В 2018 году ДЕНЬ ГЕОЛОГА выпал на 1 апреля.
Я поздравляю с нашим праздником, учреждённым
50 лет тому назад (юбилей нынче!), всех, кто были моими
спутниками на тропах изысканий в 1959-89 годах, других,
незнаемых разведчиков недр и поисковиков большой страны СССР,
исчезнувшей в океане времён, как Атлантида.
Для живых и в память ушедших написан этот рассказ.
Ко дню геолога,
воспоминание о неопубликованном очерке
Много лет тому назад, когда весна только-только начала заявлять о своих правах, главред газеты «Советское Прикарпатье» пригласил меня к себе: «На носу День геолога. Ваша тема, бывший рудознатец. Загляните к нефтяникам. Рекомендую Тушкевича. Он что-то там открыл. Разузнайте, и тридцатого очерк - на стол. Гонораром не обижу».
Трест «Укрзападгеоразведка» размещался в здании старинной постройки. Округлый рельефный фасад – будто корма парусника. Плыли над городом низкие кучевые облака, и я представил себе бригантину под белыми ветрилами. Она неслась по горным хребтам, как по волнам каменного моря на зов земных глубин, заманчивый для беспокойных сердец и пытливых умов.
Начальником Отдела нефти и газа оказался старый знакомый по Яворовской экспедиции.
– А, перебежчик! По наши души пришёл? Понимаю: ищешь материалец к празднику. На ком глаз остановил? Чай всех знаешь.
– Что скажете о Тушкевиче, Иван Сергеевич?
– Можно и о нём, раз уж сам решил… Подойди сюда.
Геологическая карта карпатского региона, в жёлтых и зелёных цветах, занимала всю глухую стену кабинета. Его хозяин длинной линейкой, как указкой, провёл по тому месту карты, где в разноцветной узкополосице сведущий человек видел горную дугу на западной окраине страны.
– Как тебе известно, коллега, мелкие нефтяные месторождения мы имеем в Предкарпатском прогибе. Но старые залежи иссякают; новых, с промышленными запасами, там нет. Разведка в складчатой зоне Карпат долгое время ощутимых результатов не давала. И вот на одном из участков Волеховской конторы разведочного бурения получен промышленный приток нефти. А Тушкевич в то время работал геологом того счастливого участка. Пионер, по-вашему, газетному, первопроходец. Поезжай-ка к нему. Он сейчас главный геолог Волеховской КРБ.
Я уже был в дверях, когда Иван Сергеевич окликнул меня:
– Если сорвётся с Тушкевичем, присмотрись к Дикмарчуку. Любопытная личность.
На следующий день я ехал в Волехов на трестовской автомашине с работником конторы Борзенко. Мой однокашник по вузу был словоохотлив, я только успевал делать пометки в блокноте:
– Нефть у нас под ногами, в песчанике олигоценового возраста. Ниже серо-зелёная толща эоцена. Пустая. Никаких перспектив. Таково общее мнение, только Дикмарчук пытается доказать обратное.
– Дикмарчук? Слышал о нём мимоходом. Подробней можно?
– Да, геолог на участке Богровка. Фантазёр, белая ворона. О таких говорят «неудобный человек». Одни проблемы с ним. Когда в отпуске, контора отдыхает.
Борзенко продолжал говорить о человеке, явно ему несимпатичном, но меня уже отвлекло неожиданное воспоминание. Дикмарчук, Лёша! Знал я такого паренька. Студент горного техникума проходил практику в поисковой партии, куда меня направили после университета. Примет его лица я не запомнил. Среднего роста, с виду хилый, он обладал удивительной выносливостью: весь летний день на ногах, ни от какой работы не отлынивал. Был любознательным до изнурения тех, кому задавал вопросы. Пытался докапываться до сути всех привлекающих его внимание явлений и вещей. Действительно, от Лёши можно было отдохнуть, только когда он отлучался из партии или спал.
