Какое только мнение не услышишь сегодня по поводу «здоровья» современной русской литературы: кризис, находится при смерти, умерла, вполне здравствует… Имея свое читательское ощущение по этому поводу, хочу поделиться различными точками зрения, которые встретила недавно, блуждая в поисках единомышленников по реальным и виртуальным страницам литературоведческих материалов.
В Дальневосточном альманахе Сихоте-Алинь за 2009 год хабаровский критик Олег Копытов в статье с печальным названием «Смерть романа» утверждает: «Сегодня пишут мыло…
…Из дальневосточной литературы, сибирской уральской, волжской, воронежской, питерской, московской – русской, ушло главное – романное мышление. …это темы жизни и смерти, любви и творчества, противостояния человека вывихнутому миру».Ни в стихах, ни в новеллах, ни в рассказах, по мнению Олега Копытова, такой «сверхзадачи» сегодня нет, хотя «Мир, как во времена Гамлета, вывихнут, безумен.
…А «писатели» сегодня грызутся меж собой… И слюни пускают. От бессилья».
Но ведь сверхзадача – это духовность. Значит, в её отсутствии и обвиняются нынешние писатели.
Олегу Копытову вторит его земляк, главный редактор журнала «Дальний Восток» Вячеслав Сукачёв на страницах «Литературной России» №24 за 2010 год: «Та русская литература XXI века, с образцами которой я познакомился в первое десятилетие – это пока что некий бульон без определённого вкуса. Изысканный набор штампов, кувыркание от Платонова, Хармса к Булгакову и Набокову, перепевы более поздних классиков советской литературы, хождение «в жизнь» по Бабелю и т.д. и т.п.
...Начнём с Москвы. Да, всё так! Каждый толстый журнал – отдельный чахлый куст, без надежды на какую-либо свежую прививку. Бывает целый номер – ни одного интересного текста…Что касается «задворок империи», может быть, приведу не совсем корректное сравнение, но вот, знаете ли, началась вспышка свиного гриппа, думаешь, что эта зараза за тридевять земель, ан через день – она уже у тебя на пороге… Вот и в Хабаровске среди семидесяти членов двух союзов писателей я, как главный редактор журнала «Дальний Восток», не могу найти человека на должность ответственного секретаря, зав. отделом прозы или зав. отделом поэзии…Я бываю в Благовещенске и в Биробиджане, во Владивостоке и в Петропавловске-Камчатском – там точно такая же разобщённость, такие же драчки…»
Два голоса сливаются в один, повторяя распространённое мнение о том, что переходное десятилетие для русской литературы является безрезультатным. Более того, оно считается и концом этой самой литературы.
Мне же, возможно, по причине здорового, инстинктивного ощущения радости каждого дня (хотя не только поэтому, ведь я тоже читаю…), хочется усомниться в критике и критиках и уловить в этом «бульоне» признаки жизни настоящей литературы, может быть, даже рождения чего-то нового. Ведь состояние «бульона», то есть хаоса, как известно, предшествует акту творения.
Современное русское сознание мучительно корчится, претерпевая деформацию под прессом внешних процессов, для количественного описания которых сегодня всё больше годятся геометрические прогрессии. Но они врываются в нашу жизнь объективно, неуклонно и стремительно, хотим мы того или нет. Мне кажется, наивно или эгоистично думать, что вместе с твоим уходом с земли исчезнет и шанс появления на ней чего-то великого. Как же, родится великий роман, а ты о нём не узнаешь! Пока существует русский народ – существует и русская литература, и возможность рождения в ней талантов. Жить на рубеже веков, а особенно тысячелетий – испытание особого рода. Время предъявляет нам счёт за содеянное и одновременно предоставляет грандиозную альтернативу устремиться в неведомую новую жизнь, обнаружив и развив в себе сверхспособности, небывалую силу духа и свободу разума. В качественных сегодняшних подвижках всех внутренних слоёв ноосферы плохо видится Замысел. Неизвестность – самое трудное условие для адаптации. Она требует от человека напряжённого мышления, работы души и сердца. Писателю же требуется ещё и видение жизни по обе стороны от сегодняшнего момента, нужна панорама явлений видимых и скрытых, нужно ощущение направления, когда вокруг хаос – а это и есть сверхспособность.
Хотя, может, не так всё эпохально? Ведь если обернуться назад и вокруг, то увидим: пару последних веков великие писатели сокрушались падением нравов и упадком литературы, и ни литература, ни история ничему не научили человечество. В статье «Премудрая развлекуха» молодой прозаик, поэт, эссеист Василина Орлова предлагает вспомнить Достоевского: “«…Все наши критики (а я слежу за литературой чуть не сорок лет), и умершие, и теперешние, все, одним словом, которых я только запомню… всегда употребляли, более или менее, но с великою любовью, все одну и ту же фразу: «В наше время, когда литература в таком упадке», «В наше время, когда русская литература в таком застое», «В наше литературное безвремение», «Странствуя в пустынях русской словесности» и т.д., и т.д. На тысячу ладов одна и та же мысль. А в сущности в эти сорок лет явились последние произведения Пушкина, начался и кончился Гоголь, был Лермонтов, явились Островский, Тургенев, Гончаров и еще человек десять по крайней мере преталантливых беллетристов».
