Безусловно, у финикийской культуры были прочные собственные корни в культуре древнего Ханаана эпохи бронзового века – III-II тыс. до н. э. Мы кое-что знаем о духовной культуре той эпохи, в частности, благодаря раскопкам древнего Угарита. Тогда предки финикийцев находились примерно на одном уровне культурного развития со всеми народами Ближнего Востока – Египтом, Вавилонией, Эгейским миром, Малой Азией. Бросаются в глаза настойчивые попытки создания алфавитного письма (в том же Угарите – в клинописной форме). Интересны также политические лозунги установления справедливости, которые выдвинули уже вожди движения хапиру в Ханаане уже в XIV в. до н. э.: «Под “справедливостью” в древней Передней Азии понималось прежде всего освобождение от долгов и возвращение заложников, а по возможности также отнятых или скупленных земель» [148, с. 248].
«Примерно с конца XVI в. до н. э. в Восточном Средиземноморье начинается период поздней бронзы. С этим периодом связано много существенных нововведений в хозяйственной и культурной жизни страны. Еще раньше Северная Сирия стала вывозить изделия из цветного стекла; теперь и сам секрет его изготовления распространяется все шире. Не позже начала эпохи поздней бронзы в Финикии открыли способ окраски шерсти… пурпуром… В связи с этим большое хозяйственное значение приобретает ввоз дешевой некрашеной шерсти из скотоводческих районов Сирии, а затем и всей Передней Азии в Финикию и вывоз оттуда пурпурной шерсти, что позволило скапливать в маленьких городках Финикии большие запасы хлеба и металлических изделий, поступавших в обмен на шерсть… Начинается оживленная торговля финикийцев с более отдаленными областями Средиземноморья. Об этом свидетельствует появление в Сирии и Палестине примерно с 1400 г. до н. э. позднемикенской греческой и кипрской керамики; весьма вероятно, что морским путем финикийцы стали ввозить также испанское олово, что удешевило изготовление бронзы. Возросшая роль купцов (а также морских пиратов) замедляла развитие в Финикии монархического строя; хотя почти в каждом городе были царьки, но в целом управление в них носило скорее олигархический характер с известными пережитками первобытной демократии… В эпоху поздней бронзы в Финикии была создана собственная письменность… это изобретение имело всемирно-историческое значение. Однако начавшиеся нашествия из фараоновского Египта не давали ханаанеям возможности воспользоваться плодами этих новых открытий и достижений» [148, с. 237-238].
Как видим, некоторые «раннебуржуазные» черты проявлялись в городах Финикии еще в бронзовом веке. При этом наряду с экономическим и социальным подъемом имели место и культурные достижения: «Наиболее важным культурным достижением ханаанеев и других оседлых семитов Восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н. э. является создание совершенно нового вида письменности, соответствующего недеспотическому и небюрократическому характеру здешнего общества… Формы знаков протобиблского письма не имеют явных прототипов ни в одной более древней письменности мира; видимо, они были придуманы специально, притом так, чтобы каждый был по своей форме легко запоминающимся… Число знаков уже не позднее XIII в. до н. э. сокращено в финикийском письме до 22» [148, с. 265-267]. По аналогии нельзя исключить, что и в духовной жизни возникли совершенно новые формы, «соответствующие недеспотическому и небюрократическому характеру здешнего общества».
Как известно, Страбон писал (XVI р. 757): «Если же верить Посидонию, то и учение об атомах является древним и принадлежит Моху Сидонскому, жившему до Троянской войны» [80, с. 219]. Нельзя полностью исключить, что в данном случае речь действительно идет об эпохе бронзового века, т. е. о XIV-XIII вв. до н. э.
Но в целом новое качество культуры Финикии периода ее наивысшего расцвета было достигнуто в огромной мере за счет синтеза культурных достижений практически всех их соседей. Помимо Египта (о чем уже было сказано выше) следует особо отметить духовное влияние древнейшей Греции и Вавилонии.
