Младший сын Данил перегонял яхту между островами Рикорда и Рейнеке. Делал это впервые в жизни, когда подходило к концу его шестнадцатое лето. Лето, когда он получил долгожданные права яхтенного рулевого, разрешающие ему плавание в акватории залива.
Но залива оказалось мало. Возможно, он был опьянён простором, как водолаз глубиной, или сказалась обычная юношеская самонадеянность. Вероятно, по той же причине он вышел в плавание в одиночку, нарушив все инструкции, данные по телефону хозяином яхты.
За несколько лет обучения у Евгения Ивановича Жукова в детском лагере «Мореход» Морского университета у Данила сложились неплохие отношения с морем. Если была возможность не сходить на берег, он оставался на яхте, где спал, ел и размышлял, подолгу разглядывая простор.
Очередной выбор в пользу яхты и моря Данил сделал весной, когда собираясь в автопробег, разучивал на аккордеоне русские народные песни. Вскоре выяснилось, что его новая команда в яхтенном клубе МГУ должна выходить в море почти каждый день, готовясь к грядущим гонкам. С тяжёлым сердцем Данил сообщил мне о своём желании остаться в команде. Не решаясь поговорить с Владимиром Михайловичем, попросил об этом меня. Владимир Михайлович понял и простил эту страсть мгновенно, задав только один вопрос: «А в концерте перед отъездом сыграть сможет?»
Данил смог. Пока Сергей Сидоренко пробирался сквозь автомобильную пробку, а Сергей Юдинцев искал звукорежиссёра, у которого в этот день оказался выходной, Данил выдвинул на середину сцены актового зала МГУ рояль и подарил собравшимся свои любимые мелодии.
Когда играл, у меня перед глазами пробежала его музыкальная судьба. Судьбы, собственно, никакой, поскольку в музыкальной школе он не учился. Дебют – в четыре года в бывшем пионерском лагере, где отдыхал вместе со старшим братом при работающем там отце. Старший брат и отец давали небольшой концерт, посвящённый началу сезона. Сцена – открытая солнцепёку площадка посреди июля и зелёной травы, на которой собралась детвора. Девятилетний Василий, обезволенный духотой, вдруг поник и посреди концерта пополз в сторону от надоевшего ему барабана. Данил подхватил палочки влажными ладошками, сопя и краснея от напряжения и жары, мокрый от пота и слёз, отбарабанил до конца.
Потом была первомайская демонстрация и День Победы. Девятилетний Данил, зарабатывая на мальчишескую мечту, шёл в составе духового оркестра и бил по тяжёлому барабану, который катил на тележке отец.
Два года назад – День города, оставшийся в памяти. На набережной возле стадиона «Динамо» большая сцена, много автобусов с коллективами, приехавшими развлечь горожан. Я волнуюсь в разноликой толпе, потому что Данил сегодня играет среди настоящих музыкантов на настоящей ударной установке с большим и малым барабанами на виду у многочисленных зрителей. Духовой оркестр вскружил тишину, наполнив набережную великолепной торжественной музыкой.
Когда умер мой отец, Данилу было два года. Все запомнили зов одинокой трубы над заснеженным кладбищем Русского острова, ослеплённого солнцем. Данил удивлённо поглядывал на своего отца, заставляющего плакать холодную медную трубу. Потом мы прощались с мамой. Она не слышала звонок, который последний раз звучал для неё. И вдруг над осенней слякотью школьного двора, где проходило прощание, взметнулась труба, за ней потянулась другая. За высокой отцовской партией Данил повёл свою, басовую, которую разучил полчаса назад. Никогда не забуду эти минуты, переполнявшие меня благодарностью к четырнадцатилетнему сыну.
На школьных концертах учителя прощали Данилу все невыученные уроки, дарили шоколадки, а по будням старались лишний раз не вызывать родителей.