Хозяйство геологоразведчиков раскинулось на окраине горного посёлка Волехов. 3а зубчатым штакетником было людно, тесно от разнообразной техники и штабелей стальных труб. В просторной прихожей одноэтажного здания лепились, стоя, к квадратному столу, заваленному топокартами, с десяток конторских в брезентовых куртках и сапогах. В этой коричнево-зелёной мужской массе выделялся серебристой двойкой и красным галстуком при кремовой рубашке тощий, лет пятидесяти, плешивый человек. Когда я вошёл, он говорил при молчании окружающих. Тушкевич, догадался я. На меня не обратили внимания. Только уборщица, отставив швабру, молча, улыбаясь, принесла мне стул. В это время главный геолог, продолжая свою речь, произнёс «Дикмарчук». Тотчас, оторвавшись от разглядывания карты на столе, выпрямился один из участников совещания. Нервное лицо, шишковатый лоб упрямца, внимательный и острый взгляд глубоко посаженных глаз. Ну, конечно же, наш Лёша с поправкой на время! Главный теперь обращался лично к нему, отсекая слово от слова энергичным взмахом руки:
– Я считаю преступной тратой средств вскрытие эоценовых отложений на Богровке. Проект есть проект. Не тётка Меланья его составляла. Рискованный путь вы избрали, Алексей Степанович. Можно и того...
Дикмарчук воспользовался красноречивой паузой:
– Я о себе пекусь менее всего, товарищ Тушкевич. А что касается моего участка, то в нефтеносности эоцена я уверен.
– Какие, у вас доказательства, э-э-э, Колумб наш дорогой?
– Я не раз подавал на ваше имя докладные. В них всё изложено подробно. Повторяю вкратце. Во-первых, по данным геофизики, наличие благоприятной структуры под слоями олигоцена. Во-вторых, старые, ещё досоветские, нефтяные колодцы в местах выхода эоценового песчаника на поверхность. И в-третьих, самое важное, - нефтепроявления в картировочных скважинах, вскрывших эоцен на соседних участках.
– Знаю. И опорная скважина в Старой Богровке, помню, после перфорации и промывки практически ничего не дала, ни ведра. А без тех жалких капель страна обойдётся, - будто радуясь неудаче своих предшественников, выкрикнул Тушкевич и сменил тон. – Да поймите, уважаемый коллега, ваша Богровка бесперспективна… Обещаю: на следующий год закрепим за вами надёжный участок. С нефтью, надеюсь, как на соседних.
Дикмарчук вспылил:
– Бесперспективным на моём участке оказался любимый вами олигоцен, но за эоцен его я ручаюсь.
– Мой, значит, олигоцен, не ваш, не наш, не всей страны социализма! - возмутился Тушкевич. Нервничая, он делал губами больше движений, чем требовалось для произношения. - Между прочим, мы благодаря ему, моему, как вы изволили высказаться, олигоцену, стали оживлять нефтеперерабатывающие заводы в Дрогобыче. Вы, насколько я понимаю, предлагаете снять деньги с площадей перспективных и вложить их в ваше гипотетическое месторождение?
Дикмарчук зло и горестно одновременно усмехнулся:
– Вам не нефть дорога, а своя репутация.
Тут Тушкевича взорвало:
– Не мне, а нам. Нам не нужна слава авантюристов… Всё, вопрос закрыт, отдыхайте, товарищи!
В тот день Тушкевич отказался от интервью, сославшись на усталость:
- Завтра, пожалуйста, завтра. Приглашаю вас часам к одиннадцати.
Вечером, зайдя в чайную отужинать, я обнаружил за кружкой пива Дикмарчука. Он устроился за дальним столиком, но я поступил как истинный журналист, вышедший на охоту:
– Простите, Алексей, возле вас не занято?
Дикмарчук с неприязнью и удивлением взглянул на меня:
– Алексей? Разве мы знакомы?
