На встречах сын попросил меня не читать своих грустных стихов. «Грусти и так хватает, – сказал он, – почитай лучше на таких-то страничках…» и назвал номера нескольких страниц из моей книжки.
Через пять дней Василий развёз нас из Хабаровска на приморские маршруты и уехал домой во Владивосток, ужасно соскучившийся по маленькой дочке. Но было ясно – он не может отключить в себе, начавший пульсировать ещё на встречах, какой-то новый душевный центр. Звонил, спрашивал, как дела, передавал приветы.
Через несколько дней после моего возвращения мы встретились. Сын был оживлён, глаза светились и заглядывали в мои с каким-то новым пытливым интересом. Я протянула ему сувенир, подаренный каждому из нас в Бычихе Светланой Юрьевной. Маленькое лакированное изображение часовни святой Ольги в незабываемой «Русской деревне». Подержав сувенир на ладони, вглядевшись, сын произнёс: «Раньше бы я отнёсся к этому подарку по-другому… Теперь он наполнился смыслом. Иконы тоже… Я теперь отношусь к иконам по-другому…»
В течение часа он вдруг «разложил» передо мной детали своей недолгой жизни, которая прошла на моих глазах, но оказалась такой незнакомой.
Оказывается, рождение младшего брата Данила стало для него потрясением... В какой момент? Я ведь помню, как нежно разглядывал он прозрачные розовые пальчики принесённого в дом малыша и поливал на него с ладошки во время купания. Аккуратно держал бутылочку с кефиром и подавал плачущему соску… Потом они купались вместе. Ему всегда приобреталась новая одежда, а старая переходила к брату. У него была своя отдельная комната, велосипед, роликовые коньки, пианино, пластинки со сказками и полки с книгами. А ещё котёнок, любимая собака и рыбки. В первом классе детской студии при Морском университете, в которую он ходил, было всего четыре ученика. Уроки вели замечательные, прошедшие строгий отбор учителя. Его хвалили за смекалку, награждали шоколадными медальками, а после занятий разрешали поиграть на компьютере...
Данил же в возрасте около четырёх лет начал вершить такие немыслимые «подвиги», после которых был многократно серьёзно наказан и даже возбудил во мне мысль обратиться к детскому психологу. Но что-то остановило… Я взяла ручку и стала записывать за ним содеянное, уже молча, печально, понимая, что такое не придумаешь и никому не расскажешь. Это надо было пережить, терпеливо, как переживают ненастье, бессонную ночь или холодную зиму… Вот некоторые фрагменты из того самого дневника.
20 марта Разрезал и оставил посреди ванной комнаты бутылку с отбеливателем, из которой выходил хлор. Порвал и запачкал обои в комнате брата. Перерезал телефонный провод.
21 мартаПорезал чехлы на стульях и провод нового компьютера. Проткнул бутылку с шампунем.
22 мартаВыложил в кухонную раковину купленное мамой тесто, высыпал на него содержимое сахарницы, пачку киселя и крупно нарезанные лук с морковью, украсив горку змейкой зубной пасты. В комнате брата испачкал клеем шкаф, выдавил на ковёр крем для ног. По мягкому покрытию одного из стульев тщательно размазал картофельное пюре, другое покрытие полил растительным маслом.
24 мартаВылил на стул борщ с кефиром, на подушку – лосьон для лица, в ванну и на ковёр – шампуни. Будучи поставленным в угол, перерезал папину рулетку, залепил пластилином стёкла его очков, плюнул на стол и выдавил туда же клей «Момент».
25 мартаОторвав кусок приготовленного мамой теста, положил его прямо на блин плитки, полил сверху клубничным вареньем и включил подогрев. Выдавил крем для рук на себя, собаку, и куклу с игрушечным медвежонком. Заложил варенье в прорезанные заранее дырки на стуле. Отковырял новые обои. Высыпал в унитаз и на пол пачку стирального порошка. Сжёг посреди туалета коробок спичек и пачку бумаги. Дал собаке 10 пирогов. Высыпал рыбкам в аквариум весь имеющийся корм и собрал его обратно вместе с водой. Ожидая наказания, спрятался так, что искали по всем этажам и нашли дома в шкафу.
26 мартаРазрезал шнур нового телевизора.
3 апреля Вечером в закипевший чайник влил бутылку растительного масла.
4 апреля Высыпал в электрический чайник пачку какао, упаковку красного молотого перца, шесть шоколадных конфет с обёртками, два пакетика чая. Вылил туда же банку сгущёнки. Включил плитку, положив на неё кусок пластилина. Ранее, как обнаружилось, лез к керосиновому примусу, но не смог его зажечь.
5 июня Вылил в ванну с запасённой водой бутылку отбеливателя.
9 сентябряПорезал в комнате брата новую штору.