…Концерт завершил наконец подоспевший Сергей Сидоренко, и автопробег уехал новыми дорогами, лично мне многократно дарившими встречи с мальчишками и девчонками, в чём-то похожими на моего сына.
Жизнь неожиданно поменяла братьев местами. Василий, который собирался остаться и сдавать учебные долги, оказался рядом со мной. Данил всё лето упорно покорял море – ему предстояли свои дороги и уроки.
…Яхта качалась на волнах, окружённая густым туманном. Ожидаемый берег не появлялся уже несколько часов. Неотвратимо опускалась ночь, в которую ворвался шторм, и, наконец, зачастил дождь. Данил почувствовал себя утомлённым. Хотелось пить, а ещё больше спать. Но если уснуть, яхту может вынести в открытое море или выбросить на берег. Сотовый телефон разрядился. Сознание упрямо напоминало о близких. Как часто друзья слышали от него легкое, как ветер: «Я вас люблю». Папе с мамой ни разу не сказал… «Если вернусь, – думал Данил, – первым делом скажу им об этом».
Видимость становилась нулевой. Даже обычного магнитного компаса на борту не было. И ходовые огни не горели. Поискать сигнальные ракеты – не пришло в голову. Куда идти? И как сказать о себе? Что-то с горящими огоньками прошло мимо. С этого момента человечество, словно исчезло. Мужество начинало покидать. Холодное отчаяние, противясь воле, полонило душу. «Если вернусь, никогда не буду больше таким самонадеянным», решил Данил. Ещё через пару часов безысходности он понял, что больше не может рассчитывать на себя. Оставалось надеяться на небо, которого он не видел, но вдруг явственно ощутил над собой: «Если вернусь – буду верить».
Скоро бездонная чернота подмигнула ему огоньком.
Данил бросил якорь, немного замешкавшись. Киль черканул дно незнакомой бухты. Якорный трос опасно натянулся. Оставлять судно в таком положении нельзя. Может разбить. Данил начал подтягивать яхту руками, пытаясь ослабить трос. По ладоням потекла кровь. Но цель была достигнута. Теперь надо переместить якорь дальше от берега. Данил ныряет прямо в одежде и по дну перетаскивает якорь на один шаг. Выныривает за глотком воздуха, ныряет опять. Ещё шаг. Ещё глоток. Ещё полшага… Потом снова тянет верёвку, не чувствуя боли, и всё повторяется сначала. Наконец, он решил, что необходимое сделано. Однако, ночевать на яхте не хочется. Сухой одежды нет. Ночь, несмотря на август, выдалась холодной, да и о себе надо бы сообщить.
Что за люди там, на берегу? Паренёк поплыл на удачу, на веру, на желанное тепло костра и сердец. Наверное, он перемог все испытания, назначенные этим днём – на суше оказались свои. Подводники. Трое мужчин, с ними три женщины и две маленькие девчушки. Высокий, загорелый, похожий на цыгана, Данил появился из моря в мокрых шортах и кедах, освещённый автомобильными фарами. Устало брёл по жёлтой дорожке – то ли вышел из глубин, то ли спустился с неба…
– Не сочтите за наглость, нет ли у вас водички? – первое, что произнёс он.
– Всё у нас есть. Иди сюда. Грейся…
На походной кухне остывали уха, шашлык, исходил соком арбуз, который в тот вечер показался Данилу даром богов.
Остров, ставший спасительным, оказался родным Русским островом, а незнакомая в темноте бухта – очень знакомой бухтой Вятлино. Люди расспросили юного «Магеллана» (так они его прозвали), обработали и заклеили ободранные до крови пальцы, дали на ночь сухую одежду и место для ночлега. Наутро, ныряя в водолазных костюмах, помогли отцепить якорь, врезавшийся за ночь в камни, и пожелали всего, что положено моряку, уходящему в море.