Возможно, этот синтез начался уже в бронзовом веке в древнем городе Угарите на севере Сирии (Ханаана): «Одновременное существование цивилизаций, статус которых не уступал бы Месопотамии, было редким явлением; такой цивилизацией, по-видимому, был Угарит. Технология месопотамской письменности (клинопись на глине) была приспособлена к системе, которая представляет собой решительный шаг вперед: это алфавитное письмо с последовательностью знаков, в основном совпадающей с нашим алфавитом. Эта система письменности донесла до нас памятники местной литературы, ею пользовалась сложная бюрократическая машина, с ее помощью составлялись юридические документы. Но в то же время в Угарите имелись писцы, обученные месопотамскому способу письма на аккадском языке; кроме того, в Угарите писали по-хурритски (отдаленно родственном чеченскому языку. – И. Р.) – как угаритским алфавитом, так и месопотамской клинописью. В Угарите встречаются также хеттские клинописные документы и художественные изделия с посвящениями, написанными египетскими иероглифами. Угарит, видимо, был подлинно интернациональным центром обмена идей и товаров» [151, с. 58]. В начале XII до н. э. город был навсегда разрушен нашествием «народов моря» – пиратов из Греции и других районов Европы. И начинается эпоха возвышения городов собственно Финикии.
Вавилон также внес свой выдающийся вклад в духовное развитие финикийцев. О взаимовлиянии финикийцев и «халдеев» в создании научной (вычислительной) астрологии и астрономии уже шла речь. Притом очевидно, что первоначальный импульс шел именно из Вавилона: «Оживленная интеллектуальная жизнь должна была иметь место в Вавилонии и Ассирии примерно с 1350 по 1100 гг. до н. э. Древние традиции собирались и систематизировались; так, вероятно, именно в это время была составлена огромная астрологическая коллекция “Энума Ану Энлиль”… В этот период стали производиться астрономические вычисления» [151, с. 70]. Но помимо этого влияние Вавилонии можно предположить еще и в формировании важнейших теологических и социальных идей. В Библии сказано, что сам создатель веры в Единого Бога патриарх Авраам родился в «халдейском Уре» – одном из древнейших городов Месопотамии.
Еще более важно, что именно в Месопотамии, вероятно, впервые в мире возникли самоуправляющиеся городские общины, по сути близкие к античным (в т. ч. финикийским) полисам. «В социальном плане единство месопотамского города нашло отражение в отсутствии каких бы то ни было сословий, а также этнических и племенных объединений. Составляющая народное собрание община граждан управляла городом под председательством какого-либо должностного лица, но это, как правило, касалось лишь общин древних богатых и привилегированных городов. (…) “Зерцало государя” перечисляет привилегии обитателей Ниппура, Вавилона и Сиппара в случае судебного преследования. Царь не может отправлять в тюрьму, налагать штарфы или отказывать им в праве возбуждать иски. Более того, они защищены от привлечения к трудовой повинности, их не могут заставить подносить кирпич и использовать на других работах даже в тех случаях, когда на них созывается все население страны. Царь не смеет отбирать их тягловый скот, облагать налогами стада. В их обязанности также не входит поставлять корм для царских лошадей.
(…) Статус жителей привилегированных городов раскрывается в одном отрывке ритуальных текстов, описывающих церемонии, совершавшиеся во время празднования Нового года в Вавилоне. В этот день царю разрешалось войти в святая святых святилища, но сделать это он мог только после того, как верховный жрец отбирал у него все знаки царской власти и унижал, надавав пощечин и подергав за уши. Затем царю следовало припасть к земле и в установленной молитве заверить Бела, бога города, что он в течение года не совершил накакого греха, не был невнимательным к священному городу и его святилищу и, более того, не оскорбил ударом по лицу никого, кто пользовался статусом kidinnu (гражданина города. – И. Р.). В перечне основных политических грехов царя это ошеломляющее заявление показывает, какое необычное не только для древнего Ближнего Востока, но и для древних цивилизаций Запада значение придавалось человеческому достоинству. (…) Есть письмо, написанное обитателями Вавилона Ашшурбанапалу, в котором утверждается, что даже собака свободна, когда она входит в Вавилон» [150, с. 89, 96-97].