10 сентябряРазбросал по двору, с балкона четвёртого этажа, ведро купленных на базаре огурцов…
Может, кто-то здесь улыбнётся… Но мне было не смешно. Поверить в такое трудно. Я понимала, что мы с мужем имеем дело с чем-то нестандартным. Искоренить наказанием это оказалось невозможно. Данил ничего не объяснял, не оправдывался, пыхтел и быстро забывал гнев родителей. В то же время легко осваивал счёт, буквы и задавал нам интересные вопросы, вроде этого: «А можно наточить нож, разогнав его до скорости метеорита?» Или предлагал папе: «Давай мы всё в доме сделаем красиво, чтобы, когда мы умрём, другим людям было красиво. А мы для тех людей будем древними…»
Я записывала эти истории и ждала, что же будет дальше, засомневавшись в психике младшего сына, и с тяжестью в сердце вспоминала время от времени кровавые полоски на его худеньком смуглом личике, оставленные однажды веником, попавшим в мою гневную руку…
Подвиги постепенно сошли на нет. Данил рос замечательным сыном и добрым братом. Я тихо радовалась. Иногда украдкой заглядывала в ту самую тетрадь.
Сегодня, через десять лет после событий, я узнала тайну тех трудных дней и теперь читаю эти невероятные записки с очень сложным чувством.
– Всё, за что вы наказывали Данилу, делал я, – признался Василий. – И я не могу с этим больше жить…
Не давая мне опомниться, продолжал:
– Я хочу понять, почему я так делал. Ведь дети обычно бывают добрыми… А я был таким злым. Думаю, что мне не хватало любви…
– Странно, – сказала я, медленно подняв на него влажные глаза, – а ведь мы так безумно тебя любили.
Мои чувства смешались. Раньше старший сын казался мне непонятной «вещью в себе». И вдруг в один миг открылся, стал бесконечно близким, беспомощным и мужественным, слабым и сильным одновременно…
Ему не хватало любви… Я вспоминала лица детей из социальных приютов, детских домов и реабилитационного центра. Что должны чувствовать они, не имеющие и тысячной доли того, что имел он? Сколько её должно быть, этой самой любви? И почему ею так трудно делиться, даже с родными младшими братьями? Оглянулась на своё детство. История в отдельных чертах повторилась. Но младшей была я.
Не двадцатилетний юноша стоял передо мной – жаждущий истины аналитик, философ, мудрец, разрывающий кармический круг... Его мысли метались между далёким прошлым моей прабабушки, мной и этими самыми детьми из так называемых неблагополучных семей. Он проговаривал детали наших отношений, разлагая их до нервных импульсов и думал над Фрэйдом, согласно которому, мужчина, не сумевший построить отношений с собственной матерью, не сумеет построить их с любимой женщиной. Да и вообще с другими людьми. Я припомнила, как он пятнадцатилетний, не решаясь произнести слова вслух, принес мне листок бумаги, неровные буквы на котором посвящали меня в тайну его первой любви.
– Разве плохим матерям приносят такие откровения? – спросила я. – Дай Бог всем таких отношений, как у нас с тобой. А этот разговор не является ли свидетельством наших замечательных отношений? Всё у тебя в полном порядке, и ты большой молодец. С Данилом надо поговорить и попросить у него прощенья…
Василий спешил со словами:
– А ещё я хочу делать добрые дела, как ты, нести людям свет… И непременно зарегистрирую свой брак. Ведь Ксении так будет лучше? Мне надо много читать, я плохо выражаю свои мысли, а на праздниках, которые провожу, теперь будет меньше пошлости и больше русской традиции…
Он говорил и говорил, не мог остановиться, как будто только что сбросил с себя тяжёлую ношу, гнетущую много лет, и теперь побежал, нет – полетел. Легко, свободно, ещё не понимая, какой огромный духовный путь проделал за такое короткое время, но всем существом ощущая наступление чего-то важного в своей жизни.
Я же была совершенно счастливой и верила, что он непременно станет хорошим отцом, поскольку прошёл этот путь за себя, за меня и ещё за пару ушедших поколений рода. Не сомневаюсь: когда у его дочки Алисы появится братик или сестричка – Алиса останется счастливой.
Через несколько дней он принёс мне свою первую электронную музыку. Простую, но какую-то космическую, летящую и очень созвучную с моей душой.
…Они выросли. Стали настоящими друзьями, два брата, два моих сына. И можно было бы Василию ни о чём никому не рассказывать. Кто считает грехами детские шалости? Но так устроена его душа – душа русского человека, которая, сама себя изводит, рвётся к высокому и непременно просит любви.
Шестнадцатилетний Данил, узнав о раскаянии брата, услышав от меня извинения за свершённые над ним наказания той поры и получив поцелуй в вихрастую макушку, великодушно всепрощающе улыбнулся, спрятав за отросшей кудлатой чёлкой умные, кратко блеснувшие глаза…
Я по сей день думаю: что сотворилось с моим старшим сыном? Свершилось во время тех самых встреч в течение пяти (из четырнадцати) дней, нашего седьмого дальневосточного праздника славянской культуры, на которых он смог присутствовать. Ощущаю неотвязно: тихая небесная благодать щедро разливается по следам и дорогам пробега, излечивая чуткую душу от хандры и безнадёги, проливая радостный свет в глухую темноту сердца…