Лишь констатируем, что удивительным образом у нас всё поменялось. Учит жизни развлекательная литература, и тем уже она правдивее, занимательнее и интереснее, что учит ненавязчиво, сама собою. А всякая серьезная литература жизни не учит, боится учить, до того задавлена собственной серьезностью… Какой же выход? Должен, наверное, воссуществовать какой-то центральный, центровой роман,– и достаточно серьезный, и достаточно иронично относящийся сам к себе”.
Вот уже некое видение романа «будущего».
Взгляд в будущее есть и у известного современного писателя Алексея Варламова. В интервью с Виталием Каплан он изложил, на мой взгляд, очень конструктивное видение объективных процессов в отношении читателя и литературы.
«– Виновата жизнь – слишком уж она изменилась. Как бы мы сейчас ни ругали советские времена, но у людей тогда было достаточно времени, чтобы читать, чтобы думать и спорить. Правду, в условиях тотального дефицита информации, можно было найти преимущественно в художественной литературе. Конечно, не всю правду – но немалую ее долю. Потому и были так популярны произведения Белова, Астафьева, Распутина, Айтматова, Трифонова, Шукшина, Быкова, Воробьева, Носова и многих других, что читатели видели в них пророков, “представителей правды на земле”.
В наше время ситуация кардинально изменилась. Во-первых, если хотите правды – к вашим услугам самая разная пресса, радио, телевидение, интернет. Сколь бы ни было предвзято и односторонне то или иное СМИ – но, черпая из разных источников, докопаться до правды можно. Во-вторых, сегодняшняя жизнь не особо стимулирует людей думать. С одной стороны, люди стали гораздо больше работать и гораздо больше зарабатывать. С другой стороны, раньше не было таких возможностей тратить деньги, сейчас они появились – и поэтому на чтение действительно не остается времени. А если и остается, то современный человек, по-моему, ищет в литературе развлечения, а не пищи для ума.
То есть современный читатель «упростился. Ему не интересно, что там себе думают эти писатели...»
Значит, читатель и писатель живут сегодня отдельно друг от друга? Тогда видятся, как минимум, два пути: либо читатель тянется за писателем, либо писатель опускается до читателя. А если читатель упростился, то по сравнению с чем? Читаю заметку Н. Рериха о молодёжи (1935 г.): «Много нападают на молодёжь. “Она поглощена спортом”. “Она отшатнулась от гуманитарных предметов и погрузилась в условные техникумы”. “Она не бережёт чистоту языка и наполняет его всякими нелепыми, выдуманными выражениями”. “Она уходит от семьи”… “Она избегает лекций”. “Она не хочет читать”…» Боже мой! Не напутано ли в книге с датами?
Олег Копытов, похоже, наоборот, сомневается не в читателях, а в писателях, рекомендуя для чтения одну только классику.
У меня на этот счёт тоже есть размышления. Похоже, некоторым согражданам-современникам не интересны ни какие писатели. На моих глазах из квартир выбрасываются, и прямо на улицу, бумажные экземпляры книг. Я даю им приют на своих полках, бездомным, потрёпанным, таким родным; смотрю на них, как на музейные сокровища, не издающие ни звука упрёка, олицетворяющие одно молчаливое смирение. Так пришли ко мне «Слово о полку…», Карамзин, Пушкин, Лермонтов, Достоевский с Толстым… советская поэзия и проза.... Все классики и эпохи оказались равны перед наступившим невежеством или, перед неведомым нам пока, новым – электронным – читателем?
Недавно обнаружила в интернете: в Америке спрос на электронные книги уже превысил спрос на бумажные. Некий молодой человек сказал мне, что его раздражает шелест книжных страниц... Новый психофизический тип? Испорченное дитя электронного мира? Или писатели не нашли для него современной художественной формы?
Алексей Варламов: «…писатель должен искать какие-то художественные ходы, приемы, использовать те или иные жанры, чтобы достучаться до современников. На мой взгляд, у нас должно появиться некое соединение серьезной прозы и массовой литературы. Должен появиться такой автор, который заставит себя читать».
