Статья Озерецкого «Таракан во щах», опубликованная в журнале «Социалистический вестник»
17 июня 1925 г.
В первых числах июня обыватель страны советской был повергнут в немалое изумление. В газете «Труд» он прочел речь «вождя» советских профсоюзов Томского[xxx] на питерском губернском съезде профсоюзов, которая невероятным диссонансом должна была прозвучать для его уха, не привыкшего к подобным мотивам. Томский наговорил таких страшных вещей, что, читая его речь, всякий, вероятно, испуганно озирался по сторонам: нет ли здесь агента вездесущего ГПУ? В этой речи были такие «крамольные» рассуждения, как «свобода выборов в профсоюзах», ответственность профсоюзных органов «не вверх, а вниз», перед массой членов профорганизации и (о, ужас!) рассуждения о том, что в фабзавкомы вполне можно допускать[xxxi] «скрытых меньшевиков и эсеров» (так прямо и написано). Что такое? Что случилось?
Дело оказалось, однако, очень просто. Сам Томский не замедлил это выболтать. Все — говорит — хорошо. И завком хорош, и заводоуправление хорошо, и ладят они между собой, так что их водой не разольешь. А вдруг — «таракан во щах» — забастовка…
Именно эта самая страшная «забастовка» резко пробудила наших профбюрократов от официального благодушия и заставила их вождя запеть новые песни: вот уже с начала мая по всей ЦПО не прекращаются волнения текстильных рабочих.
Нужно сказать, что почва для этих волнений подготовлялась довольно давно. Начавшаяся «кампания по поднятию производительности труда» свелась, как это и надо было ожидать, к открытому нажиму на живую рабочую силу. Все разговоры о рационализации труда, о НОТе и прочих хороших вещах преследовали, в сущности говоря, одну простую задачу: они должны были прикрывать собой неприглядную действительность самой жестокой эксплуатации труда рабочих давно испытанными способами.
В текстильной промышленности это выразилось в «переходе на три станка». Кампания за такой переход была начата ЦК профсоюза текстильщиков еще в начале года. Результаты ее не замедлили сказаться: по всей текстильной промышленности начался переход к работе на трех станках; на эту работу переходила фабрика за фабрикой. Это не важно, что при этом не достигалось никакого производственного эффекта (наблюдения быстро показали, что при работе ткача на трех станках, в среднем, один из них все время остается в не работающем состоянии). В результате сдельные расценки были понижены на 30-50%, и соответственно упала заработная плата. О понижении расценок в советской печати, конечно, ни слова, но зато «о кампании текстильщиков по поднятию производительности труда и переходу на три станка» пестрели газетные страницы в виде телеграмм с мест.
Но понижение и так нищенски ничтожного заработка взорвало, наконец, долготерпение текстильных рабочих. Конечно, при отсутствии организаций, действительно представляющих и отстаивающих их интересы, протест их не мог принять серьезных организационных форм. Однако если помнить, в каких условиях протекает жизнь на современных советских фабриках, приходится только удивляться размаху движения.
В нашей стране «диктатуры пролетариата» сведения о забастовках рабочих относятся к числу «секретных», но вот ряд интересных данных. В начале мая бастовала 7 дней Глуховская мануфактура[xxxii]. Была забастовка и на Раменской мануфактуре[xxxiii]. Результаты этих забастовок неизвестны. В Тейкове забастовка продолжалась 2 дня. Был выбран стачечный комитет и выставлены требования: «отказ от репрессий и возврат к работе на двух станках». По сведениям, забастовка окончилась полной победой рабочих[xxxiv]. Широкие волнения не прекращаются в двух крупнейших районах текстильной промышленности: в Тверском и Иваново-Вознесенском. Там волнения не выливаются, как будто, в открытые забастовки, зато рабочие упорно проводят пассивное сопротивление («итальянская забастовка»); есть, однако, слухи, что и там не совсем тихо. Интересный случай произошел на Сабинской мануфактуре. Там рабочие-коммунисты отказались во время забастовки выполнять обязанности штрейхбрехеров[xxxv] и за это были исключены губкомом из партии. По последним сведениям, волнения перебросились и в Москву: бастуют текстильщики в Богородском.