– Ещё как! Вспомните маршрут по плато, где вы, любознательный юноша, отметили странный красноватый оттенок на белых лепестках маргариток и…
– И связал это явление с подстилающими почву медистыми песчаниками, - в тон мне подхватил Алексей. - Так значит, это вы?
– Он самый, сейчас для вас… для тебя… просто Сергей, и на «ты». Идёт? – получив в ответ согласную улыбку, я занял место за столиком, дал сигнал пальцами официанту и продолжил. - Сегодня я оказался свидетелем совещания в конторе с главным геологом. Ты не заметил? Да, я отсиделся в уголочке. Я незнаком с проблемой нефти в Карпатах. Скажи, почему никто из ваших тебя не поддержал? Не хотят вступать в конфликт с Тушкевичем?
– И это тоже. Но главное, в тресте головокружение от успехов. Благодаря удаче Тушкевича, мы здесь, на западе, стали добывать нефти много больше. Но при современных темпах добычи новые месторождения скоро иссякнут. Что тогда? Простая логика: искать в более глубоких горизонтах, в эоцене, например. Только вести разведку нужно уже сейчас. Притом, не с нуля. Проще и дешевле углубить действующую скважину, чем закладывать новую. Моя «Богровка-один» годится для такой попытки.
– Не понимаю, - перебил я его, - почему тогда Тушкевич упрямится?
– Не так всё просто. Если олигоценовый песчаник отдаёт нефть охотно, то эоценовый скуп. Это кладовая на замке с секретом. Секрет надо разгадать, то есть истратить энную сумму на исследовательские работы. Главный и решил: зачем деньги тратить на сомнительные, по его мнению, опыты, когда их можно вложить в верное дело. А кроме того, риск. Не судят только победителей. Тушкевичу рисковать – марать, значит, свою биографию. Он считает, что найденного на его век хватит, а на остальное наплевать.
– А что ты сам, Алексей, думаешь об этом «замке с секретом»?
– Ты, хоть и не нефтяник, знаешь: нефть заполняет поры песчаника, как вода - губку. Но в песчанике олигоценового возраста они сравнительно велики, а в эоценовом настолько малы, что никаким механическим усилием невозможно вызвать приток в скважину. Нужно нечто другое, экспериментировать надо. И удобнее всего делать это на моём участке. Почему? На Богровке эоцен залегает на небольшой глубине. Скважина номер один скоро вскроет его. Осталось пару сотен метров.
Впечатление от беседы с Дикмарчуком ослабло на следующий день после интервью, взятом мной у Тушкевича в его небольшом уютном кабинете. На мои вопросы он отвечал уверенно и находчиво. Понятно, первооткрывателю карпатской нефти не впервой было принимать корреспондента. Если днём раньше, став свидетелем словесного поединка между главой КРБ и геологом Богровского участка, я, сам, с опытом поисковика, принял сторону последнего, то теперь, с каждым ответом Тушкевича на мои вопросы, стал медленно перемещаться в направлении кандидата в герои праздничного очерка. Получалось, к успеху его привёл не случай, а характер бойца, верного выбранной профессии. Выпущенный геофаком львовской политехники с «красными корочками», Тушкевич отклонил соблазнительное для научной карьеры приглашение ведущего в стране НИИ нефти и газа. Любя комфорт и уют, красивую одежду, он ушёл в открытое всем ветрам поле, в холод, под дождь и снег и редко ласковое солнце. Видимо, ради конечной цели, которую молодой специалист видел, он отказался от бытовых удобств, от верного титула «кандидата наук» и, скорее всего, «доктора», начал жизнь в вагончиках на колёсах среди безвестных «брезентовых курток», что обслуживали до пенсии самоходные буровые установки круглый год в любую погоду. Сколько ему пришлось выдержать боёв местного и общесоюзного значения – с практиками, теоретиками, учёными геологами и чиновниками от недр, прежде чем он доказал наличие промышленных запасов нефти в глубине гор! Он всё поставил на слои олигоценового возраста, и выиграл в пределах Волеховской площади изысканий. Но приходилось раз за разом отстаивать свою правоту на других площадях при недостатке финансирования. А тут появляется соперник с идеями, подтверждение которых требует денег и сил, и самого ценного, чего всегда не хватает в жизни – времени.
