бутылки шампанского и произносятся заздравные тосты.
Такого поворота не ожидал никто.
В Париже и Токио, Риме и Анкаре, Варшаве и Лондоне хватались за головы и сердца. Обвиняли в коварстве Гитлера и Сталина. Оправдывались перед своими – кто же мог подумать!...
Да в чём дело-то, господа политики? Чего всполошились? Ведь не о военном же союзе договор, не «Стальной пакт» между братьями по идеологии, не против кого-то конкретно направлен «Пакт о ненападении». Ну решили Гитлер и Сталин друг с другом не воевать, так радоваться надо: одной угрозой для мира – меньше.
Нет, не радовались.
Не имеет смысла приводить здесь текст Пакта, полное название которого: «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом». Любознательному или недоверчивому читателю предлагаю самостоятельно познакомиться с ним, например, в «Известиях» за 24.08.39. Читателю доверчивому сообщаю, что договор состоял из преамбулы и семи статей. При этом: упоминаний о совместных действиях – ни в одной; о каком-либо военном союзе – тем более; о Польше – ни полслова. А совсем наоборот: в преамбуле – «...руководимые желанием укрепления дела мира...» И в каждой статье – отказ от применения друг к другу насилия в любой форме. И – стремление любые спорные вопросы решать исключительно мирным, переговорным путём. Пришёл мой отец с работы в четверг 24-го, развернул газету и вздохнул с облегчением: «Слава мудрому товарищу Сталину, хоть с немцами воевать не придётся. На 10 лет договор!»
А вот у парижских политических обозревателей – оценка совсем иная. Газета «Эпок» от 25.08.39: «...СССР дал Германии во всех случаях карт-бланш против Польши». (3.с.176).
Правильная оценка. Потому что политические обозреватели смотрят на мир глазами политиков и, читая написанное, оценивают замолчанное. Такие, стало быть, у политиков принципы. Когда пишут одно, подразумевают другое, а поступают – совсем по третьему.
Вопрос: если на подобных принципах пытаться строить, например, семейные отношения, можно ли надеяться на счастливую совместную жизнь? И, сразу же, ещё один вопрос: на какую жизнь может надеяться человечество с подобными принципами политических мудрецов?
У меня на эти вопросы ответы получаются – мрачные.
12.
Были, видно, причины переживать. И в одну ночь принимать решение: оказать Польше прямую военную помощь и влезть в возможную большую войну, от которой так страстно хотелось остаться в стороне. Оно и понятно – пусть бы другие воевали, но...
Что посеешь, то и пожнёшь.
Так-то оно так, но загадка «25 августа» – остаётся загадкой. Стремительное, неподготовленное и откровенно отчаянное решение английского правительства продиктовано было – непонятно чем.
В самом деле: что изменилось-то? Может цели у нацистов или коммунистов поменялись? Да ни в коем случае! Может Гитлер отказался за счёт стран восточной Европы общую со Сталиным границу иметь? Или сами «миротворцы» этого не хотели? Так такой вывод даже самая буйная фантазия не позволяет сделать. Ведь «пять или шесть лет» всеми силами именно к этому толкали. Дотолкали наконец, так и радоваться бы впору, а не караул кричать. Аннексирует Германия Прибалтику, Польшу, Румынию с Болгарией, и, вместо слабеньких стран «санитарного кордона», встанет перед «чумой большевизма» непреодолимым заслоном. А в перспективе – драка «непримиримых» к великой радости защитников «демократических» свобод. К чему, «балансируя», и стремились. А что договорились Гитлер со Сталиным о ненападении, так это для людей с нормальной моралью договор является документом, требующим обязательного выполнения условий. Но разве у Гитлера или Сталина – нормальная мораль? Разве нормальная мораль у Чемберлена, Франко, Муссолини, Бенеша, Квислинга, Даладье?.. Им ли, политикам ли не знать цену политическим договорам? Им ли не знать: появится возможность, и армейские соединения любые договоры изорвут в клочья не задумываясь. Что и произойдёт потом в 41-ом.
