Вы здесь

Из истории борьбы с политическим терроризмом в России.

Поскольку и сегодня терроризм называют одним из главных  вызовов  и угроз безопасности общества и государства,  в рассказе о российских органах государственной безопасности нельзя обойти этой крайне важной, причем не только в историческом аспекте, проблемы.

В то же время,  учитывая,  что вопросу борьбы с политическим терроризмом в России посвящено немалое число cпециальных работ[1],  остановимся на нем только под углом зрения мер,  предпринимавшихся  правоохранительными органами империи для ликвидации этой угрозы.

Следует однако подчеркнуть, что появление политического терроризма в России не было чем-то уникальным в тогдашней Европе: террористические идеи развивались,  и по-видимому,  оказывали влияние на умы и настроения наших  соотечественников,  в  работах  германских, итальянских, французских революционеров[2].

Первым актом политического терроризма в России XIX  века  явилось покушение  на  Александра II Д.В.  Каракозова 4 апреля 1866г., приведшее к выявлению замысла создания целой террористической организации.

Покушение это, как отмечал полицейский историограф Н.Н.Голицын, "однако, исходило почти из личной инициативы, потому что заговор[3] имел очень мало участников и не обладал действительными связями  с  тогдашними революционными кружками"[4].

В ответ на  покушение,  "император  призвал  все  общественные классы и сословия стать на путь порядка, отказаться от разрушительных, крайних идей, показать блительность и строгость; он призывал к умиротворению умов и сердец"[5].

О справедливости сказанного свидетельствует известная мягкость приговора в отношении членов замышлявшейся террористической организаци, но, что требуется подчеркнуть особо, не приступивших к реализации своих преступных намерений. Из 200 арестованных по делу о покушении, только 32 осенью 1866 г. были преданы суду. Пяти приговоренным к смертной казни заговорщикам она, "по высочайшей конфирмации", была заменена каторжными работами на 20 лет, но в 1871 г. все находившиеся на каторге были переведены на поселение[6].

Отметим также  то чрезвычайно важное,  на наш взгляд,  обстоятельство, что террористические замыслы "ишутинцев" были вдохновлены слухами о некоем "Европейском комитете",  ставившем своей целью совершение цареубийств,  привезенными одним из членов кружка (И.А.Худяковым) из-за  границы  в 1865 г..  А  также  покушением  на императора Наполеона III 4 января 1858 г.  Тогда Ф.Орсини была брошена бомба,  вследствие чего погибли около десятка человек. Это был не только первый случай применения в террористических целях взрывного метательного устройства, но и первый акт "рассеяного", "слепого терроризма"[7].

В то  же  время  в  нелегальной печати стал дебатироваться чрезвычайно важный политико-теоретический вопрос:  а допустим ли террористический метод как средство революционной борьбы вообще?

Обстоятельный ответ на него, на наш взгляд, дает теоретико-политическая  дискуссия,  активно  развернувшаяся в российском обществе в конце XIX - начале XX веков,  на чем мы еще  остановимся далее.  А, в середине позапрошлого века, как известно, практический ответ на него дала сама история.

Отметим также и то обстоятельство,  что полицейские чиновники, готовившие официальный обзоры революционного движения в  России,  не обвиняли его огульно в приверженности исключительно насильственным, террористическим методам борьбы.

Так, сообщая о деятельности петербургского комитета "Земли и воли",  Н.Н.Голицын подчеркивал,  что он отличался "от чисто террористических комитетов тенденциями более мирными,  более реформаторскими и,  прежде всего, демократическими"[8].

Хотя, как мы показали ранее, демократическая оппозиция подвергалась царским правительствам репрессиям подчас более жестоким, нежели лица, причастные к террористической деятельности.

Следующим шагом  в развития политического терроризма стала известная попытка С.Г.Нечаева организовать "Народную расправу". И, по нашему мнению,  ошибочным явилось опубликование в официальном "Правительственном вестнике" известного "Катехизиса  революционера", обнаруженного  в  ходе  одного  из  обысков по делу Нечаева.

Вместо дискредитации заговорщиков, на что рассчитывали власти, эта неосмотрительная публикация, по сути дела, стала своеобразным «учебным пособием» для будущих террористов.

Проходивший в Москве в 1869 г. суд над участниками «кружка» Нечаева – сам он в то время скрылся за границу, стал первым открытым процессом над террористами в России. Особенностью его явилось еще и то, что осуждение в 1873 г. самого Нечаева стало возможным благодаря его экстрадиции (выдаче) швейцарскими властями России как уголовного преступника.

Апофеозом  развития террористических тенденций в российском социально-политическом движении стало образование в 1879 г. достаточно многочисленной "Народной воли",  осуществившей в том же году ряд известных террористических акций, и приобретшей широкую известность как вследствие выпуска ее одноименной нелегальной газеты, прокламаций,  так и установления связей  с  многочисленными  революционными кружками.

Выстрел В.И.Засулич 24 января 1878 г. в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, констатировал Н.Н.Голицын, "освятил собой начало террористического периода,  к которому ни правительство,  ни полиция не были достаточно готовы". 

В то же время оправдание Засулич судом присяжных показало, что

 "а) правительство в некоторые моменты может оказаться в затруднительном положении,  и б)  что  большая партия  "либералов" была в состоянии серьезно поддержать дело революционеров. Убеждение это, которое превратилось вскоре... в преувеличенное  мнение о своем могуществе и уверенность в слабости сопротивления,  которое может быть им оказано, довело террористов до покушений на самых высоких представителей власти"[9].

Покушение Засулич стало предвестником целой серии  террористических акций 1878-1881 годов,  покушений на различных государственных сановников.

А начиналась эта полоса отечественной истории так.

23 февраля  1878  г.  в  Киеве был убит товарищ прокурора М.М. Котляревский. 25 мая там же убит жандармский ротмистр Г.Э. Гейкинг. А 4 августа удар наносится в Петербурге: здесь среди белого дня был смертельно ранен шеф Отдельного корпуса жандармов  Н.В.  Мезенцов.

В связи с этим убийством 20 августа в "Правительственном вестнике"   было  опубликовано специальное правительственное заявление.  В нем,  в частности,  подчеркивалось: "Правительство отныне с неуклонной твердостью и строгостью будет преследовать тех, которые окажутся виновными или прикосновенными к злоумышлению против существующего государственного устройства, против основных начал общественного и семейного быта и против освященных законов прав собственности...".

Порочный круг, как это еще не раз бывало в истории, замкнулся: "революционный" террор закономерно вел к усилению репрессий.

В связи с покушением на Александра II 2 апреля 1879 г. А.К.Соловьева, 5, 11  и 17 апреля последовал ряд новых узаконений,  передававших дела о "политических" преступлениях  в ведение военных судов.

Затем последовали указы  9 мая  и 9 августа 1879 г.  А 1 сентября дела о сопротивлении полиции также были отданы под юрисдикцию военных судов.

Но, как  бы  ни показалось это парадоксальным,  но извращенная логика терроризма была так  откровенно изложена в "Листке "Земли и воли" в марте 1879 года,  ставшего особенно "урожайным" по числу проведенных   террористических  актов:  "...3-4  удачных  политических убийства заставили наше правительство вводить военные законы,  увеличивать жандармские дивизионы, расставлять казаков по улицам, назначать урядников по деревням - одним словом, выкидывать такие salto mortale самодержавия, к каким не принуждали его ни годы пропаганды, ни века недовольства во всей России, ни волнения молодежи, ни проклятия тысяч жертв,  замученных на каторге и в ссылке...  Вот почему мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом"[10].

Вот уж  поистине:  чем чуже -  тем лучше!  Ведь только с 1 июля 1881 по 1 января 1888 года,  то есть за шесть с половиной лет,  Департаментом полиции было заведено 1500 дел на 3046 человек[11].

Та же  порочно-извращенная  логика терроризма брала верх впоследствии и в 1902-1907 гг.  Такова же была логика "белого" и "красного" террора в 1918 г. и в последующие годы.

И, если отказаться от цинично-нигилистического вывода  о  том, что единственный урок истории состоит в том,  что потомки не извлекают из истории никаких уроков,  следует признать, что уже в начале кровавой  террористической  эпопеи становилось все более очевидным, что этот путь ведет в никуда.

Понял это и М.Т.  Лорис-Меликов,  пожелавший  прервать  «дурную бесконечность»  политического  произвола и насилия "диктатурой сердца". 