Мне стало понятно: одним интервью не обойтись. Надо поездить по участкам Волеховской КРБ - поговорить с людьми, внимательно оглядеться, всмотреться в заслуживающее внимания. Выпросил у главного газик, и стал наматывать просёлки на его колёса.
В одну из поездок пересекаюсь с Борзенко. Тот рад сообщить новость:
– Слышал, что Дикмарчук наш учудил?.. Пробурил, понимаешь, сверх проекта. Какая там нефть!? Сопли! Кандидат на увольнение. И поделом.
По возвращении в Волехов сталкиваюсь с проштрафившимся «кандидатом». Тот, рассудку вопреки, наперекор стихиям, сияет:
– Поздравь: и эоценовый песчаник у нас насыщен нефтью. Вот в этих руках керн держал – пахучий (шанель!), мажет. Но к забою нет притока. Причина ясна. Мало того, что порода обладает низкой проницаемостью, мы в процессе бурения забиваем призабойную зону глинистым раствором. Надо подобрать реагент, который растворял бы глинистую корку, заодно – расширял бы и поры в песчанике.
– Почему, Алексей, ты не действуешь через трест?
– Между мной и трестом – Тушкевич, герой нашего времени… Что, ты уже домой?
– Да. Загостился. Ну, пока, с нашим наступающим!
Работа над очерком ко Дню геолога длилась в свойственном мне ритме, когда до меня дошла весть о последних событиях в Волехове. Владения Тушкевича я объехал накануне, с работниками на участках познакомился. Теперь, по обдумывании услышанного, оставалось включить воображение…
В конце марта, проводив своё начальство на производственную конференцию в Киев, Дикмарчук остался в хозяйстве КРБ за старшего. Видимо, он давно подкарауливал удобный момент. Загодя приготовил всё необходимое для соляно-кислотной обработки нефтесодержащего (по его представлению) пласта, в который недавно вошёл ствол скважины «Богровка-1». Не стану утомлять читателей подробностями, перечислением химреагентов, оборудования и техники. «Язык» геологов, «диалект нефтяников» для людей иных профессий малопонятен. И да простят меня товарищи по экспедициям за крайне упрощённый стиль изложения при описании того события в глубине карпатских гор в полувековой дали. Очерк пишется ведь для «разночинного» читателя.
Разведочная скважина «Богровка-1» находилась в глубине леса. Сухорукие смереки-ели, обезображенные долгой жизнью, со старческим равнодушием смотрели на стальное кружево стационарной вышки, на суетню людей у её ног. Моросило. Алексей в мокром брезентовом плаще стоял возле заливочного агрегата, будто прислушиваясь, как течёт по трубкам в скважину соляная кислота. Он отчётливо, почти зримо, представлял себе процессы, происходящие на километровой глубине. Нижняя часть скважины, изолированная от окружающей породы стальной трубой, принимала тонны солянокислотного раствора. Едкая жидкость под давлением в сотни атмосфер проникала в пласт через отверстия в стенках нижней трубы, расширяя каналы в зернистом теле песчаника. Между тем местом, где стоял внешне спокойный Алексей, и устьем скважины метался Иван Ткачук, опытный нефтяник, всюду востребованный, но везде остававшийся на низких должностях. «Алексей Степанович, триста атмосфер!» - «Продолжайте». – «Боюсь, муфты не выдержат». – «Они рассчитаны на пятьсот». - - Новые – да, но наши, они старше меня». Дикмарчук не ответил, всё его внимание было сосредоточено на манометре. Вдруг, словно нехотя поднявшись ещё на несколько делений, стрелка начала стремительно падать. Это песчаник, не выдержав чудовищного давления, стал судорожно заглатывать остатки соляной кислоты. Дикмарчук выдохнул: «Начнем». – «Что?» - растерялся Ткачук. – «Попробуем вызвать приток». Бригада работала споро, но люди уже не были возбуждены, как в начале эксперимента. Тревога, скрываемая Алексеем, передалась самым беспечным.