Что и происходило всегда на протяжении веков и тысячелетий.
Конечно же не советско-германское торгово-кредитное соглашение и не пакт их так напугали. А совершенно точное знание, что пакт – всего лишь прикрытие другого, куда более серьёзного сговора. Теперь-то всем известно о секретных московских протоколах. А тогда они были действительно секретными, и не только об их содержании, но и о том, что они существуют – не знал никто.
Кроме политиков. Лукавил сэр Уинни в своих мемуарах, прикидываясь непонимающим. Всех этих «миротворцев», включая и Черчилля, напугал не пакт, и даже не секретные соглашения, в наличии которых никто из них не сомневался, ибо всего менее года прошло с момента их собственных соглашений с Гитлером – в Мюнхене. Они испугались другого.
ЧТО ТАМ В НИХ, В ЭТИХ СОГЛАШЕНИЯХ ?
Зная Гитлера и Сталина, зная цели коммунистов и нацистов, увидев воочию, как НЕВОЗМОЖНЫЙ союз стал вдруг возможным, предположить можно было – ВСЁ. А зная ещё и историю, испугаться до смерти.
И – пока по Польше не грохнули первые залпы – попытаться Гитлера остановить, не дать ему совершить глупость. Непоправимую.
13.
«Миротворцы» виртуозно демонстрировали всему миру неустанное стремление к нерушимому миру. Демонстрировали это стремление и в августовской Москве, но ехали-то туда – без полномочий и с инструкциями слушать Молотова и тянуть время, ехали, твёрдо зная: самостоятельная Польша доживает последние дни и спасти её не может уже ничто. Знали они и другое: Польша – это для Гитлера не Восток, а только ворота на Восток. И, зная всё это, ехали продолжать спектакль в московских декорациях. И всё у них ладилось вплоть до окончания неудавшихся переговоров, и не пришлось бы никому в одну ночь принимать отчаянных решений, но что-то сложилось совсем не так.
Знали конечно: Польшей дело не закончится, Польша – это только начало. Но продолжение – вплоть до 23-го августа – представлялось вполне предсказуемым, а потому не страшным и уже желанным. А 23-го грохнул взрыв под самым фундаментом такого стройного небоскрёба «миротворчества», и все прогнозируемые и желанные последствия германской агрессии против Польши вмиг заволокло пылью и завалило обломками этого небоскрёба. И перед очами оглушённых и изумлённых «балансировщиков» возникло нечто совсем уж непредсказуемое – сталинско-гитлеровский союз.
И сразу стало нехорошо, сразу вспомнилось, что кроме восточного существуют и другие направления, что граница не только разделяет; общая граница, пусть даже и на какое-то время, но может, ведь, и объединить. Вспомнились и Греция, и Югославия, и Румыния с Турцией. Вспомнились далёкие от Германии и Европы, но пригранично-соседские с СССР Иран, Пакистан, Китай и Индия. Уверен: вспомнили «миротворцы» и об уютной, курортной и нейтральной Швейцарии.
Не могли не вспомнить.
14.
Швейцария – в представлении нашего человека – это нечто альпийско-экзотичное. С Монбланом, горными отелями и лыжниками – молодыми повесами родителей-миллионеров. Все знают о высоком качестве швейцарских часов и неколебимой надёжности швейцарских банков. Кто-то знает и о «Циммервальдской левой». А вот о том, что ещё 20 марта 1815 года была принята специальная декларация о «вечном» нейтралитете Швейцарии – знают не все. Не всем, видимо, известно и о том, что Швейцария – это не только хорошие часы, но и хорошая электротехника, приборо и станкостроение, производство электроэнергии, химия... Словом, Швейцария – вполне лакомый кусочек для любого агрессора. Тем более лакомый, что уже к началу ХХ-го века Швейцария стала крупнейшим экспортёром очень специфичного товара – капитала. И к 1914 году превратилась в самый настоящий мировой банк. (11.т.29.с.322-323). В её неприступных сейфах уже тогда хранились золотые и платиновые слитки, произведения искусства и акции, камни-уникумы и завещания, документы с тайнами людей, корпораций и целых государств – всё, что могло представлять материальную ценность. Используя это в качестве гарантий швейцарские банки получали возможность перечислять средства на реконструкцию заводов в Германии, строительство плотин в Голландии, развитие французского театрального искусства, американских железных дорог, науку, вооружение, страхование... Образовывались и рассыпались союзы и коалиции, рушились правительства и государства, гремели революции и войны, а швейцарское банковское сердце без перебоев и срывов десятилетиями перекачивало финансовую кровь по всему миру.