Увы!  Быть может,  было уже слишком поздно, но его попытка не увенчалась успехом.  А за ней последовали очередные политико-правовые "заморозки".

Понял всю  абсурдность  и пагубность террора и деятельный член "Исполнительного комитета "Народной воли" Лев Александрович Тихомиров.

В предисловии к книге "Почему и перестал быть революционером", он  писал:  "Я не буду настаивать на моральной стороне этой системы деятельности…. Я говорю  только  о политической выгоде,  на этой точке зрения нахожу террористический принцип совершенно ложным.  Одно из двух: или имеется  достаточно сил для изменения режима путем ниспровержения правительства,  которое противится этой перемене, - или их нет. В первом случае нет никакой нужды в политических убийствах;  во втором - эти убийства  не приведут ни к чему…. Бесполезный или бессильный,  терроризм не есть система политической борьбы... Надежды на террор показывают недостаточное понимание социологических законов…. Только здоровые,  положительные идеи одни могут его разъяснить, одни могут указать путь России - не для пролития крови,  а для развития  ее  сил».

Отметим, правда,  и то обстоятельство, что брошюра эта впервые была издана  на  французском  языке в Париже при деятельном участии П.И.Рачковского, стремившегося склонить Тихомирова к "идейному  разоружению"[12]. Однако, не смотря на это, последующие поступки и выступления Тихомирова свидетельствуют именно о его осознанном и искреннем отказе от террористических воззрений, о чем мы еще скажем далее.

Еще ранее,  в  декабре  1885  г.,  когда правительству только-только удалось наконец подавить  народовольческое  движение,  Тихомиров признавал в частном письме, перехваченном полицией, что "все движение, в особенности в последнее время,  сделало огромную ошибку, слишком отдавшись террористическим  идеям и действиям,  что оно потеряло из виду существенную цель,  потому что страна не видит  больше  в  лице  партии  "своего представителя",  в этом и есть причина того, почему движение затихло, подорвано".

Вернемся, однако,  к покушению на шефа жандармов Мезенцова. Из трех покушавшихся - Михайлов был осужден петербургским судом в  мае 1880 г., правда, уже по другому делу, Баранников - в январе 1882 г.

Третий,  нанесший смертельный кинжальный удар,  Сергей  Кравчинский позднее был установлен российской полицией проживающим в Париже.

«Политическое значение» убийства Мезенцова разъяснялось в специальной прокламации "Смерть за смерть", написанной Кравчинским и изданной народовольцами. В ней утверждалось:  "само правительство толкнуло нас  на тот кровавый путь, на который мы встали. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер.  Оно довело нас до этого своей циничной игрой  десятками  и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам....

...выслушайте наши требования:

1. Мы  требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.

2. Мы  требуем  полного  уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказуемости за поступки какого бы то ни  было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

3. Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей - что логически  вытекает из первых двух требований.

Вот чего мы требуем от вас, господа правительствующие..."[13].

На наш взгляд, следует подчеркнуть то немаловажное обстоятельство, что периодам начала наиболее активной "террористической борьбы" практически  всегда  предшествовало  появление и циркулирование разного рода пропагандистских и "теоретических" материалов,  содержащих  "апологию террора" с точки зрения его "допустимости",  "оправданности" и "политической целесообразности".  В период  "народовольческого"  террора  1878-1881 гг.  таковыми являлись прокламации, листовки, воззвания, печатавшиеся как отдельно, так и в нелегальных газетах, брошюрах.

Позднее, в 1897-1990 г.г., появление такого рода пропагандистских материалов также предшествовало началу эсеровского терроризма, главным организатором которого выступала  "Боевая  организация" (БО) партии социалистов революционеров (эсеров).

Аналогичные примеры дает и история некоторых зарубежных террористических организаций уже XX века, что следует, по-видимому, считать  одной из общесоциологических закономерностей возникновения  террористических организаций и их перехода к  активной  террористической «борьбе».

Как отмечал один из весьма информированных отечественных исследователей  феномена политического терроризма генерал А.И.Спиридович,

"выработав программу  ("программу Исполнительного комитета") и разработав всесторонне вопросы о задачах деятельности  и  о  принципах организации,  "Народная  воля" широко развернула свою деятельность: проникла в революционные кружки в разных городах,  в военную среду, создав там даже несколько "офицерских организаций", оборудовала ряд типографий"[14].

К ноябрю 1879 г.  была принята программа "Народной воли", опубликованная в  январе  следующего  года в третьем номере одноименной нелегальной газеты.

В ней, подчеркивалось: "террористическая деятельность…  имеет своей целью подорвать обаяние правительственной силы, давать непрерывное доказательство возможности борьбы против  правительства, поднимать таким  образом  революционный дух народа и веру в успех дела и, наконец, формировать годные и привычные к бою силы"[15].

То есть здесь мы уже видим отход от "требований", выдвигавшихся С.М.Кравчинским. Что вполне объяснимо: очень часто каждый террорист-исполнитель выступает от имени организации, выражая лишь собственную точку зрения и волю.

В числе "руководящих принципов действий" в программе "Исполнительного комитета"(ИК) отмечалось:

"1) по отношению к правительству как к врагу, цель оправдывает средства, т.е.  всякое средство,  идущее к цели мы считаем дозволительным...

3) лица и общественные группы, стоящие вне нашей борьбы с правительством, признаются нейтральными,  их личность и имущество неприкосновенны;

4) лица и общественные группы, сознательно и деятельно помогающие правительству в нашей с ним борьбе,  как вышедшие из нейтралитета, принимаются за врага".

В числе задач  "Исполнительного  комитета"  указывалось  и  на "приобретение  влиятельного  положения  и  связей  в администрации, войске,  обществе и народе".  На это и была направлена информационно-пропагандистская деятельность "Народной воли", которая приносила свои результаты - к деятельности террористов "общество", по крайней мере до 1 марта 1880 г.,  пока оно было знакомо только  с  пропагандистскими воззваниями  организации,  относилось с некоторым сочувствием и пониманием,  о чем,  например,  говорит как факт оправдания В.И.Засулич, так и устроенная по этому поводу манифестация  солидарности с ней у здания суда.

После взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г.,  в очередной раз продемонстрировавшего потенциальные  возможности  и  намерения  террористов,  Лорис-Меликов  пошел  на  беспрецедентный  шаг - 15 февраля он выступил в "Правительственном вестнике" с  обращением  "К  жителям столицы", в котором обещал "приложить все старание и умение к тому, чтобы,  с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий,  позорящих наше общество, а с другой стороны - успокоить  и  оградить  законные интересы его здравомыслящей части" и просил "здравомыслящие силы общества" оказать правительству  помощь в противодействии терроризму[16].

Следует подчеркнуть, что основную массу террористов составляли молодые  люди в возрасте до 27-28 лет,  выходцы из всех слоев и сословий общества - от дворян и разночинцев - до крестьян, рабочих, детей священослужителей. Отметим  также  привлечение в ряды организации подростков и женщин.  Подчеркнем также, что, как показывает история, и в тот период,  и в XX веке за рубежом, женщины составляли  до  трети участников террористических организаций.

Члены "Народной воли" были знакомы как с методами деятельности полиции, так и с правилами конспирации с целью «сбить полицию со следа».

Необходимо особо отметить,  что все  эти  тактические  приемы, способы действия, свойственные как современным террористическим организациям на Западе,  так и группировкам организационной  преступности,  широко представлены в современном кинематографе,  а также в литературе - от исторических исследований о  народовольцах  и  эсерах, от романов Р.Б.Гуля и М.Алданова "Азеф", до мемуаров А.А.Аргунова, Б.В.Савинкова,В.Л.Бурцева, а также в современных исследованиях о терроризме.

Все это в совокупности воспитывало особый "образ жизни" террористов, возможно,  сформировавшийся не без влияния официальной публикации нечаевского "Катехизиса революционера".

Следует отметить  и последовательное совершенствование средств совершения теракций - от кинжалов и револьверов,  до  мин  (включая электроприводные) и  метательных  снарядов.  Помимо  этого,  уже  в 1907 г.  БО эсеров также рассматривала возможность  использования  в террористических  акциях аэропланов и маломерных быстроходных морских судов, торпед.