Как видим, в Вавилонии также были самоуправляющиеся (но не независимые!) города с широко развитой торговлей. И в этих городах получили распространение идеи личной свободы и достоинства человека, позднее вошедшие в учение Библии. Вообще еще начиная с эпохи Хаммурапи (и даже ранее) в Месопотамии возникли кодексы писаных законов и была обоснована идея законности как таковой. Это повлияло на все соседние народы, в том числе и на финикийцев, а через них – на евреев и греков. Впрочем, в этом случае не менее вероятно, что как раз финикийцы повлияли на вавилонян. Однако истоки такого мироощущения все равно следует искать в Месопотамии. В этом смысле искключительно интересен архив купеческой колонии Ашшура в Малой Азии начала II тысячелетия до н. э. в городе Каниш: «Нельзя не сказать о свободном передвижении этих торговцев, безопасности коммуникаций, отсутствии какой-либо военной охраны, больших поступлениях золота и серебра и, главное, о гордости торговцев своим социальным положением и высокими этическими принципами. Картина, которая вырисовывается при чтении канишских табличек, нетипична для экономической истории древнего Ближнего Востока и находит аналогии только в истории финикийских городов железного века и караванной торговли Набатеи первых веков нашей эры» [150, с. 74].
В связи с этим можно отметить также наличие некого весьма отдаленного прототипа «Книги Иова». Речь идет о тексте, известном под названием «Вавилонская теодицея». «В этой поэме два собеседника в вежливой форме церемонно и попеременно выражают свои взгляды, прибегая к ученым абстакциям и искусственным аналогиям: один – благочестивый, другой – скептик. В диалоге скептик вновь и вновь противопоставляет несчастья и невезение благочестивого успехам нечестивца. Его оппонент, также повторяясь, восхваляет достоинства благочестия и преданности богам, мудрость которых при распределении успехов и неудач остается за пределами человеческого понимания. Аргументы лишены живости и убедительности, конец скомкан и неудачен. Скептик в конце концов полагается на милость богов, но совершенно непонятно, почему он поступает именно так» [150, с. 216]. В общем, до величия «Книги Иова» здесь еще далеко…
Вообще складывается впечатление, что в I тысячелетии до н. э. Финикия уже в целом обгоняла Вавилонию по своему социально-экономическому и культурному развитию. Так, бросается в глаза техническая отсталость Вавилонии по сравнению с Финикией: «Жители Месопотамии, по-видимому, сами понимали, что технически их текстильная продукция была ниже продукции Запада. Ассирийские цари в своих сообщениях о трофеях, захваченных в непрерывных войнах с западными соседями, часто наряду с упоминанием серебра, золота и других драгоценных предметов называют также и многоцветные одежды, которые они высоко ценили. Во II тысячелетии до н. э. в областях от Евфрата до границ Египта (в Ханаане. – И. Р.) разработали текстильную технологию, превосходившую технологию и Египта, и Месопотамии, особенно в применении ярко окрашенных волокон и других средств украшения… Знаменитое финикийское производство пурпура возникло, по-видимому, на основе многовековой традиции… Однако ткацкое искусство не было единственной областью техники, в которой запад был далеко впереди; в этой связи следует назвать также ювелирное искусство, металлургию и изделия из стекла» [150, с. 255-256]. Скорее всего, и в отношении духовного развития «Запад был далеко впереди», по крайней мере, в первой половине I тысячелетия до н. э.
Но затем в конце VII в. до н. э. Вавилон снова стал центром мощного государства, а после персидского завоевания – и главным экономическим центром всей Персидской империи, этого своеобразного «мира-экономики». Недаром Вавилон стал символом именно космополитического мирового города – неким предтечей Нью-Йорка. В персидский период были известны торговые и «банковские» дома Мурашу и Эгиби – настоящие финансовые империи. Но вот до этого ситуация исключительно интересна: «На наш взгляд, кажется странным, что клинописные тексты вскоре после амарнского периода (т. е. примерно после XIII в. до н. э. – эпохи «великого переселения народов» и начала возвышения городов собственно Финикии. – И. Р.) перестают сообщать что-либо о торговле и торговцах. Молчание это продолжается до самой гибели Вавилонской империи… Можно предположить, что вся торговля находилась в руках арамеев и купцы писали на папирусе и коже… Конечно, не случайно “главный торговец” считался высокопоставленным чиновником при дворе вавилонских царей; при Навуходоносоре II эту должность занимал человек с типично финикийским именем – Хануну (Ганон)» [150, с. 75-76].
