Была ли Древняя Греция VI-IV вв. до н. э. первым в мировой истории примером общества во многом современного типа, или же подобные исторические ситуации возникали и раньше? - Да, у древних греков были прямые и непосредственные предшественники (и конкуренты) - древние финикийцы, первый из народов, захвативших торговую гегемонию на всём Средиземном море, с главным городом Тиром. Знамениты были также финикийские города Библ, Сидон, Берит. Расцвет древней Финикии приходится на первые века I-го тысячелетия до н. э., место действия - территория современного Ливана. В древней Финикии уже были налицо все выделенные выше черты «раннекапиталистического» общества.
В Финикии уже было «высокое сельское хозяйство», чему способствовали и особенности местных природных условий: «Финикия занимала узкую приморскую полосу вдоль северной части восточного побережья Средиземного моря, окаймлённую с востока Ливанскими горами, подступающими местами почти вплотную к берегу. Эта особенность природных условий Финикии отразилась даже в названиях важнейших населённых пунктов. Так, название города Библа (по-финикийски - Гебал) означает «гора», города Тира (по-финикийски - Цур) - «скала». Возможности для пашенного земледелия ввиду недостатка удобных земель были ограничены, но имевшиеся земли всё же могли интенсивно использоваться, так как ветры с моря приносили обильные дожди. Здесь преобладало садоводство, разводили оливковые деревья, финиковые пальмы, виноградную лозу и др. Кроме садоводства важнейшую роль играло рыболовство» [16, с. 384-385]. Причём, если «во II тысячелетии до н.э. Финикия была конгломератом городов-государств, владевших сельскохозяйственной территорией, на которой жило подавляющее большинство населения» [17, с. 444], то в последующую эпоху уже «собственное сельскохозяйственное производство Финикии играло второстепенную роль» [16, с. 496]. А это значит, что хлеб в Финикию ввозился. Следовательно, основой экономики был уже вторичный сектор: торговля и ремёсла.
«Главные города Финикии - Тир, Сидон и Библ богатели за счёт транзитной торговли, перепродавая египетские и вавилонские товары в Грецию, а греческие - на Восток. По-прежнему вывозились в Египет и Двуречье лесоматериалы (знаменитые ливанские кедры, - И. Р.), но особое значение приобретает вывоз ремесленных изделий. Тир славился своими красильными мастерскими, где привозная шерсть окрашивалась пурпурной краской, выжимаемой из моллюсков, добывавшихся и в самой Финикии, и в других местах Средиземного моря. Сидон был главным центром по изготовлению стеклянных изделий. По словам Плиния, само стекло придумали в Финикии и там же, в Сидоне, впервые изобрели стеклянные зеркала [18, с. 144-145]. Высоко ценились на Востоке и в античном мире ювелирные изделия финикийских мастеров: золотые и серебряные чаши, ожерелья, рельефы на пластинках из слоновой кости и др.
…В конце II-I половине I тысячелетия до н. э. финикийцы фактически господствовали в Средиземном море и монополизировали международную торговлю. В их руках находилась вся внешняя торговля Египта» [19, с. 236-237]. На востоке сложившаяся ко VIII в. до н. э. благодаря деятельности финикийских купцов грандиозная по своей протяженности система транзитной торговли простиралась до Луристана (Западного Ирана) - и даже далее, охватывая весь Ближний Восток [20, с. 213]. Финикийцы осуществили широкую колонизацию бассейна Средиземного моря, особенно его западной части, где они обосновались прочно и надолго, заселив Западную Сицилию, Сардинию, Мальту, Балеарские острова, всё побережье Северной Африки (где позднее возникла Карфагенская держава) от Триполитании (Лептис) до Атлантического побережья Марокко (Ликс), а также основав колонию Кадир (теперь Кадис) на юге Испании. Таким образом, на западе торговая империя финикийцев простиралась до Британских островов и западного побережья Чёрной Африки (где те выменивали золото), на востоке же известны торговые экспедиции финикийцев на восточное побережье Африки, в Южную Аравию и даже в Индию («в страну Офир») [21, с. 150].
Возможно, колонии финикийцев существовали и на морях Индийского океана. Именно так можно истолковать странное известие Страбона (16. 3. 4) о том, что в Персидском заливе есть «острова Тир и Арад, где находятся святилища, похожие на финикийские. По крайней мере жители островов утверждают, что одноименные финикийские острова и города являются их колониями» [22, с. 709]. Принято считать, что архипелаг Дильмун (Бахрейн) в Персидском заливе был с конца II тыс. до н. э. колонизирован финикийцами [174, с. 329]. Возможно, финикийцы владели колониями и на Черном море: например, у Плутарха (Лукулл, ХХІІІ) есть упоминание о том, что городом Синопой до греков владели “сирийцы” [23, с. 133].