"Профессиональных" революционеров-террористов  отличали  фанатизм,  доходящий до самопожертвования (отказ от ухода с места покушения), и  готовность давать развернутые показания на судебных процессах в целях пропаганды своих идей.

Эти характерные  черты деятельности "Народной воли" были впоследствии взяты на вооружение ее  последователями.

Члены "Народной воли" также впервые использовали как эмиграцию своих членов за границу, так и попытки создания заграничных "представительств", баз, и даже "групп поддержки", что стало весьма распространенным  явлением  для деятельности различных террористических организаций уже в XX веке.

Однако и после окончательного разгрома "Народной воли",  датируемой полицейской историиографией 1886 г., радикализация общественных настроений, нередко приводившая к формированию террористических намерений и групп, продолжалась.

Так в 1886 г.  члены кружка продолжателей  "Народной  воли"  в Харькове предполагали, наряду  с  агитационной и пропагандистской работой, вести и деятельность "террористическую  и  разрушительную»….

В их программе появляется уже и "слепой", безадресный, «рассеянный» терроризм. Члены группы установили связи с единомышленниками в Одессе,  Екатеринославле, Москве и Петербурге.

В феврале 1887 г. принятая программа "Террористической фракции Народной воли" (С.-Петербург) сочла строгую централизацию террористической деятельности нецелесообразной,  полагая, что "организация террора должна быть более гибкой,  она должна  быть  подсказана всей окружающей обстановкой, условиями жизни"[17].

Возникшая в Москве в 1887 г.  "социально-революционная партия" взяла эту тактическую  установку  на  вооружение.  Проект ее программы был разослан в Петербург,  Орел,  Курск,  Харьков,  Киев и Одессу,  но встретил возражения из-за ярко выраженного террористического характера.

В январе 1888 г. в Цюрихе (Швейцария) вышел первый номер журнала "Самоуправление" с программой "Социалистов-революционеров" в которой провозглашалось,  что "...не отдельный террористический факт, но ряд таких фактов...  заставит монархизм...  положить оружие" (до февраля 1889 г.  вышло еще три номера журнала,  после чего  издание прекратилось).

Следующей в российской истории разветвленной  террористической организацией  стала "Боевая организация" партии социалистов-революционеров(эсеров).

Однако, как и ранее,  в период "народовольческого терроризма", возникновению ее предшествовал длительный «инкубационный» период пропаганды "террора как метода борьбы".

А.И.Спиридович новый подъем террористической, более строго говоря - скорее теоретико-подготовительной, активности после разгрома "Террористической фракции Народной воли" в марте 1887 г., связывал с голодом, охватившим в 1891-1892 гг. 20 российских губерний, с холерной эпидемией и обусловленных ими беспорядками в деревнях,  всколыхнувшими общество.

В 1890-1892 гг.,  писал он,  возник ряд "террористических кружков", правда, так и не успевших перейти к реальной террористической деятельности (большинство из них ликвидировалось полицией в течение 3-8 месяцев).  Однако некоторые из них установили связи с единомышленниками-эмигрантами в Европе (Швейцария,  Франция,  Великобритания),  а  также созданными ими "обществами друзей свободы в России" (в США и Лондоне),  и "Фондом вольной русской прессы", получали издававшуюся за рубежом литературу, пропагандировавшую терроризм[18].

Группы  «русских   террористов»  были  ликвидированы   в  Париже (в 1890 г.) и в Берне (1894 г.). Правда, они не только "освещались" Заграничной агентурой (ЗАГ) Департамента полиции,  и были ликвидированы ею во взаимодействии с местной полицией, но и стали следствием провокации,  учиненной руководителем ЗАГ П.И.Рачковским.

Разоблачение в июле 1909 г.  участия агента русской полиции  Ландезена (он  же А.Геккельман,  он же А.М.Гартинг),  с 1905г.  возглавлявшего всю зарубежнуб агентуру Департамента полиции, в инспирировании образования "кружка русских  террористов"  в  1890 г. в Швейцарии привело к его отставке с этого поста и спешному бегству из Парижа.

В 1901 г. так называемый "Северный союз партии социалистов-революционеров" выпустил  листовку,  посвященную 20-летию цареубийства 1 марта 1881 г.,  что можно считать  началом  нового  этапа систематической пропаганды терроризма.

А в  конце  мая 1901 г.,  N 2 эсеровской газеты "Революционная Россия" по  поводу убийства министра просвещения Н.П.Боголепова писал:  "Не теоретизировать теперь время,  а действовать. Борьбу, начавшуюся стихийно,  ведущуюся эпизодически, надо сделать сознательной и планомерной.  В этом неотложная задача.  Для ее осуществления должна  быть проявлена вся мощь их ума,  весь запас их чувств,  вся энергия их воли".

В связи с начавшейся кампанией пропаганды террора,  в докладе  директора Департамента полиции от 20 июля 1902 г. высказывалось обоснованное предположение,  что вскоре могут вновь начаться террористические акции.

"Боевая организация"  партии  социалистов-революционеров сложилась  осенью 1901 г.  для осуществления "центрального" террора, однако впервые заявила о себе в апреле 1902 г.  издав  листовку по поводу убийства министра внутренних дел Д.С.Сипягина.

БО партии эсеров просуществовала с перерывами до 1908 г..  Распускалась в ноябре 1905 г., а  также  в 1907 г.,  деятельность БО была также"приостановлена" ЦК ПСР "на время работы Государственной Думы" в 1906 г..  В то же время,  связанная  лишь  с узким кругом членов ЦК ПСР (руководитель БО Е.Ф.Азеф и его заместитель Б.В.Савинков входили в  состав  ЦК  партии),  "Боевая организация", не смотря на финансирование ее ЦК партии, считалась автономной и даже  "внепартийной".

Официально БО была объявлена  распущенной  ЦК  ПСР  весной  1909  г. вследствие разоблачения  ее  руководителя  Азефа  В.Л.Бурцевым  как агента Департамента полиции. В разное  время в состав БО входило от 10-15 до 30 участников, а общее число ее членов составляет около 80 человек.

БО в значительной степени восприняла опыт и теорию  "террористической борьбы "Народной воли".  В 1903-1907 гг. БО и ее отделения ("летучие отряды") совершили ряд громких террористических акций.

Многочисленные аресты и  казни ее членов, а также наличие агентуры полиции в ее рядах,  не могли  помешать  ее восстановлению после наносимых ударов,  что, по-видимому, определяется не только одной ролью Азефа как агента-провокатора.

Еще одной особенностью деятельности БО было ее  противоборство с полицейскими силами,  выразившееся,  в частности,  в убийстве министров внутренних дел Д.С.Сипягина и В.К.Плеве,  ряда других сотрудников  Департамента полиции и его агентов (Татаров и др.)[19].

Следует также отметить тот парадоксальный факт, что деятельность "БО" встречала сочувствие и содействие не только в обществе,  но и в самой полиции.  Через эсеровские организации и близких к ним лиц с ЦК ПСР фактически сотрудничали и некоторые полицейские чиновники (Е.М.Бакай, Л.П.Меньшиков, бывший директор Департамента полиции А.А.Лопухин).

А.И. Спиридович  впоследствии  так  характеризовал начало деятельности "БО": "убийство Плеве, принесшее изменение внутренней политики  и  убийство великого князя,  за которым последовали акты 18 февраля[20], как бы служили лучшим доказательством  правильности революционных способов борьбы и необходимости террора как средства борьбы против правительства..."[21].  Пример  "БО"  толкал  к терроризму и местные партийные организации эсеров, отмечал он, при которых также стали создаваться "боевые группы".

Как бы не показалось это парадоксальным,  но  не  деятельность агентуры Департамента полиции привела к фактической ликвидации "Боевой организации" эсеров,  а именно разоблачение В.Л.Бурцевым Азефа в качестве агента-провокатора охранки[22].

Еще одним  экстремистским  течением  в  начале XX в.  являлись анархисты - по некоторым данным, в 1903-1910 г. в России насчитывалось около  7  тысяч последователей этой социально-политической доктрины, а анархистские группы объединяли до 80-150 членов.

Анархистами также был создан ряд "боевых групп",  которые  активно участвовали в "партизанской террористической войне", одним из главных средств которой считали "экспроприации", то есть захват личной или казенной собственности и денежных средств.