А теперь сравним у того же автора: «Хотя роль эллинизма как создателя, преобразователя и носителя идей едва ли можно переоценить, нужно помнить, что другое, “интернациональное” движение предшествовало ему. Это все еще не полностью известная группа народов, писавших и говоривших по-арамейски, которые населяли приблизительно ту же самую территорию и, должно быть, осуществляли не только международную торговлю, но также и интеллектуальные контакты» [150, с. 247]. Почему-то Л. Оппенхейм упорно ведет речь о «группе народов, говоривших и писавших по-арамейски», хотя и с «типично финикийскими именами». Сравним: «В древнем Израиле “ханааней” было синонимом слова “купец”» [152, с. 143].
Однако господство жителей Ханаана в торговле Месопотамии в первой половине I тысячелетия до н. э. должно было лишь облегчить усвоение ими вавилонской астрономии. Впрочем, здесь, вероятно, шла речь скорее о параллельном развитии, когда достижения вавилонян исключительно быстро усваивались финикийскими (и позднее греческими) учеными. Во всяком случае, предсказание Фалесом солнечного затмения 28 мая 584 г. до н. э. могло быть сделано только на основе вавилонской астрономии, уже усвоенной финикийцами. Правда, историки науки затрудняются с объяснением конкретных научных методов такого предсказания. Однако известно, что, скажем, астролог Надину успешно предсказал лунное затмение ассирийскому царю Асархаддону (681-669 гг. до н. э.) [151, с. 98-100].
Б. Ван-дер-Варден в числе достижений вавилонской астрономии в позднеассирийский период (1000-612 гг. до н. э.) называет «систематическое наблюдение и предсказание затмений». В халдейский период (612-539 гг. до н. э.) зодиак был разделен на 12 равных частей (созвездий), а персидский период (539-331 гг. до н. э.) он характеризует так: «Математическая астрономия. Наиболее важные достижения: а) точное определение периодов Солнца, Луны и планет; б) вычисление движений Солнца, Луны и планет, величин затмений и других лунных и планетных явлений, основанное на достаточно совершенной математической теории». При этом если ассирийское и более раннее время на небе искали лишь предзнаменования, то во второй период стали использовать знаки зодиака, а в персидский период широко распространились гороскопы [151, с. 140-141]. Думается, начало революционного превращения астрономии в науку относится примерно к середине VIII века до н. э., т. е. к той же эпохе максимального расцвета древней Финикии: «Греческий астроном Птолемей выбрал в качестве начальной точки своего календаря год восшествия на престол вавилонского царя Навуходоносора (747 г. до н. э.), поскольку “это эпоха, начиная с которой древние наблюдения в целом сохранились вплоть до настоящего времени” (Птолемей, Альмагест, III 7). Это утверждение полностью подтверждается группами [клинописных] текстов» [151, с. 110].
Б. Ван-дер-Варден относит период расцвета вавилонской астрономии к промежутку между 600 и 440 гг. до н. э. В это время астрономы Набу-Риманну и Кидинну создали две различные системы вычисления лунных явлений: «Система А представляет, вероятно, самый древний пример теории, с одной стороны эмпирической, а с другой – строго математической, как современная наука» [151, с. 261, 247, 245]. Эти гениальные мыслители также должны обрести свое место в благодарной памяти человечества. Страбон в «Географии» (16, 1) совершенно резонно называл их философами: «В Вавилонии для местных философов, так называемых халдеев, которые занимаются главным образом астрономией, выделено особое поселение; причем некоторые из них, не признаваемые другими, выдают себя за предсказателей судьбы… И математики упоминают о некоторых из этих людей, как, например, о Кидене, Набуриане и Судине. Селевк из Селевкии принадлежит также к халдеям» [Цит. по: 151, с. 311-312]. Здесь речь идет о Набу-Риманну и Кидинну, а также об астрономах эллинистической эпохи, в частности, о Селевке – одном из сторонников гелиоцентрической системы.