Недаром Ф. Бродель в своей уже цитировавшейся книге называет тип дисперсной колониальной «империи торговых постов», созданной венецианцами на Средиземном море, а затем по её образцу португальцами и голландцами на Индийском океане, «империей по-финикийски»: здесь финикийцы действительно были первыми! А в другом месте Ф. Бродель прямо отмечает Финикию как первый пример центра мира-экономики: «С очень давних времен имелись общества, цивилизации, государства и даже империи. Двигаясь семимильными шагами вспять течения истории, мы сказали бы о древней Финикии, что она была по отношению к обширным империям как бы наброском мира-экономики» [5, с. 16].
Соответственно современному типу экономики и социальная верхушка Финикии приобрела ярко выраженный буржуазный, а не феодальный характер: здесь господствуют уже не землевладельцы или служилая бюрократия, а капиталисты: «В городах Финикии, в частности, в Тире мы видим в IX в. до н. э. лишь небольшую прослойку землевладельческой знати. Так, в легенде об Элиссе (Дидоне - основательнице Карфагена) ничего не сказано о связи выселенцев с земельными участками, зато речь идёт об их кораблях. Вполне возможно, что это была знать, разбогатевшая на морской торговле. В пользу высказанных предположений говорит также и то, что ассирийский царь Салманасар III «брал дань с кораблей людей Тира и Сидона», а отнюдь не всегда с царей города, хотя и последние в анналах также упоминаются. Вполне возможно, что отсутствие сильной царской власти характерно для Финикии на протяжении всего IX, да и не только IX в. до н. э.» [24, с. 223]. Пророк Исайя (23.8) писал о Тире: «ваш ликующий город, который раздавал (царские) венцы, которого купцы - князья, торговцы - знаменитости (своей) земли» [25]. Юстин отмечает как важнейшую причину процветания Тира «бережливость и упорное трудолюбие его жителей» [26, № 3/54 (18, 4)], привет ему от Макса Вебера с его «духом капитализма»: «Решающий для проникновения нового духа сдвиг совершался, как правило, людьми, прошедшими суровую жизненную школу, осмотрительными и решительными одновременно, людьми сдержанными, умеренными и упорными по своей природе» [27, с. 89].
Хотя рабство в городах Финикии было достаточно развито, основу экономики, как и в древних Афинах, здесь создавал свободный труд: «В финикийском ремесле труд свободных играл значительную роль, так как при изготовлении стекла, знаменитых пурпурных тканей, чаш из драгоценного металла, мелких изделий из слоновой кости и т.д. мог применяться только инициативный, заинтересованный в результатах своего труда работник... Уже во времена египетского владычества земледелием занимались «хупшу» - «свободные»... Все эти ремесленники и земледельцы, даже работая по найму или арендуя землю, полностью сохраняли личную свободу… Сила народа в финикийских городах-государствах была обусловлена тем, что из его среды рекрутировалась основная масса воинов как в сухопутное войско, так и на корабли. Народ призывался в сухопутное войско - в пехоту и в команды боевых кораблей - по своим селениям и городским кварталам, в то время как знать выступала в качестве колесничих и поставляла командный состав флота» [16, с. 387-388]. Всё как в Афинах! И, как и там (но только в результате реформ Солона, т.е. значительно позже), в городах Финикии, было уничтожено долговое рабство: сведения о рабах-должниках в источниках I тысячелетия до н. э. отсутствуют [19, с. 237]. Кстати, поскольку завоевательных войн финикийцы почти никогда не вели, постольку и роль рабов-военнопленных также была весьма незначительной [Там же].
Характерной чертой финикийских городов была постоянная социальная напряженность, выливавшаяся порой в исключительно острые социальные конфликты. Собственно, именно это в первую очередь послужило причиной финикийской колонизации Средиземноморья, может быть, даже в большей степени, чем позднейшей колонизации греческой. Так, Саллюстий (LXXVIII, I) прямо пишет о городе Лептисе, что он был основан выселенцами из Финикии, «бежавшими из-за гражданских раздоров» [24, с. 222]. Также «чрезвычайно интересно в этой связи сообщение Саллюстия, восходящее, по собственным словам писателя (Bell. Jugurth., XVII, 7) к пунической традиции. Он пишет (XIX, I): “Финикияне, одни ради уменьшения населения на родине, а другие из жажды власти возбудив плебс и прочих, жадных до новшеств, основали на морском побережье (Африки) Гиппон, Хадрумет, Лептис и другие города”. Из этого сообщения следует, что в колонизации участвовали плебеи и “прочие, жадные до новшеств”. Видимо, в финикийских городах существовало антиолигархическое движение, активных участников которого привлекали к себе основатели колоний. Это движение не было однородным по своему социальному составу. Противопоставление плебеям “прочих” показывает, что в нём принимали участие и отдельные представители состоятельных кругов, не имеющие непосредственного доступа к власти» [28, с. 11-12]. Всё это очень напоминает позднейшую социально-политическую обстановку в городах Греции архаического периода, с их борьбой пёстрого по своему составу «демоса» («третьего сословия») с аристократией-эвпатридами.