Вслед за французскими анархистами,  впервые в начале 90-х годов XIX века осуществивших ряд акций  "рассеянного  террора"  путем организации «безадресных» взрывов, анархисты - "безмотивники" также организовали взрывы в ресторане "Бристоль" в Варшаве (ноябрь 1905 г.),  у кафе в Одессе (декабрь 1905 г.), ряд взрывов на пароходах (1906 г.).

В мае  1906  г.  в Петербурге возникла "Боевая организация максималистов" (БОМ), в которую входило около 30 человек. БОМ вынашивала планы захвата Госсовета в момент  заседания  там  министров, готовила покушения на ряд министров.

В июле 1906 г. БОМ организовала покушение на командующего Одесским военным округом,  в августе того же года организовала взрыв на даче

премьер-министра П.А.Столыпина,  в результате которого погибло более 10 человек[23].

Однако параллельно с "организованной» террористической «идейной борьбой" эсеров, "максималистов" и анархистов, на фоне революционного подъема 1904-1906 гг. развивался также и "неорганизованный", т.е. не проводимый конкретной партией,  организацией, терроризм, а также так называемые  "аграрный" и "фабричный" террор.

Первый из них состоял в призывах  к  осуществлению  в  деревне традиционных (разгромы и поджоги имений, убийства помещиков и т.п.) форм крестьянской борьбы,  что получило известное распространение в 1905-1907   гг.   а   также   впоследствии   -   в  1915-1918  гг..

Начало этой тактики положила резолюция Женевской  группы  эсеров  в

ноябре 1904  г.,  которая  была  поддержана  частью  ПСР  в России, Крестьянским союзом, Союзом эсеров - максималистов[24].

"Фабричный" же терроризм  состоял  в признании необходимости нападений на представителей администрации предприятий, чиновников, штрейкбрехеров и т.д.

Следует также отметить,  что  значительное  распространение  в 1905-1907 гг.  получил  и  так называемый "грабительский терроризм" связанный с осуществлением  "экспроприаций"  материальных  средств, шантажом и тому подобными деяниями, причем нередко он был мотивирован не политическими, а корыстными мотивами.

Не являясь по сути проявлениями политического терроризма,  эти акции, в свою очередь, также создавали своеобразный морально-психологический фон,  настрой в обществе, следствием которого являлось все более укреплявшееся в сознании масс убеждение в том, что "винтовка рождает власть!", столь притягательное  для любых последующих поколений террористов и политических радикалов.

Следует также особо подчеркнуть, что "наряду с "революционными", "левыми" террористическими  организациями в 1905-1907 гг. возникали и  действовали «в противовес» им и "правые" террористические группы в виде "боевых дружин" при  "Союзе русского народа",  "Союзе  Михаила  Архангела" и "Обществе активной борьбы с революцией". Эти организации также осуществляли ряд террористических акций, причем некоторые из них пытались представить как акции "левых экстремистов"[25].

Представляется небезинтересным рассмотреть  также вопрос о начале  международного сотрудничества государств в борьбе  с  терроризмом.

Ведь в конце XIX– начале ХХ веков, терроризм, особенно анархотерроризм,  получил  также значительное распространение во Франции, Испании, Германии,  что способствовало и облегчало  установление  и налаживание контактов  между правоохранительными органами европейских государств.

Например, еще в январе 1880 г.  российское посольство в Париже, располагавшееся на бульваре Гренель, через свою агентуру установило, что под  именем польского эмигранта Эдуарда Мейера здесь скрывается опасный  государственный  преступник, член Исполнительного комитета Народной воли и участник  покушения  на Александра II 30-летний Лев Гартман.

Произошло это важное для Ш Отделения открытие не без участия Петра Васильевича Корвин-Круковского (1844-1899), русского эмигранта, женатого на французской актрисе, и по совместительству осведомлявшего посольство о новостях эмигрантского мира.

Летом 1881 г., когда перепуганные монархисты  решили начать карательный «крестовый поход» против «врагов трона и империи», Корвин-Круковский в качестве агента «Священной дружины» возглавил парижскую агентуру Департамента полиции.

Вскоре в помощь Петру Васильевичу из Петербурга прибывает проваленный на родине агент IIIОтделения Петр Рачковский, уже в марте  1884 г. сменивший Круковского на посту заведующего Заграничной агентурой (ЗАГ) Департамента полиции.

Мы уточнили эти обстоятельства потому, что ранее традиционно появление постоянной полицейской резидентуры во Франции связывали с именем  Рачковского и, тем самым, затушевывали ее деятельность в предшествовавшие годы.

С хорошими связями в обществе, в том числе в политических и полицейских кругах, с немалыми личными амбициями, Рачковский на десятилетия стал  проводником политики российского МВД во Франции, причем весьма успешным, не смотря на многочисленные авантюры и провалы…

3 февраля 1880 г. Гартман был арестован французской полицией по настоянию российского посла графа Орлова. Однако, несмотря на доставленные  из  Петербурга  документы,  свидетельствовавшие о причастности Гартмана к террористической деятельности, 7 марта он был освобожден из под ареста по настоянию прессы, будоражившей общественной мнение, с чем вынуждены были считаться французские республиканские власти.

Эти события,  повлекшее известные осложнения в российско-французских отношениях,  вошедшие в историю  дипломатии  как  "инцидент Гартмана", казалось,  могли надолго отвратить Петербург от развития отношений с Францией.

Но российское  руководство  решило  избрать  иной путь,  установив доверительные отношения с МВД Франции,  не забывая при этом,  как будет показано далее,  и о своих собственных интересах.

Будучи информированным через заграничную агентуру  о  приобретавших  все  большую популярность во Франции анархистах,  не только призывавших,  но и реально готовившихся "взрывать бомбы  на  улицах Парижа",  российское правительство  решило предостеречь своих коллег, подробно рассказав им  о  деятельности  собственных  "террористов", "анархистов", "нигилистов" и "социалистов",  резонно рассчитывая,   на взаимную помощь со стороны французской полиции.

С этой  целью в Департаменте полиции был подготовлен уже неоднократно упоминавшийся ранее обзор хроники террористической  деятельности в России в 1878-1887 годы.

Составители полицейской хроники объясняли появление терроризма в России разочарованием  в  действенности  политической  пропаганды (что в значительной степени верно),  недовольством имеющимися в наличии "ресурсами революционной деятельности", "нигилизмом", то есть отрицанием существующего государственного устройства, разочарованием революционеров вследствие «пассивности» народа,  весьма равнодушно воспринимавшего призывы к началу строительства "новой жизни".

В переданной  французским властям в приложение к уже упоминавшейся "Хронике..." ориентировке на российских эмигрантов, проживающих за границей, читаем под номером 76:

"Кравчинский Сергей (36 лет), известный под псевдонимом "Степняка",  эмигрировавший в 1878 году, один из убийц генерала Мезенцова. В 1884 году находился в Париже, потом поселился в Лондоне".

Такого рода  информация  представлялась французской полиции для возможной в будущем передачи властям России (экстрадиции)  разыскиваемых преступников.

В том  же  списке под номером 50 значится:  Геккельман Абраам, еврей (33 года),  эмигрировавший в 1884 году, при помощи подложного паспорта, жил в Париже"[26].

Отметим, однако, что Департамент полиции лукавил в этом вопросе, поскольку  уже тогда Геккельман был его агентом "спрятанным" заграницей ввиду его разоблачения в России.

Позднее этот агент-провокатор под фамилией Гартинга дослужился до весьма высокой должности Заведующего заграничной  агентурой  Департамента полиции,  стал кавалером многих правительственных наград не только России,  но и Франции,  Великобритании, Германии, правда, был разоблачен в 1909 г. В.Л.Бурцевым.

А пока и сам Владимир Львович значился в этом списке наиболее опасных российских  эмигрантов  под номером 17.

Отметим и еще одно любопытное обстоятельство. Официальный полицейский историограф не обходит умолчанием и такой вопрос, как организационные предпосылки возникновения контрреволюционного, "белого террора",  хотя и сообщает об этом крайне скупо:  "доведенная до отчаяния (покушением на Александра II 1 марта 1881 г. - О.Х.) группа  мужественных добровольцев решила организовать с оружием в руках тайный крестовый поход против врагов народа; целью этого похода было вырезать анархистов (род тайных судилищ в средние века).  Другой кружок добровольцев со специальными намерениями помочь суду и полиции  в  их сыскной деятельности,  как в России,  так и за границей, действительно соорганизовался;  в его состав вошли лица, занимавшие самое высокое положение в столице;  эта ассоциация носила имя "дружина" и функционировала до осени 1882 года".