Не будем забывать, что участниками литературного процесса являются писатели, читатели, критики, а также издатели. Оставив в стороне издателей и ни в чём не обвиняя читателей, вернёмся к писателям, к литературе и её критикам. Очень интересно на эту тему говорит секретарь правления Союза писателей России Алла Большакова. Она называет целый ряд имён, которые в «обнулённые» критиками годы просто не были замечены этими самыми критиками. В её замечательном докладе на Международной научно-практической конференции, опубликованном в газете «Российский писатель» (№7-9, 2010) совершенно отсутствует обречённость и обнаруживается удивительная зоркость человека, поднявшегося, на мой взгляд, в своём историческом видении литературы на ступеньку выше весьма распространённого подслеповатого критика.
«…Что же с нами произошло? И куда, в каких направлениях движется современный литпроцесс?.. Да, нынешние несправедливо «обнулённые» нашей критикой дали уже качественную подвижку и в жизни, и в литературном процессе. Движение произошло, и сейчас критики разных направлений, от которых и не ожидали столь крутого поворота, вдруг начинают бить в литавры и говорить о том, что возвращение реализма состоялось, что у нас возник некий «новый реализм». Но задумаемся: а куда же он пропадал, этот реализм? На самом деле если и пропадал, то лишь из поля зрения критиков. Ведь в 90-х творили писатели старшего поколения, которые уже стали классиками, – Александр Солженицын, Леонид Бородин, Валентин Распутин, а также соединяющие старшее и среднее поколение два Владимира, Крупин и Личутин. В то же время, на рубеже веков, в нашем литпроцессе пошла новая, искромётная волна, которая выпала, однако, из поля зрения ангажированной критики, была ею «не увидена» – и поэтому развивалась сама по себе, как дичок. На культивированном литполе у нас доминировал один «постмодернизм». «Новая волна» прозаиков, о которых я постоянно вела в 2000-х речь, представлена такими именами как Алексей Варламов, Вера Галактионова, Василий Дворцов, Вячеслав Дёгтев, Николай Дорошенко, Борис Евсеев, Алексей Иванов, Валерий Казаков, Юрий Козлов, Юрий Поляков, Михаил Попов, Александр Сегень, Лидия Сычёва, Евгений Шишкин и др. Открытие последних лет – Захар Прилепин.
Сейчас во время литературных дискуссий по итогам 2000-х говорят, что пустое уйдёт, а останется самое хорошее. Дай Бог! Но мне кажется, процесс этот нельзя пускать на самотёк. Мы, профессионалы и читатели, всё-таки должны иметь чёткие критерии того, как дифференцировать произведения, исходя из каких критериев определять, что действительно должно остаться и занять достойное место в общем литпроцессе, а что раздуто пиартехнологиями, выделено критиками, исходя из коньюктурных соображений или сиюминутных поспешных выводов. Порой торжественно провозглашается – вот оно наше национальное достояние, долгожданный нацбестселлер! – а на самом деле и нет, не то… Но как распознать подлинность, как отделить виртуозную подделку от настоящего?
…И вот, я думаю, может, не надо выдумывать «новых» недочеловеков или сверхлюдей? Подлинный герой наших дней – «обычный» нормальный человек, «как ты да я», который стремится выжить духовно, не сломаться, отстоять свои принципы, который говорит на «нормальном» культурном языке. На самом деле таких людей немало, и задача нашей культуры, нашей литературы не пройти мимо них.
…Очевидно, один из краеугольных вопросов литературного дня – что такое «художественность»? Раньше было понятно: триединство Добра, Истины, Красоты. Но теперь, когда всё смешалось в нашем общем Доме, спрашивается: а что сегодняшняя литература понимает под Добром, Истиной, Красотой? – этот вопрос, резко прозвучавший в недавней статье Валентина Распутина, поставлен им в идеологическом ракурсе.
Действительно, отказавшись от «идеологии» как литературоведческой категории, мы вместе с водой выплеснули и ребёнка. Понятно: речь идёт не об идеологии, навязываемой художнику нормативной эстетикой господствующего класса, как это было в эпоху соцреализма, либо экономическим диктатом – как в наше постсоветское время, а той иерархической системе духовно-нравственных ценностей в произведениях писателя, которую Иннокентий Анненский называл «художественной идеологией», Ролан Барт «этосом языка», Мишель Фуко – «моралью формы».
…А что это значит на деле? А то, что предметом собственно художественной литературы всегда была и остаётся не пресловутая действительность, а таящийся в её недрах эстетический идеал, развёртывающийся, – в зависимости от специфики писательского дарования и избираемого им ракурса изображения – самыми разными гранями (эстетическими доминантами). От возвышенного и прекрасного до низменного и безобразного.