Я долго жалела, что не знаю имён спасителей сына. Потом догадалась – с их телефона Данил звонил ночью на сотовый старшему брату. В мобильнике у Василия остался номер. Мы созвонились и встретились... Не приди звонок ещё полчаса, на поиски отправились бы службы МЧС. На материке почти всю ночь не спали около десятка людей, готовые к выходу.
С трудом переждав пару дней, пока сын придёт в себя, спросила: «Что же с тобой все-таки приключилось?» Он заиграл на пианино какую-то небыструю мелодию и, глядя куда-то вдаль, повёл рассказ, не останавливаясь, не запинаясь, не ища слова, будто читал хорошо знакомую, многократно прочитанную книгу.
Так закончилось его последнее школьное лето. Впереди – последний школьный год.
Я решила, что Данил теперь захочет побыть на берегу и надолго забудет яхты. Но через три дня он, счастливый, ушёл матросом в двухсотмильную гонку на кубок залива Петра Великого, с одним известным яхтенным капитаном.
Под утро вторых суток в моё раскрытое окно ворвался штормовой ветер. Сын снова боролся со стихией. Море перед окном вставало на дыбы и рушилось белой пеной. «Сколько же можно?!» – подумала я. Пусть лучше поступает в театральный, как недавно хотел. Возражать не буду. Ни судёнышка не качалось на горизонте. В такой шторм единственное разумное – стоять на приколе и ждать погоды. Слава Богу, сегодня Данил с командой. Рядом спасатели и телевидение.
Как выяснилось позже, во время утреннего порыва ветра у одной из яхт сломалась мачта, другую перевернуло… Из тридцати шести команд «наша» пришла третьей.
В два часа ночи Данил, практически не спавший двое суток, переступил порог квартиры. Помылся и плюхнулся на кровать. «Пусть отсыпается, – подумала я, – будить не стану». Но он поднялся вовремя и побрёл в школу. Лохматый, с красным обветренным лицом, завязанными пальцами. Успел на первый урок. На пороге класса – новая завуч…
– Смирнов, ты почему пропустил занятия?
– Я был на Всероссийской гонке.
– У тебя есть документы?
– Документов нет, я был внештатным.
– Ничего не знаю, неси документы. Ты больше похож на того, который с похмелья… едва стоишь.
Как после этого не любить море, которое оценит тебя по всем параметрам и по всей строгости, но непременно справедливо?
Я напомнила Данилу, что через год в его жизни уже не будет никаких школьных учителей, ни плохих, ни хороших. И ещё подумала: через год в школе уже не будет ученика, который пишет такие объяснительные, как эта, написанная им два года назад, ставшая достоянием учительского коллектива и потому сохранённая. Привожу её здесь, ничего не исправляя, лишь немного сократив:
Объяснительная
Я, Смирнов Даниил Александрович, сегодня опоздал на урок английского. Начну по порядку: шла сороковая минута третьего урока. Погода была прекрасная – солнце не пекло, но воздух был теплый, и только ветер, слегка колышущий листья деревьев, напоминал о том, что уже наступила осень. Едва я успел закончить короткий диалог с учителем, как вдруг меня осенило: а почему бы мне не пойти на турник, установленный на деньги нашей городской администрации, в целях улучшения своих физических возможностей.
Тут прозвенел звонок. Я предложил своему соседу по парте… пойти вместе со мной… Мы вышли на улицу, и все тот же осенний ветерок одул моё лицо. Я понял, что жить осталось на одно лето меньше.
…осмотрел все вокруг и увидел, что большинство моих одноклассников на площадке. Решил, что все ошибаться не могут, и я останусь у турника. Но тут я заметил, что между раскинувшимися, как руки, ветвями деревьев проглядывает голубое, чистое небо. И мой мозг задал вопрос: «А в чем смысл жизни? Мои думы разрушил пронзительный, звенящий на ноте ля второй октавы, звонок. Я оглянулся. Вокруг уже никого не было. Я побежал на урок, но опоздал.
Учитель английского простила ему это опоздание.