Задолго до начала Первой Мировой войны государственных деятелей на всех континентах охватила лихорадка поиска союзников; выжить в одиночку не представлялось возможным никому. А вот Швейцария, подтвердив в августе 1914 года незыблемость своего нейтралитета, ни о союзниках, ни о покровителях не заботилась. И – странное дело – в безумной мировой драке осталась целёхонькой. То же самое, как известно, произошло и потом, во время Второй Мировой.
А по-другому быть и не могло.
Потому что швейцарские банки, стойко защищавшие интересы своих многочисленных вкладчиков, сделали Швейцарию самой неприступной, самой защищённой в мире страной. Любое государство, отважившись хотя бы на попытку покуситься на независимость Швейцарии, автоматически становилось врагом для всего мира. А воевать со всем миром не способен был никто. Это: «был» – в данном случае имеет немалый смысл. Настолько немалый, что вполне мог заставить «миротворцев» принимать решения очертя голову. И, вместо уже спокойного ожидания результатов своего «миротворчества», НЕМЕДЛЕННО останавливать Гитлера. А то и воевать.
Конечно не за целостность и независимость несчастной Польши. А против перспективы возникновения советско-германской границы, потому что после московского сговора такая граница становилась очень опасной. По причине своей непредсказуемости, по причине того, что московский пакт эту – ещё не существующую границу – уже превратил в рубеж, с которого не только нацисты получали возможность двигаться до Урала и Индии, но и коммунисты – до Ла-Манша и дальше.
Ах, если бы знать: до чего ещё, кроме Пакта дошушукались в Москве коммунисты с нацистами!? Конечно те и другие замахнулись на мировое господство, и, в конце концов, обречены на взаимную драку до полного изнеможения, но пока драка эта произойдёт, от советско-германской армии можно ожидать больших неприятностей.
Например короткого парашютно-десантного удара в мировое финансовое сердце. Такой удар, разумеется, неизбежно означал бы начало войны против всего мира, и Гитлер в одиночку никогда бы на него не решился. Но теперь он был не одинок. Не был теперь одинок и Сталин. И если до сих пор Советский Союз вёл мировую войну за торжество пролетарских идей без применения своих вооружённых сил, то теперь такую возможность он получить мог.
Вполне. И делегация «миротворцев», всего неделю назад узнав от Ворошилова и Шапошникова КАКИЕ это силы... Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы предположить: если два социалиста-диктатора сговорились, то, пожав друг другу руки на общей границе, начать войну за мир МОГУТ СООБЩА. А более эффективного начала в такой войне, чем удар по Швейцарии – придумать трудно. Это вам не Румыния, Прибалтика или Индия; от такого удара дрогнет экономика сразу всего мира. А от потрясений экономических – всего шаг до потрясений пролетарских. К чему уже много лет и стремилась страна победившего социализма.
15.
Это, конечно, – всего лишь версия. Но основание под собой она имеет совсем не фантастическое. Давайте посмотрим на факты.