…одна из «больных» наших проблем… – отсутствие живого чувства истории. Это проблема не только литературы, но и критики, литературоведения, которые не оперируют изменившимися понятиями, категориями, которые не улавливают, что некое новое их содержание порождено кардинально изменившейся на стыке веков картиной мира. Получается самое трудное сейчас – найти, создать, отразить позитивную картину мира, которая не была бы сусальной подделкой, в которую бы верилось. Тем не менее, без её воссоздания, отражения нет и подлинной литературы, поскольку в ней нет правды жизни: ведь если б такого сбалансированного состояния мира, добра и зла в нём не существовало, то мы не смогли бы выживать в этом мире. Значит, на самом деле равновесие сил в природе вещей реально существует – нашим «реалистам» следует лишь его найти!
…И, думается, переходностью своей нынешний литературный момент особо интересен».
Так что смотрите лучше, дорогие критики.
А я хочу вернуться на Приморскую землю и привести примеры её неумирающей литературной жизни.
Несколько лет подряд в мои руки попадает дальневосточный альманах «Сихотэ-Алинь» – не «отдельный чахлый куст», а замечательное собрание статей, прозы и поэзии. Открываю наугад и читаю стихотворение чугуевской поэтессы Веры Саченко:
И клята, и мята, и пугана нечистью разной,
И кровью омыта, с колосьями в чёрной горсти,
Равнина моя не останется нищей и грязной,
Покуда прибудешь ты, совесть людская, в чести.
Я знаю, найдётся хотя бы один на распутье
С такими глазами, в которые трудно глядеть,
И скажет тихонько: «А совесть-то? Совесть-то, люди?»
И правда, родные, без совести трудно стареть.
И правда, соседи, друзья вы мои дорогие
По русской земле, где века не теряли свой стыд.
Выходит, что мало нам просто единой России,
Пусть наше единство на совести доброй стоит.
Или вот это:
…И как тут выстоять былинке?
Уйдём, да только не ко дну.
Поклон тебе, моя глубинка,
Нам по дороге в глубину.
Такая глубина имеет место быть в творчестве моих земляков, что просто непонятно: как можно её не заметить?
Изучаю альманах от корки до корки. В каждой странице – та самая сверхзадача. Откроем, например, первые страницы альманаха за 2009 год. А вот и героиня. Не сверхчеловек – Мария. Маленькая, тощая, с душой необъятной. Это повесть Марины Красули «Живи, Мария!» О чём повесть? О главном! Удивляюсь, как человек, не живший в те времена, так талантливо рисует детали жизни, не забывая глядеть на них небесно и непременно по-своему. «Какими словами начать рассказ о войне? Как объяснить разницу между словами «беда» и «Беда»? Что горе одного – горе, а горе на всех – Горе. Люди делятся на две категории: «пришла беда – надоспасаться» и «пришла Беда – надоспасать»…
Читаю в один присест, не в силах оторваться. Рада безумно своему открытию. Влюбляюсь в Марию. Язык Марины настолько самобытно-ёмкий, что одновременно утираю слёзы и переполняюсь радостью осознания: Марина Красуля живёт рядом, в моём родном городе, дышит одним со мной воздухом. Звоню ей, не в силах скрыть благодарности и несу по свету своё восхищение друзьям и знакомым.
Один из встреченных – Евгений Антипин. Выкладываю ему свой восторг и не ведаю: после нашего разговора две недели автопробега Женя, автослесарь по роду работы, почти со слезами и откуда-то взявшейся невероятной артистичностью читает отрывки из «Марии», затихая на последних строках, словно теряя силы. Но в зале – полная тишина. Подробности узнаю из рассказов Марины Запорожец, которая была на том же маршруте. Случайно столкнувшись с Женей на площади у вокзала под пристальным взглядом Ильича вскоре после автопробега, я была пленена дружескими объятьями и награждена широченной улыбкой этого человека: «Спасибо, что наставила на путь истинный – посоветовала прочитать «Марию».
О многих материалах альманаха думаю восторженно. Он собрал под обложкой имена, известные в крае, в стране и за рубежом.С журналом сотрудничают такие известные писатели как Николай Черкашин, Виктор Верстаков, Станислав Минаков, Владимир Крупин, Лидия Сычёва, Василина Орлова и др.
Преклоняюсь перед человеком, усилиями которого жив и держит литературную планку журнал. Это всё тот же Владимир Тыцких. В его электронной почте собираются рукописи со всей России. И, слава Богу, существует на земле спонсор, понимающий важность дела.
Последние номера «Сихотэ-Алиня» уже улетели в Москву, Питер, Киев, Псков, Севастополь… Дождались доброго слова, собрали друзей, дали надежду…
Как можно после этого согласиться с заявлением Вячеслава Сукачёва, что «литература сегодня ничего не решает!»
На встречах автопробега я видела, как эта самая литература, не массовая, не очень объёмная, не прочитанная критиками, цементировала зал – душа к душе, сердце к сердцу – решая, быть может, самый главный на сегодня вопрос – вопрос объединения россиян вокруг одной общей заботы: быть или не быть?