К  этой  организации, более известной как "Священная дружина", был приставлен, в частности и будущий глава ЗАГ Департамента полиции П.И.Рачковский.

Нехотя Н.Н.Голицыну пришлось  также признать,  что "Дружина" оказалась причастной и к организации первого еврейского погрома  в  апреле  1881 г. в Киеве.  Излишнее "усердие" дружинников по наказанию "врагов порядка" привело к "высочайшему повелению" о  самороспуске  "дружины",  хотя  идея  эта  и прижилась на отечественной почве до лучших времен[27].

То, что один вид терроризма - будь то "правый" или "левый",  с неизбежностью порождает своего идейного антипода,  также является еще  одной характерной чертой социологии и логики терроризма, что подтверждает вся история XIX--ХХ столетий и уже начавшегося XXIвека.

Следует также заметить,  что еще в 1884 г. Россия вела переговоры с Германией о заключении соглашения об экстрадикции  лиц,  совершивших  или  подготавливавших  совершение террористических действий.

Убийство анархистами в декабре 1884 г.  во Франкфурте  агента тайной полиции Румпфа произвело сильное впечатление на общественное мнение Германии,  склонявшееся к необходимости  энергично  бороться против терроризма.

Тексты сответствующего соглашения прошли согласование в Берлине и Петербурге и были опубликованы почти одновременно:  23  января 1885 г. в "Дойче Райхсанцайгер" и 22 января 1885 г. в № 5 "Сборника законов и распоряжений правительства".  И хотя этот документ не был ратифицирован германским рейхстагом в виду его неожиданного роспуска, "Россия и Германия могут гордиться,  - писал Н.Н.Голицын, - что первыми заложили основу международного соглашения", целью которого являлась борьба с терроризмом.

Заметим попутно,  что первое подобное многосторонее соглашение -  Европейская  конвенция о борьбе с терроризмом,  - было заключено почти через столетие -  только в 1977 году.

Следует сказать и о том,  что осознание правительствами европейских государств степени и масштаба реальной угрозы, исходившей от террористических организаций,  привело к проведению в 1898 г. в Риме первой в истории международной конференции по  борьбе  с  терроризмом. Россию на  этой конференции представлял директор Департамента полиции С.Э.Зволянский.

В коммюнике по итогам конференции отмечалось: "Опыт многих лет показывает,  что единичные стремления отдельных государств недостаточны  для искоренения зла.  Для борьбы с ним необходимы совокупные усилия, основанные на международных договорах".      Однако достигнутые соглашения,  как и многие последующие, оказались недостаточно действенными[28].

На наш взгляд, значительный интерес представляет также дискуссия о "месте и роли террористической борьбы" в освободительном движении, развернувшаяся в российском обществе в конце XIX - начале XX веков.

При этом в последние два  десятилетия нередко приходится сталкиваться с мнением о том,  что российские социал-демократы - большевики являлись, якобы, сторонниками, а их руководитель В.И.Ульянов(Ленин) -- был  чуть ли не "идеологом" политического терроризма в России[29].

Известный специалист по  истории  политического  терроризма  в России О.В.Будницкий,  например,  также писал по этому поводу,  что террористических идей "не чурались,  вопреки распространенному мнению, не  только  эсеры и анархисты,  но и социал-демократы",  но не приводит никаких   доказательств   справедливости  этого  утверждения[30].

Наиболее обстоятельно  тему  участия  большевиков в терроризме пытается развивать американский исследователь Анна Гейфман[31], хотя она и оговаривается, что большевистская "Искра" выступала с критикой террористических идей.  Хотя, на наш взгляд, автор недостаточно глубоко изучила,  прежде всего, партийную прессу РСДРП, являвшуюся,  по известному выражению,  "и коллективным пропагандистом,  и коллективным организатором", что представляется чрезвычайно важным для понимания действительной позиции  партии  по  вопросу  о терроре.

В этой связи,  вслед за ней, некоторые действия представителей местных партийных  организаций,  то,  что в уголовно-правовой науке именуется "эксцессом исполнителя", то есть действием, не бывшим целенаправленным и заранее оговоренным, необоснованно экстраполируется на позицию партии и ее руководства по столь важному и актуальному политическому вопросу.

Меньшивики же, с которыми большевики вели непримиримую полемику по  вопросу о терроризме,  показаны Гейфман как более последовательные противники террора, хотя автор и признает, что они, и национальные социал-демократические группы также,  участвовали в террористических актах и экспроприациях[32].

Парадоксально, но факт,  что олицетворение Ленина как идеолога революционного террора встречается как у наиболее радикальных  противников большевизма,  так и у представителей крайне левых  политических фракций современной России.

В этой связи исследование этого чрезвычайно актуального и для современности вопроса представляет, на наш взгляд, предмет не только восстановления  исторической  справедливости,  но  и имеет важное общественное значение.

А его ложные интерпретации вряд ли отвечают интересам общества и обеспечения его безопасности.

Встречаются, подчас, и прямо противоположные точки зрения. Например, в статье Л.  Криштаповича "Что такое терроризм?",  в частности, содержалось утверждение о том,  что терроризм "...по природе  своей  - это западное явление"[33].  Как будет показано далее, это отнюдь не безобидная ошибка.

Проведенный нами анализ заставляет однозначно опровергнуть подобные утверждения. И, в то же время, он показывает, что политический терроризм,  или как он тогда назывался,  террор,  имел действительно немалое распространение в России и и имел немалое число своих апологетов в различных слоях общества.

Не даром же большевики во  главе  с  Лениным  вели  активную борьбы против идеологии и практики политического террора.

Этот вопрос  крайне  актуален  и  важен и сегодня для последовательной борьбы против идеологии "левацкого" терроризма, в 70-е годы прошлого века получившего весьма широкое распространение по всему миру. И слава "ультра-р-р-революционеров" не дает покоя кое-кому и сегодня.

В этой связи обратимся  к  ленинской  критике  "революционного авантюризма", как он именовал заигрывание с идеей «допостимости» террора в революционной борьбе.

Это необходимо,  во-первых, для того, чтобы показать истинное отношение большевиков к практике и идеологии политического  терроризма. Во-вторых, чтобы показать и раскрыть содержание дискуссии, развернувшейся в российском обществе в конце XIX - начале XX  веков по вопросу о "допустимости и правомерности" политического терроризма.

В-третьих, для того,  чтобы представить развернутые и  обоснованные аргументы для борьбы с экстремистско-террористическими настроениями и пропагандой, опирающимися на ложные идейно-теоретические посылки.

Кстати сказать,  автор не одинок в своей  оценке отрицательного отношения  основоположников  научного  социализма  к терроризму.

Германский исследователь Х.Линке, профессор университета Св.Августина,  также подчеркивал отрицание К.Марксом и Ф.Энгельсом терроризма,  сформировавшееся в процессе  спора  с  анархистами (М.А.Бакунин и другие).

Позицию Маркса и Энгельса по вопросу о терроре Х.Линке подытоживает следующим образом:

- индивидуальный террор не разрушает государственную  систему, но во всяком случае ведет к замене руководящих персон и таит в себе опасность, что атакуемый режим, обороняясь, станет еще более жестоким и респрессивным;

- опыт показывает,  что при применении террора убивают  больше не причастных  к нему лиц из числа того самого народа,  за интересы которого якобы ведется борьба, чем действительно виновных в его угнетении;

- террор не воодушевляет угнетенные массы,  но делает их недееспособными и  обостряет чувство бессилия и апатию.

Подытоживая эти возражения, Х.Линке считает, что их можно привести к одному общему знаменателю:  ндивидуальный терроризм,  т.е. террор против конкретных лиц, "больше чем преступление, это - политическая ошибка"[34].

Отметим, что аналогичную точку  зрения  высказывал также  и  старший криминолог Австралийского  Института  криминологии  Гранд Вордлоу в своей монографии  "Политический терроризм:  теория,  тактика и меры противодействия" (Politicalterrorism.  Theory,  tactics  and  cuonter-measures)[35].

Обратимся теперь непосредственно к работам на эту тему  одного из признанных лидеров российской социал-демократии В.И.Ленина (Ульянова).