Насколько сильно сопротивление рабочих, в какие организационные формы отливается их протест — судить пока довольно трудно: слишком отрывочны и разрозненны полученные до сих пор сведения. Но уже сейчас можно отметить любопытный факт — отношение к стачкам со стороны рабочих-рядовых коммунистов. Кроме отмеченного выше случая на Сабинской мануфактуре в этом отношении показательна забастовка уже не текстилей, а стекольщиков на стекольном заводе в Гусь-Хрустальном. История ее такова. Рабочие завода путем исключительно интенсивной работы выгоняли до 250% установленной нормы. Конечно, это не давало спокойно спать нашим ретивым «хозяйственникам», по соглашению с профсоюзом нормы были повышены вдвое. В результате завод забастовал. После начала забастовки приезжает коммунистическое начальство и собирает собрание рабочих коммунистов и комсомольцев. На этом собрании «единогласно» принимается резолюция о прекращении забастовки, но когда после окончания его созывается общее собрание всех рабочих завода, и принятая резолюция ставится на голосование, за нее голосует лишь… один «пионер», каким-то образом очутившийся на собрании; все остальные, в том числе и участники предыдущего собрания — против. Мудрое начальство немедленно нашло выход: завод был закрыт и объявлен новый набор рабочих, причем, от изъявивших желание работать требовалась подписка о согласии работать по вновь установленным расценкам.
Как же отнеслось к этому движению профсоюзное начальство? На местах, нужно сказать, оно совершенно растерялось. Никакой определенной линии оно проявить не сумело. Наблюдались случаи и самого активного подавления, есть и факты умывания рук и передачи всего дела в руки центра. Что касается центра, то здесь, конечно, все было передано на решение всемогущего Политбюро. Образовавшаяся при нем комиссия из хозяйственников и профессионалистов ныне занимается обмозговыванием того, какими путями можно «из щей убрать таракана».
Чем кончится все дело — сказать довольно трудно. Одно несомненно — кое-какие материальные выгоды от этого движения рабочие-текстильщики иметь будут. Вместе с тем, безусловно, полученный урок борьбы не останется бесследным для самосознания масс. Вода движется.
Озерецкий.
Москва, 17 июня.
Социалистический вестник. Берлин, 1925. № 13. С.15
Примечания
[xxx] Автор ошибается. Доклад Томского был опубликован в газете «Труд» 30 мая 1925 г. См. док. № 12.
[xxxi] Выделено в тексте статьи.
[xxxii] Автор ошибается. По данным ОГПУ забастовка на Глуховской мануфактуре Богородско-Щелковского треста была 7 мая в течение получаса. Более крупная забастовка на фабриках этой мануфактуры прошла в апреле. Из-за низких ставок 4 апреля в течение часа не работали 430 рабочих прядильного цеха. 7 апреля бастовали 4 отдела бумагопрядильной фабрики Глуховской мануфактуры (600 человек), требуя увеличения зарплаты. 8 апреля бастовала Новоткацкая фабрика этой же мануфактуры (6 тыс. человек), из-за снижения расценок от 5 до 20% при переходе на прямую сдельщину. См.: «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). Т.3. 1925 г. Ч.1. М., 2002. С.226,286.
[xxxiii] Вероятно, речь идет о забастовке на фабрике «Красное знамя» Егорьевско-Раменского треста (Московская губ.) с 27 мая по 1 июня. В ней участвовало 1800 человек. Забастовка началась из-за того, что в мюльном отделе для рационализации производства с каждой пары машин сняли по одному присучальщику. Причем с рабочими эту меру не согласовывали, и даже заводоуправлению она казалась спорной. Среди наиболее активных зачинщиков забастовки были и коммунисты, и члены фабкома. Работа возобновилась после того, как прежнее число присучальщиков вернули на свои места. (Там же. С.286).
[xxxiv] Автор не совсем точно описывает события и путается в административно-территориальном делении. Тейковская мануфактура находилась в Иваново-Вознесенской губ. Забастовка на ней была самой значительной и по продолжительности (4 дня, 6-9 мая), и по количеству участников (5 тыс. рабочих), и по организованности и влиянию на другие предприятия. Причиной забастовки послужил перевод на 3 станка и 4 сторонки, сделанный администрацией и фабкомом без обсуждения с рабочими. Забастовкой руководила инициативная группа из 15 бывших коммунистов и 20 беспартийных во главе с Малеевой (также бывшая член РКП и цеховая делегатка). Бастующие требовали отменить новый метод работы, уплатить за простои во время забастовок в феврале и марте, принять обратно уволенных после прошлых конфликтов, немедленно уволить директора и председателя фабкома. Комиссией из представителей местной власти и выборных от рабочих большая часть требований была удовлетворена. Уступки, которых добились рабочие Тейковской мануфактуры, стали известны и на других фабриках, на которых уже давно зрело недовольство. Пошли толки: «Тейковцы забастовали, требуя улучшения условий труда и повышения зарплаты, отсюда вывод, что молчанием и просьбами своего положения не улучшить, необходимо стачечное выступление». Победа тейковцев стала сигналом для объявления ряда забастовок. Причем бастующие советовались с тейковцами, приглашали делегатов от них на свои фабрики. Всего в Иваново-Вознесенской губ. в мае было 6 забастовок, в которых участвовало 12 тыс. рабочих. (Там же. С.286,291).
[xxxv] Выделено в тексте статьи.