И вот минута, равная годам жизни в мечте. Дикмарчук, горбясь, выдавая спиной тяжёлое предчувствие, взбирается по приставной лестнице на бетонную стену резервуара. На дне его, в луже дождевой воды плавает блестящий осколок неба. Чёрное отверстие трубы, выведенной из скважины, смотрит насмешливым глазом. Труба начинает вздрагивать, что-то булькает в ней, шипит. Наконец она выплевывает грязно-зелёную пену, следом скупой струйкой течёт нефть. Кто-то закричал «ура» и осёкся. То, что происходило перед глазами Алексея и его товарищей, походило на агонию.
До апреля оставались считанные дни. Я кроил из законченных фрагментов машинописи окончательный вариант очерка и каждый чистовой лист отправлял… в мусорную корзину. Чего-то важного недоставало мне, чтобы получился добротный материал. Как о спасительной соломке подумал об Иване Сергеевиче и поспешил за подсказкой в трест. В приёмной шефа нефтяников увидел Дикмарчука. Синий, неловко сидящий на нём костюм казался с чужого плеча, так не шёл он заядлому полевику. Предупреждая мой вопрос, Алексей объяснил своё присутствие в тресте:
– Теперь моя судьба в руках нашего Вани.
– А не лучше ли поменять место работы, подальше от Тушкевича?
– Мне нужна Богровка. Теперь я ближе к цели. Понимаешь, одной кислоты мало. Надо разорвать пласт при забое скважины.
Я был поражён:
– Значит, опять в наступление?
– Пока в обороне… Зайди сначала ты, я потом, у меня будет долгий разговор.
Войдя к Ивану Сергеевичу, я первым делом уточнил кое-что непонятное мне по бурению разведочных скважин. Затем, сделав паузу, как бы между прочим поинтересовался, какие кары ждут Дикмарчука. Мой старший коллега по полевой партии понимающе улыбнулся:
– Пока понизим в должности, временно, месяца на три. 3а нарушение трудовой дисциплины. Ещё легко отделается гусар.
– А эоценовая нефть? Выходит, Тушкевич прав?
– Во многом, - последовал дипломатичный ответ. - Героя-первооткрывателя карпатской нефти в тресте решили перевести к себе с повышением. Что ж, заслужил.
– Кого же на его место, если не секрет?
– Пока секрет. Пусть место остынет.
Прищуренные, глаза Ивана Сергеевича хитро улыбались. Я, кажется, понял:
– Три месяца остывать будет?
Хозяин кабинета рассмеялся и, вежливо взяв меня под локоть, повёл к выходу.
Очерк, в центре которого я разместил, по желанию заказчика, Тушкевича, поспел к назначенному сроку. Но главред материал отклонил:
– Слабо! Не узнаю руки мастера, Сергей батькович. Твой герой – бледная тень живого человека. Что с тобой случилось? Нет, нет, это не для нас! Предложи нефтяникам в стенгазету.
Увы, плакал мой гонорар. В праздничный день разведчиков недр «Советское Прикарпатье» поместило на первой полосе песню со словами «Держись, геолог, крепись, геолог!». Небольшой стихотворный текст прилагался к большому фото, на котором молодой ещё генсек Брежнев поощрял очаровательной улыбкой гвардии красавца за труд и подвиг советских добытчиков чёрного золота.
Сегодня, 50 лет спустя, почти день в день, я вспомнил о том случае.