Был ли Ленин,  являвшийся одним из признанных идеологов и вождей российской социал-демократии,  сторонником политического, пусть и "революционного", терроризма? Как нам представляется, отнюдь нет.

Еще в 1897 г.,  в написанной в ссылке брошюре "Задачи  русских социал-демократов", явившейся своеобразным ответом на развернувшуюся в  обществе  дискуссию о месте терроризма в политической борьбе, он писал о предшественниках партии социалистов-революционеров:  "безыдейность и беспринципность ведут их на практике к "революционному авантюризму", выражающемуся... в их шумной проповеди "систематического" террора..."[36].

Как видно из приведенной цитаты, Ленин не только терроризм, но и пропаганду его, относил к "революционному авантюризму".

В 1899 г., в "Проекте программы нашей партии", говоря о вопросах тактики,  он отмечал: "сюда же относится... и вопрос о терроре: обсуждение этого вопроса, и, конечно, не с принципиальной, а с тактической стороны,  непременно должны поднять социал-демократы,  ибо рост  движения сам собой,  стихийно приводит к участившимся случаям убийств шпионов, к усилению страстного возмущения в рядах рабочих и социалистов,  которые видят, что все большая и большая часть их товарищей замучивается насмерть в одиночных тюрьмах и в местах  ссылки.  Чтобы  не  оставлять места недомолвкам,  оговоримся теперь же, что,  по-нашему лично мнению,  террор является...  нецелесообразным средством борьбы,  что партия (как партия) должна отвергнуть его... и сосредоточить все свои силы на укреплении организации и  правильной доставки литературы" (Т.4, с.223).

Как видим из уже приведенных цитат, вопрос о терроризме широко дискутировался в обществе в то время. Достаточно сказать, что в начале  900-х годов определенную его "допустимость" признавал и будущий лидер кадетов Павел Николаевич Милюков,  слывший  за  либерала.

При встрече с Лениным в 1903 г. в Лондоне "он очень упрекал "искровцев" (т.е.  большевиков), за полемику против террора после убийства Балмашевым Сипягина и уверял...  что еще один-два удачных террористических акта - и мы получим конституцию"[37].

В статье  "Попятное  направление в русской социал-демократии" Ленин, передавая психолого-политическую атмосферу того времени, писал:  "В  либеральных  и радикальных салонах буржуазного "общества" социал-демократы могли слышать нередко сожаления о том, что революционеры оставили террор: люди, дрожавшие больше всего за свою шкуру и не оказавшие в решительный момент поддержки тем  героям,  которые наносили удары самодержавию, эти люди лицемерно обвиняют социал-демократов в политическом индифферентизме и жаждали возрождения  партии,  которая бы таскала для них каштаны из огня.  Естественно, что социал-демократы проникались ненавистью к подобным людям и их  фразам и уходили в более мелкую, но зато более серьезную работу пропаганды среди фабрично-заводского пролетариата" (Т.4, с.266-267).

Исторической справедливости ради отметим также, что последовательную критику идеологии,  теории и практики терроризма в то время вел не только Ульянов и другие будущие большевики.

Не менее,  если не еще более ощутимый удар по теории и идеологии терроризма в то время нанесла публикация в "Московских ведомостях" осенью  1895  г.  цикла статей известного и уже упоминавшегося нами народовольца Льва Александровича Тихомирова под названием "Почему я перестал быть революционером?". (Этот цикл статей являлся переработанным изданием ранее вышедшей в Париже одноименной брошюры Тихомирова).

Однако теперь бывший народоволец напрямую говорил своими согражданами о пагубности терроризма, предчувствуя его вероятное возрождение в России. Это поступок ответственного гражданина, стремящегося отвести, предотвратить серьезную беду и угрозу.

По нашему глубокому убеждению, в этом цикле статей Тихомирова  содержится блестящая социалогическая критика идеологии и  практики  политического терроризма,  не утратившая, по нашему мнению, своего значения и актуальности и сегодня.

Отметим при этом, что это публицистическое выступление явилось ответом на вопросы и дискуссию,  которая в то время уже поднимались в некоторых радикально настроенных кругах  и  через  семь  лет привели  к возобновлению "террористической борьбы" против государственной власти партии социалистов-революционеров.

В частности,  Л.А.Тихомиров отмечал:  "Не буду касаться нравственной стороны подобной (террористической -О.Х) системы  действий, хотя предвижу серьезные опасности, которые в нравственном отношении может породить привычка решать вопрос о жизни человеческого существа,  основываясь только на собственном, личном усмотрении.... Ограничиваясь даже разбором вопроса политического и с этой точки зрения террористическую идею должно признать абсолютно ложной.

Одно из  двух:  или  имеются  политические силы ниспровергнуть данный режим,  или нет. В первом случае нет надобности в политических убийствах,  во втором они ни к чему не приведут. Мысль запугать какое-нибудь правительство,  не имея силы его низвергнуть -  совершенно химерична: правительств настолько несообразительных, не бывает на свете....

Или не нужен,  или бессилен - вот единственная дилемма для терроризма как системы политической борьбы"[38].

И далее  он  прозорливо  продолжал:  "Надежды  на политическое убийство обличают полное непонимание законов общественности. Кинжал и динамит  способны  только запутывать всякое положение.  Распутать его способны лишь идеи - здоровые,  положительные,  умеющие указать России дорогу  не  для пролития крови,  а для развития силы.  Нужно иметь идею созидательную, идею социального творчества. Только тогда стоит толковать о политических вольностях"[39].

Позднее Тихомиров вновь повторял казавшуюся ему очень важной мысль:  "Идея террора сама по себе слаба: терроризм как система политической борьбы или бессилен,  или  излишен; он  бессилен,  если  у  революционеров нет средств низвергнуть правительство; он излишен, если эти средства есть"[40].

Похожую аргументацию  далее  мы  встретим  и в работах Ульянова-Ленина.

Однако сторонниками террора выступала не только партия эсеров, но и некоторые зарубежные эмигранты,  связанные как с "экономизмом" (журнал "Рабочее дело"),  так и ставшие  впоследствии  меньшевиками (Ю.О.Мартов и другие).

Газета "Искра" в номере за 1 мая 1901 г.  писала: "Нам говорят уже,  что  "исторический момент" выдвинул перед партией "совершенно новый" вопрос - о терроре...  Вопрос о терроре совершенно не  новый вопрос,  и  нам достаточно вкратце напомнить установившиеся взгляды русской социал-демократии".

Приводимая далее  цитата из центрального органа РСДРП,  на наш взгляд, однозначно свидетельствует об отрицательном отношении будущих большевиков к терроризму: "Суть дела именно в том,  что террор выдвигается как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единоличного нападения. Да при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций террор и не может быть ничем иным. Во поэтому-то мы решительно объявляем такое средство борьбы при данных обстоятельствах несвоевременным,  нецелесообразным,  отвлекающим наиболее  активных борцов от их настоящей,  наиболее важной в интересах всего движения задачи,  дезорганизующей не правительственные,  а революционные силы... Наш долг со всей энергией предостеречь от увлечения террором, от признания его главным и основным средством борьбы,  к  чему  так сильно  склоняются  в  настоящее  время очень и очень многие" (Т.2, с.7-8).

Далее по этому поводу в декабре 1901 г. Ленин писал в "Искре", что "не взяв в свои руки руководство общедемократическим движением, социал-демократия не может свергнуть самодержавия" (Т.5,  с.365).

В предисловии  к  программной  работе "Что делать?  Наболевшие вопросы нашего движения",  написанной в январе 1902 г., Ленин вновь подверг критике журнал "Рабочее дело", который "в одно и то же время преподносит нам заявление: "мы думаем, что задачей социал-демократии не может и не должно быть противодействие подъему террористических настроений" ("Р.Д." N 10, С. 23) и резолюцию съезда: "Систематический наступательный террор съезд (зарубежных российских социал-демократических организаций) - признает несвоевременным..."" "Как это замечательно ясно и связно! - иронизировал Ленин, - Не противодействуем, но объявляем  несвоевременным,  притом  объявляем так, что несистематический, а оборонительный террор "революцией" не отменяется!" (Т.6 С. 73).

Понятно, что в работе,  призванной стать своего рода "альфой и омегой" партии,  требовалось дать ясный и недвусмысленный ответ  на отношение  этой партии к терроризму.  Причем ответ этот не мог быть лишь для "внутреннего употребления",  а должен был стать  составной частью партийной идеологии.

