Лунин писал в разных жанрах: «Письма из Сибири» — художественно-публицистический, эпистолярный комплекс; «Исторические этюды» — можно сказать художественно-публицистический конспект. Количественно преобладают историко-публицистические трактаты, но рядом — фрагменты мемуарно-дневникового типа.
В поисках наилучшего способа «пробуждения апатии» декабрист идет несколькими путями. Его общественный темперамент реализуется то в
// С 339
научных по форме попытках взглянуть на горячие общественные явления отстраненно, то в предельно опасных оценках современности вкупе с ясно представленной личной программой.
Во всем этом многообразии условно можно выделить два основных типа лунинских трудов: одни, как бы «в первом лице», с прямым авторским участием; другие — более объективные по форме — «в третьем лице».
К первой группе относятся «Письма из Сибири» вместе с другими сибирскими письмами составляющими их фон, а также дневниковые фрагменты «Записной книжки».
Вторая группа включает большую часть сибирских сочинений: личность автора и здесь проявляется ярко, постоянно, но более замаскированно.
Судя по сохранившимся рассказам современников, декабрист был с юности склонен к литературным занятиям. И. Оже рассказал о романе «Лже-Дмитрий», над которым работал Лунин; в семье Уваровых знали о польских стихах Лунина, сочиняя которые, он будто бы соперничал с Мицкевичем.
Регулярное общение с русскими литераторами, прекрасное знание европейской словесности, постоянное чтение в Сибири вырабатывали определенный оригинальный лунинский взгляд на роль литературы и разных литературных течений. 7 июня 1837 г. в «Записную книжку» внесено: «Литература во Франции пережила своего рода революцию, коей придают излишнюю важность. Перемена свойственна заблуждению. Новую школу, названную романтической, поносят столь же неосновательно, как и восхваляют прежнюю, или классическую... Классическая школа имела целью изобразить совершенного человека, который не существует, ибо природа наша греховна. Мысль эта унаследована от язычества. Отсюда рабское подражание древним, преувеличения, сухость, педантизм и все недостатки, за которые упрекают эту школу».
Продолжая свои размышления, Лунин характеризует романтиков, очевидно имея в виду под этим наименованием набирающее силу реалистическое направление в западной литературе (о русской словесности речи как будто нет): «Наконец наступает пресыщение воображаемым совершенством. Принимаются изображать столь же лживо, в формах и красках самых ярких, несовершенство человеческой природы. Искусственную красоту заменило искусственное уродство. Таково происхождение романтической школы. Она погружается в грязь, как предшественница ее терялась в облаках. Результат остается тот же; но влияние ее, вероятно, будет менее длительным и менее вредным, ибо дьявол скорее внушает отвращение, если видны его рога, чем представая в образе светлого ангела».
Таким образом, обе литературные школы не устраивают Лунина, хотя первая «менее вредна».
Сатира, особенно литературно-сатирическое использование священного писания, декабристом не приемлется решительно, и он обрушивается на «Потерянный рай» Мильтона.
Каков же его литературный идеал?
// С 340
«Одна страница Тацита,— записывает Лунин,— лучше знакомит с римлянами, нежели вся история Роллена или мечтания Гиббона. Читать и изучать сочинения древних следует не для того, чтобы открыть в них идеал красоты, как утверждают риторы, но чтобы уловить гармонию целого вместе с диссонансами, добро и зло, свет и тени».
Итак, Тацит, гармония целого со всеми противоречиями — вот один из образцов для Лунина. В «Плане начальных занятий» среди авторов, которых рекомендует декабрист, сравнительно немного «чистых» прозаиков, поэтов, драматургов: преобладают художественные публицисты, эссеисты, мастера эпистолярного жанра (Севинье, Честерфилд, Брум, Руссо, древнеримские и английские историки). Художественная публицистика, история — те жанры, в которых Лунин и выступал,— очевидно представляются ему самым действенным путем открытия и осмысления Предания. Можно сказать, что Лунин хотел стать Тацитом своей эпохи: следуя манере великого римлянина, представить окружающий мир, осветить его своим взглядом, присутствием своей личности и в конце концов рассказать потомкам то, чего «не сможет» (по его мнению) заметить ни классик, ни романтик.
Подобные претензии могли бы при других обстоятельствах показаться наивными. Однако во глубине Восточной Сибири ссыльный без прав, оригинальный и талантливый мыслитель историческими параллелями самого себя вдохновляет, подвигает на деятельность и жертву.
Латинская и греческая традиции — то, что Лунин сам сознавал и не уставал подчеркивать,— действительно, один из источников его творчества. Многое в его писаниях — краткость, сдержанность, афористичность, стиль, который Пушкин назвал бы «важным»,— роднит с творениями Тацита, Фукидида и других историков-писателей древности. Старая декабристская свободолюбивая традиция, обращенная к античным героям (Аристид, Катон, Брут) находит в Лунине достойное завершение. Его сочинения, поступки, подвиги, гибель были во многом сознательно ориентированы на древние образцы.