Факт первый, для меня лично – впечатляющий. Потому что долгое время я даже не подозревал, что, оказывается, ВТОРОЙ после кайзеровской Германии страной, установившей дипломатические отношения с Советской Россией, была именно Швейцария. И произошло это в то время, когда в России уже началось нечто страшное под названием «Гражданская война», и политики отсчитывали уже дни до падения столично-петроградской советской власти – в марте 1918 года. А в июне советская дипломатическая миссия прибывает в Берн. Возглавляет миссию Ян Антонович Берзин (он же – Павел Васильевич, он же – Павловский, он же – Зиемелис, Винтер и др.) – профессиональный подпольщик-революционер, организатор забастовки в г. Валке в 1905 году, член РСДРП с 1902 года, с огромным стажем конспиративной работы за рубежом. (11.т.3.с.229). Уже осенью этого же года по Швейцарии прокатывается первая стачечно-забастовочная волна. С 12 по 14 ноября происходит нечто совсем необычное: бастуют и митингуют 400 тысяч человек! Полиции приходится применять силу. Но забастовка заканчивается уже после того, как советские дипломаты 12 ноября выдворяются домой – в свою Советскую Россию. По обвинению в организации всех этих беспорядков. (11.т.29.с.322). С этого времени и по самый 1946 год ни о каких отношениях с Советами швейцарцы даже слушать не хотят.
Факт второй. В сентябре 1934 года 30 государств предложили СССР вступить, наконец, в Лигу Наций. В самом деле: негоже великой стране оставаться за «железным занавесом» при решении международных проблем. Швейцария выражает особое мнение – она против этого приглашения! Швейцария оговорила себе право решать в Лиге Наций только финансовые вопросы, но с СССР, как видно, не хочет делать и этого. (11.т.14.с.429).
Факт третий. 4 августа 1914 года Швейцария заявляет о своем нейтралитете и не предпринимает больше ничего. Не объявляет мобилизации, не строит укреплений на границе, не усиливает полицейские части, не вводит карточную систему, словом – ничего. Через 25 лет, 31 августа 1939 года Швейцария снова декларирует свой строгий нейтралитет. Но дальше поступает с точностью до наоборот: тут же объявляет мобилизацию, нормирует продукты и сырьё, вводит чрезвычайные законы, укрепляет границу, на «альпийском редуте» возводятся дополнительные оборонительные сооружения. (11.т.29.с.322-323). Кого боится? Гитлера? Гитлер никогда один против целого мира не пошёл бы.
А вот ненормальный, но ставший после 23 августа возможным, советско-германский симбиоз не только не побоялся бы воевать со всем миром, но и жаждал этого. А от ненормальных симбиозов не в состоянии спасти никакие банки.
16.
Опровергайте. Только не текстами секретных московских протоколов, в которых нет ничего похожего на Швейцарию или Индию. Тексты известны стали только теперь. Из них же известно и о планах СОВМЕСТНОЙ германо-советской агрессии против Польши.
В наличии совместных планов не сомневались политики ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Анкаре, ни в Брюсселе, ни в Вашингтоне, ни в Каире. Если бы они знали: какие это планы... Не знали. И поэтому пришлось импровизировать. И пытаться не допустить образования советско-германской границы, остановить Гитлера угрозой немедленной с ним войны.
Именно поэтому из всех попыток «миротворцев» предотвратить боевые действия только ОДНА и была реальной. Последняя, так неожиданно и необъяснимо предпринятая Англией 25-го августа. Только на неё Гитлер и отреагировал реально: перенёс срок нападения на Польшу с 26-го августа на 1 сентября. (6.т.1.с.8).
Не могу обойти вниманием и ещё один миф: о благородстве херувимов-мирозащитников, не желающих-де иметь никаких дел с негодяями-диктаторами. И поэтому, якобы, никаких соглашений о военном сотрудничестве ни с Гитлером, ни с Муссолини, ни со Сталиным не заключавших. По морально-этическим соображениям. В 1939-ом моралисты не хотели никаких договоров со Сталиным, не хотели пускать советские танки в Европу. Будет вам, господа мифологи. Договоры заключать пришлось. И в 45-ом советские танки примчались в Европу сами.
25-го августа Англия подписывает с Польшей договор о военном союзе, о совместных действиях против возможной агрессии. Но 26-го в данцигской гавани уже гремит якорная цепь «Шлезвиг-Гольштейна».
Поздно.
«Миротворчество» закончилось крахом: невиданной по масштабу, жестокости и опустошительности войной.