  И, разбирая одну из публикаций того времени, Ленин дает обстоятельный ответ всей "философии терроризма", которой, по его мнению, страдали тогдашние, - да и многие нынешние, - "революционисты". Отметим попутно, что эта "критика из прошлого" объективно оказывается направленной  и против эсеровской и бакунинской аппологии терроризма, которая, по-нашему мнению, служила также и идейно-теоретической базой "левого" терроризма 50-80-х годов нашего века на Западе.

"Очень интересно  отметить  ту особенную аргументацию в защиту террора, которую  выдвинула  "Свобода" (журнал одной из революционно-социалистических групп  российских  эмигрантов,  издававшийся  в Швейцарии - О.Х.). Устрашающую роль террора она "совершенно отрицает"...,  но зато выдвигает его "эксцитативное (возбуждающее) значение".  Это характерно,  во-первых,  как одна из стадий разложения и упадка  того традиционного (до социал-демократического) круга идей, который заставляет держаться за террор. Признать, что правительство теперь "устрашить", - а, следовательно, - и дезорганизовать, - террором нельзя,  значит,  в сущности,  совершенно осудить террор  как систему борьбы, как программой освещаемую сферу деятельности.

Во-вторых, это образец непонимания наших насущных задач в деле "воспитания революционной активности масс". "Свобода" пропагандирует террор  как  средство  "возбуждать"  рабочее движение,  дать ему "сильный толчок".  Трудно себе представить аргументацию, которая бы более наглядно  опровергала  сама себя!  Неужели,  спрашивается,  в русской жизни мало еще таких безобразий,  что нужно выдумывать особые "возбуждающие" средства?" (Т.6, с.76-77).

По ироничному ленинскому определению, "революционисты" пасуют перед господствующим кустарничеством, не верят в возможность избавления от него, не понимают нашей первой и самой настоятельной задачи: создать организации революционеров..." (Т.6, с.105).

И вновь, возвращаясь к казавшейся ему крайне актуальной критике идеологии террора, Ленин пишет: "Группа "Свобода", внося в программу террор, тем самым зовет к организации террористов, а такая организация действительно  отвлекла  бы  наше войско от сближения его с толпой, которая еще, к сожалению, не спрашивает или мало спрашивает нас о том, когда и как открывать военные действия" (там же, с.175).

В связи с опубликованием Донским комитетом  РСДРП  прокламации "К русским  гражданам" по поводу убийства министра внутренних дел Сипягина он рекомендовал не впадать "в ту  ошибку,  которую делают  социалисты-революционеры.  На  первый план социал-демократы выдвигают рабочее (и крестьянское) движение.  Требования  к  правительству они ставят от имени рабочего класса и  всего народа (здесь и далее выделено мной - О.М.),  а не связывают их  с угрозой дальнейших покушений и убийств" (Т.6, с.371).

В мае 1902 г. в редакционной статье "Смерть Сипягина и наши агитационные задачи"[41] Г.В.  Плеханов,  предупреждая об опасности "заражения идеей террора", писал: "Русское "общество" опять переживает теперь то оппозиционное настроение,  в котором оно  находилось лет  двадцать  тому  назад  и  благодаря которому оно сочувствовало "террористической борьбе" партии Народной воли...  Некоторые  социал-демократы начинают поговоривать о том, что демонстрации обходятся слишком дорого и что террористические действия скорее поведут  к цели. Опыт семидесятых годов показал, что от таких разговоров недалеко и до мысли о "систематическом терроре".  Но тут и  заключается серьезная  опасность для нашего освободительного движения.  Если бы это движение стало террористическим,  то оно тем самым подорвало бы свою собственную силу.  Его сила состоит в том, что идея политической свободы,  увлекавшая некогда одну интеллигенцию, проникла в некоторые слои рабочего класса. Сознательная часть пролетариата является теперь самым надежным борцом за политическую свободу... Терроризм при наших нынешних условиях привел бы к тому,  что из нее (революционной армии рабочего класса - О.Х),  выделились бы и  слились бы с терроризмом отдельные личности и группы личностей,  вся же остальная масса ее стала бы гораздо менее активной".

Как видим, Плеханов повторяет основные доводы Ленина, что можно считать общей позицией будущей группы большевиков и ЦК РСДРП  по вопросу о терроризме и отношению к нему.

В следующем номере "Искры" в сообщении об избиении по  приказу виленского губернатора  фон Валя участников первомайской демонстрации, упоминалось, что "вполне достойным и при данных условиях необходимым ответом явилось произведенное 5-го мая покушение на фон Валя" (Валь  был  легко  ранен,  покушавшийся  Г.Д.Леккерт – казнен, О.Х.).

Однако и это замечание вызвало резкие возражения  Плеханова,  в связи с чем Ленину пришлось специально разъяснить,  что эта строчка стала вынужденным  компромиссом,  поскольку  члены  редколлегии  Ю.О.Мартов  и  В.И.Засулич  считали необходимым выразить "моральную солидарность" с Леккертом (см. Т.46, С.449).

По просьбе Ленина Плеханов подготовил  для  очередного  номера "Искры"  пространную  статью  "Русский  рабочий класс и полицейские розги", в которой, в частности, писал: "герой погиб, но иго царизма по-прежнему давит на израненные плечи рабочего класса, и по-прежнему розги  угрожают  всему  трудящемуся населению России за малейшее проявление самосознания и независимости. Как избавиться от этой угрозы,  одно существование которой есть кровная обида всему трудящемуся населению?

Наша ближайшая практическая задача не в том,  чтобы карать отдельных слуг царя,  - мы все равно не в состоянии были бы  покарать каждого из них, - а в том, чтобы вообще отбить у правительства охоту отвечать на демонстрации розами".

На покушение  Леккерта откликнулся и Виктор Михайлович Чернов, один из лидеров партии социалистов-революционеров.

В статье "Террористический элемент в нашей программе"[42], солидаризируясь  с  Лениным в том,  что "вопрос о своевременности или несвоевременности, вреде или пользе террористических действий вновь возродился  в  революционной литературе",  он заявлял:  "сколько ни высказывалось сомнений,  сколько возражений  ни  выставляли  против этого способа борьбы партийные догматики,  жизнь в который раз оказывалась сильнее их теоретических  предубеждений,  террористические действия  оказывались  не то что просто "нужными" и "целесообразными", а необходимыми, неизбежными".

Здесь мы видим прямо противоположную точку зрения по вопросу о терроре, что  подтверждает  и  сам  автор цитируемой статьи:  "Даже "Искра", выставившая в последнее время (см., например, N 20 от 1-го мая), положения, что терроризм изолирует революционную партию и тем "обрекает ее на поражение",  "террор мешает организации, а следовательно, и вообще политическому воспитанию рабочих",  - даже "Искра" не может закрывать глаза на действительность,  и все ею  сообщаемые фактические известия  идут  вразрез с принципиально антитеррористической тенденцией газеты...  Но "Искра" против террора.  Ей кажется почему-то, что  такой  поворот  в  современном революционном движении... "означал бы его сужение и грозил бы ему неудачей""[43].

В июле 1902 г.  Ленин писал:  "ставя в свою программу террор и проповедуя его как средство политической борьбы  в  современной  ее форме, социалисты-революционеры  приносят этим самым серьезный вред движению, разрушая неразрывную связь социалистической работы с массой революционного класса... Организация террористических актов отвлекает наши  крайне  немногочисленные  организаторские  силы от их трудной и далеко еще не выполненной задачи организации  революционной  рабочей партии,  что на деле террор социалистов-революционеров является не чем иным как  единоборством,  всецело осужденным  опытом истории.

Даже иностранные  социалисты  начинают смущаться той крикливой проповедью террора, которую ведут теперь наши социалисты-революционеры... Эти  вредные иллюзии могут привести только к быстрому разочарованию и к ослаблению работы по подготовке натиска масс на самодержавие" (Т.6, с.375-376).

В августе и сентябре того же года "Искра" (N 23 и 24) поместила статью Ленина "Революционный авантюризм", в которой, констатируя "новый поворот к террору в настроениях  некоторых  революционеров", он подчеркивал  "социалисты-революционеры  наивно не замечают того, что их склонность к террору связана самой тесной причинной связью с тем  фактором,  что они с самого начала стали и продолжают стоять в стороне от рабочего движения,  не стремясь даже  сделаться  партией ведущего свою   классовую   борьбу   революционного  класса"  (Т.6, сс.380-384).