Заканчивалась эта борьба в Греции демократическими переворотами, важнейшей составляющей которых была отмена долгового рабства и освобождение рабов-соотечественников. Но если в Афинах это произошло мирным путём в результате реформы Солона, то в Финикии, в частности, в Тире, события приобрели характер социальной революции. Античное предание о победоносном восстании рабов в Тире сохранил позднеримский историк Юстин: «Тирянам пришлось претерпеть унизительные мучения от своих рабов, ставших слишком многочисленными. Они составили заговор, перебили весь свободный народ и господ и так, став хозяевами города, овладели очагами господ, вторглись в государственные дела, переженились и, хотя сами свободными не были, объявили об освобождении рабов». Из свободных уцелел якобы только некий Стратон с малолетним сыном, которого рабы «думая, что они спасены каким-то богом, избрали в цари. Когда он умер, власть перешла к его сыну, а затем к его внукам. Слух о преступлении рабов распространился повсюду, это был устрашающий пример для всего мира». Причём Юстин подчёркивает, что жители Тира ещё во времена Александра Македонского представляли из себя потомков тех восставших рабов [26, № 3/54 (18, 4)]. Ряд исследователей относит это событие к IX веку до н.э. [16, с. 497].
Трудно сказать, насколько это предание достоверно, хотя очевидно, что оно всё же имеет под собой какую-то реальную почву. Но бесспорно, что известная и по другим источникам острая политическая борьба за власть в Тире IX в. до н.э. иногда отражала не только соперничество знатных родов, но и конфликт между народными массами и аристократией [30, с. 28-29]. Весьма характерна в этом смысле и легенда об основании Карфагена. После смерти царя Мутто в Тире остаются его сын Пигмалион и дочь Элисса, «но народ передал царскую власть Пигмалиону, ещё очень молодому». Мы видим здесь борьбу «народа» с «сенаторами», т.е., по-видимому, старейшинами города, представителями знати. В данном случае победителем вышел «народ» («демос»), и после убийства мужа Мелиссы, жреца Мелькарта, «который был вторым по почётному положению после царя», они вынудили противников к выселению из Тира.
По всей вероятности, именно в конце IX в. до н.э. влияние народных масс на управление государством усилилось. Ясно, что царская власть в Тире этого времени не была деспотичной, а должна была считаться с мнением как совета старейшин, состоявшего из торговой знати («купцы - князья этой земли»), так и с мнением народного собрания [24, с. 223]. Т. е. можно говорить об элементах демократии и о зачатках правового государства. И всё это в IX в. до н. э., когда в Греции ещё продолжалась «гомеровская» эпоха («темные века»), и городов ещё не было как таковых: «Спору нет: греческие города лишь постепенно и, по-видимому, не ранее VII в. до н. э. стали настоящими урбанистическими центрами» [139, с. 40].
Дж. Реале и Д. Антисери заявляют в своей книге: «Под влиянием греков западная цивилизация обрела направление, в корне отличное от восточного пути (…) Политическую свободу древних греков можно оценить должным образом, если сравнить ее с условиями развития восточных народов. Выбирая религиозные предпочтения, греки были практически свободны. В области политики ситуация была сложнее, но именно они, понимая опасность произвола, создавали первые политические институты демократии. Восточный человек и в религии, и в политике обязан был слепо повиноваться авторитету власти. К VI в. до н. э. Греция из аграрной страны постепенно превратилась в центр ремесленных промыслов и торговли. Первыми центрами стали ионийские колонии, Милет и другие города – цветущие оазисы. (…) Аристократические формы правления неуклонно преобразовывались в республиканские. Потребность в научных открытиях становилась все острее, разум активизировался в наступлении на суеверия [132, с. 5, 11]. – Очевидно, что эти философы не знают истории.
«Обозначением города у испанских финикийцев было cm, что по первоначальному смыслу означает “народ”, а в пунических надписях – “община”. Совпадение обозначения города и живущего в нем народа предполагает, что именно народ считался высшей властью в этом городе, хотя бы формально» [79, с. 46]. Античный полис как развитая и ставшая форма социального строя впервые сформировался именно в городах Финикии. Так что «западная цивилизация обрела направление, в корне отличное от восточного пути» уже под влиянием финикийцев. «Заметим, что античные философы восхищались конституцией Карфагена и приравнивали ее к конституции Лакедемона (Спарты) как одну из самых замечательных законодательных систем своего времени» [133, с. 73].