Смирнов Николай

девяностых годов прошлого века, – уже определила смысл его творчества. Каждый из нас заключен в келью своего тела, соединен с землей, но над каждым сияет чудесная радуга, соединяющая душу с небесами. Конечно, не всем дано ее почувствовать, увидеть. Тем сложнее рассказать об игре света, распадающегося в более плотное семицветье. В его объеме, соединяющем земное и небесное, узревается «космос ноэтос», как его называли греческие любомудры, – космос мысленный. Это не та черная дыра ночного неба с оскалившими зубы звездами, которую рисует нам «пошлая толпа химиков и физиков», как иронизировал академик А.Ф. Лосев. В поэзии мы имеем дело с миром подлинным, а не с его призраком, суетным отражением...

Тонко проблеял бекас, срезал лучистую высоту наискось звуком, будто отпилил небо от земли. Вот я и стою на земле, на каменистых грядках за нашим домом, происхождение которых, у кого я потом ни спрашивал – никто не мог объяснить. Вот и цветы: замшевые, грациозные нити стеблей клонятся под тяжестью влажно-ярких, как из желтого шелка, чашечек. Названий этих цветов тоже никто тут не знал. Цветы здешние, колымские, а люди – со всего света, из лагерей. Я смотрю вдаль, за болото. Там, на горизонте, сквозят серо-голубым, местами стальным пухом, всиниваясь в небо, почти уже невидимые, далекие сопки. Со всех других сторон обзора нет: сопки – до солнца…