В ноябре 1902 г. ("Искра"  N  26) тот же автор вновь бичует "голоса в пользу повторения старой тактики отдельных политических убийств как необходимого  и обязательного в настоящее время приема политической борьбы", "нелепость и вред предпринятой социалистами-революционерами попытки реставрировать народовольчество со всеми его теоретическими и тактическими ошибками" (Т.7, сс.58-59).

Полемика большевиков по вопросу о терроре с эсерами и  их  печатным органом "Революционная Россия" продолжалась и позднее.

Летом 1903 г.  Ленин подготовил ко II съезду РСДРП  резолюцию, специально посвященную  вопросу  о  терроре,  в которой говорилось: "съезд решительно отвергает террор... как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный... отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и  агитационной работы, разрушающий  связь  революционеров  с массами революционных классов населения, поселяющий и среди самих революционеров и  среди населения вообще  самые превратные представления о задачах и способах борьбы с самодержавием" (Т.7, с.251).

Газета "Вперед",  ставшая преемницей большевистской "Искры", в редакционной статье в декабре 1904 г. писала по поводу убийства министра внутренних  дел  В.К.  Плеве "Боевой организацией" социалистов-революционеров: "и чем удачнее было это террористическое предприятие, тем  ярче подтверждает оно опыт всей истории русского революционного движения,  опыт,  предостерегающий нас от таких  приемов борьбы, как террор.  Русский террор был и остается специфически интеллигентским способом борьбы.  И что бы ни говорили нам о важности террора не вместо народного движения,  а вместе с ним, факты свидетельствуют неопровержимо,  что у  нас  индивидуальные  политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции.  Массовое движение в капиталистическом обществе возможно лишь  как классовое рабочее движение".  И продолжала:  "у нас так часто встречается сочувствие террору среди радикальных (или радикальничающих) представителей буржуазной оппозиции. Неудивительно, что из революционной  интеллигенции  особенно  увлекаются  террором (надолго  или  на минуты) именно те,  кто не верит в жизненную силу пролетариата и пролетарской классовой борьбы" (Т.9, с.130).

В вышедшей  в феврале 1905 г.  редакционной статье в N 7 "Вперед" Ленин писал,  что социал-демократия России "боролась всегда не только против  террора,  но и против тех шатаний в сторону террора,  которые обнаруживали не раз  представители  интеллигентского  крыла нашей партии.  Как  раз  поэтому  спорила против террора и "старая" "Искра", когда она писала в N 48 "теперь же, когда демонстрации переходят в  открытое сопротивление власти,  наш старый терроризм перестает быть исключительно смелым приемом  борьбы.  Теперь  героизм вышел на площадь;  истинными героями нашего времени являются теперь те революционеры,  которые идут во главе  народной  массы..." (Т.9, сс.276-277).

Как видим,  вопрос об отношении к политическому  терроризму  в России в начале текущего века обсуждался весьма активно, причем далеко не большевики были его апологетами.

В июле 1908 г. в "Пролетарии" вновь критикуется эсеровская газета "Знамя труда" за "перепев на тысячу ладов призывов к  террору, за неумное,  неумелое, наивное приспособление к этому якобы новому,  на деле старому и очень старому приему взглядов на революцию,  на массовое движение, на значение партии вообще и т.д." (Т.17, с.140).

В 1910 г.  в статье "Уроки революции" в качестве первого и основного урока  революции 1905 г.  Ленин называет тот,  что "никакая героическая борьба одиночек-террористов не могла подорвать царского самодержавия" (Т.19, с.419).

В резолюции совещания ЦК РСДРП в 1913 г. отмечалось, что "партия социалистов-революционеров   продолжает  официально  отстаивать террор,  история которого в России совершенно оправдала социал-демократическую  критику  этого  метода  борьбы и закончилась крахом" (Т.2,  с.60).

В речи на съезде швейцарской социал-демократической  партии  в ноябре 1916 г. Ленин вновь подчеркивал, что "опыт революции и контрреволюции в России подтвердил правильность более чем  двадцатилетней борьбы нашей партии против террора как тактики" (Т.30, с.183).

А в интервью корреспонденту шведской газеты "Фолькете  дагблат политикен" 1 мая 1918 г. он вновь отмечал, что "история русской революции показывает, что партия всегда прибегает  к  индивидуальному террору, если она не пользуется поддержкой масс" (Т.36, с.482).

Уже в мае 1920 г.,  в обращенной к делегатам II Конгресса  Коминтерна книге "Детская болезнь "левизны" в коммунизме" В.И.Ленин в числе уроков российской социал-демократии счел  нужным  особо  подчеркнуть, что "...1900-1903 годах,  когда закладывались основы массовой партии...  большевизм воспринял и продолжал борьбу с партией, всего более  выражавшей  тенденции мелкобуржуазной революционности, именно с  партией  "социалистов-революционеров",  по  трем  главным пунктам. Во-первых,  эта партия, отрицавшая марксизм, упорно не хотела (вернее,  пожалуй,  будет сказать:  не могла) понять необходимость строго  объективного учета классовых сил и их взаимоотношения перед всяким политическим действием.  Во-вторых,  эта партия видела свою особую  "революционность" или "левизну" в признании ею индивидуального террора,  покушений, что мы, марксисты, решительно отвергали" (Т. 41, сс.15-16).

Таков вывод, и таков урок для коммунистического движения делал идеолог будущей компартии России.

Поскольку нередко и сегодня доводится слышать и  о  том,  что, якобы,  коммунисты  в  последующие  годы  "героизировали" террористов-эсеров. Для опровержения подобных суждений и утверждений представляется необходимым обратиться к главному историко-идеологическому  документу  30-х  -  50-х  годов прошлого века - так называемому "Краткому курсу истории ВКП(б)".

В нем  подчеркивалась ошибочность политического терроризма исторических предщественников социал-демократов,  его  бесполезность:

"Убийством  отдельных  лиц нельзя было свергнуть царское самодержавие,  нельзя было уничтожить класс помещиков. На месте убитого царя появился  другой - Александр III,  при котором рабочим и крестьянам стало жить еще хуже.

Избранный народниками  путь  борьбы с царизмом посредством отдельных политических убийств,  посредством индивидуального  террорабыл ошибочным  и вредным  для революции"( Выделено мной - О.Х.)[44].

На наш взгляд,  в этих словах прослеживается сходство с  антитеррористической аргументацией,  ранее  представленной в цитируемых работах Л.А.Тихомирова.

Далее в этом учебнике вновь подчеркивалось,  что "Ленин в ряде своих работ этого периода (конца XIX - начала XX века -  О.Х.)  подвергал критике те средства политической борьбы народников, которыми пользовалась основная группа народников - народовольцы, а позднее - продолжатели народников - эсеры, в особенности тактику индивидуального террора.  Ленин считал ее вредной для революционного движения, так  как  она подменивала борьбу масс борьбой одиночек-героев.  Она означала неверие в народное революционное движение"[45].

Предпринятый нами исторический экскурс показывает, что проблемы  терроризма и борьбы с ним не только волновали,  но и широко обсуждались в  российском  обществе еще в конце позапрошлого и начале прошлого века.  К сожалению,  содержание этой дискуссии оказывается актуальным для нашей страны и сегодня.  Вот почему анализ воззрений идеологов большевизма на роль и  место  терроризма  в  общественной жизни страны не утратил своей злободневности и сегодня.

В статье "О "терроризме" и опять о наших партиях"[46] ее авторы  обсонованно констатируют,  что "...  с первых лет возникновения научного социализма он (Ленин-О.Х.),  постоянно боролся против тактики  личного  террора  (направленного против отдельных ненавистных представителей и слуг капитала), именно с разоблачения бесполезности и вредности проповедуемого народниками массового террора против царя и его слуг началась теоретическая борьба  российских  марксистов".  Но,  в то же время,  ставшая хрестоматийной фраза "Мы пойдем иным путем!", "известная больше, чем теоретические работы Плеханова (и  затем  и самого Ленина) против терроризма народников,  эсеров и анархистов, но она верно отражает отношение социал-демократов к индивидуальному террору".

Закончив рассмотрение  истории становления и деятельности органов политического сыска империи,  перейдем теперь к истории появления  в России органов контрразведки.