Вообще, если вести речь об «осевой эпохе истории» как революции в мышлении, то возникновение математической астрономии в Вавилонии следует считать не менее важной ее составляющей, чем творчество греческих и китайских философов или библейских пророков. При отсутствии источников сейчас трудно сказать что-либо конкретное о взаимовлиянии финикийских и вавилонских мыслителей. Однако очевидно, что оно в какой-то форме имело место: и в Сирии, и в Вавилонии тогда уже говорили по-арамейски, так что и финикийцы, и вавилоняне («халдеи») знали этот язык. Ранее уже шла речь о сходных идеях у вавилонских и финикийских мыслителей: идее вечности мира, «великого года» и периодических «мировых пожаров», зависимости нашей жизни от «божественных светил».
Во II тысячелетии до н. э., в период формирования основ собственно финикийской культуры города Финикии также испытали мощное влияние европейской цивилизации бронзового века – цивилизации минойского Крита и ахейской Греции. Так, искусство стран Эгейского мира оказало во 2-й половине II тыс. до н. э. значительное влияние на роспись финикийской керамики [68, с. 154], которая затем – уже в архаическую эпоху – была снова заимствована греческими мастерами. По-видимому, очень многие достижения собственных предков были точно так же позаимствованы греками классической эпохи через посредство финикийцев. «На диктейские бронзовые щиты, выполненные осевшими в Кноссе сиро-палестинскими мастерами, наносят изображение древа жизни, обнаженной богини, фланкируемой дикими животными, и т. д. Все эти сцены были представлены ранее в минойском или микенском искусстве, но лишь под восточным влиянием они появились вновь после долгого отсутствия» [20, с. 213].
Еще более важно то, что именно из Греции (шире – Эгейского мира) финикийцы позаимствовали многие навыки мореплавания и судостроения. «Видимо, не случайно письменные источники и археологические находки, свидетельствующие о существовании финикийских поселений на чужих берегах, восходят к XII в. до н. э. В более ранний период, за исключением связей между Египтом и его азиатскими владениями, морская торговля находилась в руках микенских государств. Их господство на море рухнуло в результате большого кризиса, который потряс древний мир к концу XIII в. до н. э. (…) Города Ливана избежали опустошения и были в состоянии стать наследниками микенского господства. Это совершалось в союзе с теми из «народов моря», которые прочно оседали в финикийских городах-государствах. (…) Во всяком случае, на изображениях кораблей переднеазиатского побережья периода XVIII династии фараонов еще легко можно узнать египетский образец. Однако с появлением в городах побережья переселенцев из стран Эгейского бассейна получили права гражданства и другие типы судов. Видимо, под их влиянием стали строить корабли, обладавшие значительно более высокой остойчивостью и плавучестью, чем египетские модели. (...) Переселенцы из Эгейского мира заложили основу будущей славы финикийцев как смелых мореплавателей и открывателей новых земель» [105, с. 110, 103-104, 82]. «Финикийская торговля следовала путями, проложенными миенойскими и микенскими мореходами» [173, с. 199].
Про духовную жизнь Эгейского мира II тыс. до н. э. нам известно ничтожно мало, так что тут влияния не оценишь... Но если финикийцы (а через них и греки классической эпохи) в области науки своими учителями считали египтян, то следует обратить внимание и на такое замечание Диодора Сицилийского (V, 57): «Именно благодаря Актину с острова Родос египтяне познакомились с законами астрологии. Впоследствии у эллинов произошел потоп, большинство людей погибло от наводнения, и все письменные памятники оказались утерянными. Поэтому египтяне, пользуясь благоприятным случаем, присвоили себе достижения в области астрологии, а поскольку эллины не могли возразить из-за утраты письменности, считалось, что египтяне первыми изобрели науку о звездах... Вот почему считается, что только много поколений спустя Кадм, сын Агенора, впервые привез в Элладу письменность из Финикии... тогда как сами эллины прежде якобы пребывали в полном невежестве» [67, с. 335-336].
Вообще естественно возникает предположение, что для многих финикийцев переселение в Грецию архаической эпохи было лишь возвращением на историческую родину предков.