Античные мастера были, конечно, не единственными предшественниками Лунина. Разрабатывая важнейшие проблемы своего века, декабрист и в решении чисто литературных задач совпадает с рядом своих современников. У Лунина оригинальны, глубоко индивидуальны особые формы соединения личного с общим; динамика «Писем из Сибири» и других сочинений отличается неожиданными, поражающими читателя быстрыми переходами из области абстрактной мысли к проблемам любви, и вдруг, как бы между прочим, к проблемам общественным. Воспоминания о далеких годах, проведенных в Польше, дополняются «сибирским дневником» (встречи с Марией Волконской, замечательный эпистолярный портрет слуги Василича). Параллельно вводятся цитаты из прессы, официальных документов — и снова личность, личные обстоятельства автора.
Подобное свободное смешение было хорошо знакомо Лунину и его читателям по многим образцам. Таковы, между прочим, «Мои темницы» Сильвио Пеллико (1832); таковы разнообразные произведения европейской и русской критики, публицистики 1830—1840-х годов. Быстрота,
// С 341
легкость, ирония, свободная плавность лунинского изложения позволяют видеть в «Письмах из Сибири» один из подступов к тому жанру, который через 15—20 лет блистательно осуществится в «Былом и думах» Герцена.
Нельзя, конечно, отрицать прямого или косвенного литературного влияния на Лунина русской, европейской публицистики, но не менее важны идейные, стилистические совпадения у Лунина и неизвестных ему современных авторов: подобное явление порождалось общностью времени, общностью мыслей и тревог.
Очень интересно в этой связи хотя бы кратко сопоставить сочинения Лунина и Чаадаева. Вполне вероятно, что декабрист знал «Философическое письмо», но никаких откликов в его рукописях не имеется.
Налицо как черты сходства, так и любопытнейшие отличия многих элементов в «Письмах из Сибири» и «Философических письмах».
Оба автора, Лунин и Чаадаев, принадлежат одному, декабристскому, поколению; в 1826 г. Лунин попал в тюрьму, затем на каторгу, в ссылку, Чаадаев — в опале, под надзором.
Каждый написал религиозно-философские сочинения, посвященные главнейшим проблемам современности. Дата публикации «Философического письма» (1836) совпадает с началом лунинских наступательных действий.
Оба мыслителя поплатились за свою смелость: Лунина второй раз арестовали и отправили в тюрьму, Чаадаев подвергнут домашнему аресту, объявлен сумасшедшим.
Первое «Философическое письмо» было опубликовано, остальные сочинения Чаадаева многие десятилетия оставались под спудом. Лунину при жизни опубликовать ничего не удалось, его рукописи также надолго исчезают.
Оба публициста писали по-французски. При этом Лунин сам и перевел большинство своих трудов на русский язык, в результате чего складывался его оригинальный «двуязычный» слог. Чаадаев сам не переводил свои труды, но постоянно размышлял о языковой стихии, призывая, между прочим, Пушкина писать к нему по-русски («Вы должны говорить на языке своего призвания») (Пушкин, XIV, с. 176 21).
Оба мыслителя обладают блестящим литературным дарованием. Манера Чаадаева более объективна, абстрактна. Лунин — более свободен в вариациях формы, более конкретен, историчен.
Наконец, идеи: у обоих ощутимо предчувствие новой эпохи, огромных переворотов; у Чаадаева профетический мотив пожалуй сильнее, Лунин — более рационален.
И Лунин и Чаадаев, размышляя о России, придают большое значение религиозному сознанию, связывают достижения Европы с благотворным, по их мнению, влиянием католицизма; Чаадаев, однако, беспощадно отрицает античную культуру, мешающую познать «тайну века», Лунин же придерживается противоположного мнения, и в этом с ним солидарен Пушкин, который в письме к Чаадаеву (6 июля 1831 г.), в частности, заступался за Гомера (см. Пушкин, XIV, с. 188).
// С 342
Чаадаев (как видно по его письмам И. Д. Якушкину и некоторым другим материалам) отрицает необходимость, закономерность 14 декабря, рассматривает это событие как случайность, как эпизод в стороне от генерального движения к «тайне века». Лунин, неоднократно досадуя на ошибки восставших, в отличие от Чаадаева, находит в самом факте декабристского движения важнейший исторический симптом.
Общий взгляд Лунина и Н. Муравьева на русскую историю в целом оптимистичнее чаадаевского. Философ, живший на свободе, порою приходил в отчаяние, отрицая прошлое, настоящее и будущее своей страны, Лунин после многих лет тюрьмы и Сибири не хуже Чаадаева видит темные, умирающие формы российской жизни, «всеобщую апатию» — однако верит в неоспоримость Предания, в прогресс, пусть медленный и незримый. Он сам и его товарищи, «апостолы свободы»,— живое предсказание будущего.
Исторические судьбы чаадаевских и лунинских идей различны. Заслугой этих и других современных им российских мыслителей был страстный, ценой свободы и жизни, поиск освобождающей истины. Именно с 1840-х годов, со времени этих поисков, В. И. Ленин отсчитывал период, когда «передовая мысль в России, под гнетом невиданно дикого и реакционного царизма, жадно искала правильной революционной теории, следя с удивительным усердием и тщательностью за всяким и каждым «последним словом» Европы и Америки в этой области» 22 .