Первая четверть XVIII века прошла под знаком петровских реформ. Российское государство полностью и навсегда изменило свой облик.

            Русский Север не остался в стороне от масштабных петровских преобразований, на его уезды и волости легло резко увеличившееся бремя государственных расходов. Значительно уменьшилось население северного региона. Основными причинами  ухудшения демографической ситуации были:

            - военные мобилизации (за 1700-1709 гг. из поморских волостей и уездов в действующую армию было взято не менее 20 тысяч рекрутов)[1];

            -  мобилизации на строительство Санкт-Петербурга, Кронштадта, каналов (с 1707 по 1709 г. на различные стройки Санкт-Петербурга было отправлено более 10 тысяч крестьян, многие из которых погибли от непосильного труда в тяжелейших условиях)[2];

- многочисленные бегства черносошных и дворцовых крестьян.

Существенно изменилась и экономическая ситуация. Постепенно стала падать роль Архангельска как крупнейшего порта, осуществлявшего основные внешнеторговые операции, а вместе с этим и значение Северной Двины как важной транспортной магистрали  России.  В 1710 г. было запрещено вывозить через Архангельск хлеб; указом 1713 г. русским купцам предписывалось привозить пеньку и юфть не в Архангельск, а в Петербург. Позднее этот указ распространился и на икру, клей, поташ, смолу, щетину, составлявшие государственную монополию. В 1722 г. вообще было запрещено возить товары в Архангельск, за исключением только подвоза их из ближайших к нему областей. Принимались и другие дискриминационные по отношению к северному порту меры. Так, товары, направлявшиеся в Петербург для экспорта, не облагались внутренними таможенными сборами, а вывозная пошлина с них была снижена в 1720 г. наполовину. В то же время в Архангельске сохранялась полная пошлина с обязательной уплатой ее ефимками[3].

Все эти меры принесли свои плоды, крайне негативно сказавшиеся на внешнеторговом обороте Архангельского порта. Если в 1716-1720 гг. в Архангельск прибывало ежегодно в среднем около 140-150 торговых судов, то уже в 1721-1725 гг. – лишь около 50.

Существенно выросли налоги, как изменилась и сама система налогообложения. Вместо подворного в ноябре 1718 г. введено подушное обложение. В целях выяснения численности податного населения стали проводиться переписи. Первый опыт такой переписи был проведен в 1717 г., но он дал такие результаты, что Петр вынужден был  их аннулировать и провести в 1719-1721 гг. ревизию переписи, что и привело к появлению специфического термина – ревизские сказки. Всего в течение XVIII-XIXвв. было проведено десять переписей, последняя из них, десятая,  проводилась накануне отмены крепостного права в 1857-1858 гг.

Результаты первой переписи по Черевковской волости дают следующие результаты[4]:

“Всего в Черевковской волости церковных, причетнических, черносошных крестьянских, посадских монастырских и гостиной сотни Грудцына половничьих и приставных бобыльих и нищенских 310 дворов да мирская земская изба и богадельня”:                                                             

                                                                                                                     Таблица 2.

Для сравнения стоит перевернуть страницу в цитируемой “Переписной книге черносошных крестьян Черевковской волости” 1717 г., и мы увидим, как резко изменилась картина за 40 лет, прошедших с момента последней переписи 1677 г. Далее в книге следует ссылка на количество населения волости в 1677 г.[5]:

                                                                                                                      Таблица 3.

Количество дворов уменьшилось более чем на треть – на 36%: с 482 дворов в 1677 г. до 310 – в 1717 г.; количество мужского населения  - на 41%: с 1391 человека до 825 чел.

Выйти на уровень населения конца XVIIв. волость не смогла даже через 30 лет. По результатам 2-й ревизии  1748 г. в волости насчитывалось 1989 человек[6].

Тем не менее, несмотря на все трудности, Черевковская волость продолжала развиваться. Так, в 1727 г. в селе рядом с деревянной Успенской церковью было начато строительство каменного храма, который после окончания строительства в 1731 г.[7] была освящен во имя Св. Троицы. В 1763 г. к церкви была пристроена колокольня[8]. Церковь была холодной, но в 1765 г. к храму были пристроены два теплых придела: левый - Николая Чудотворца и правый - Ильи Пророка[9].  Косвенным образом  факт строительства нового храма и его расширения свидетельствует о росте доходов крестьян волости, на деньги которых он строился.

В 1731 г. в дер. Ляхово была построена часовня во имя Николая Чудотворца[10].  Ляховская часовня была последней, построенной в Черевковской волости в XVIII– XIX  вв. 10 июня 1734 г. последовал императорский указ, запрещавший строительство часовен “в городах, селениях и деревнях и других местах нигде, никому, на новых и на старых местах, вместо старых… отнюдь строить не велено”[11]. Тем самым правительство хотело в корне пресечь любую попытку строительства старообрядческих культовых зданий, полагая, что часовни, особенно в удаленных от повседневного контроля властей местностях, могут стать опорными пунктами распространения старообрядчества.

Преследования сторонников “древлего благочестия” продолжались как в течение царствования Петра I, несмотря на сравнительно более веротерпимую политику самодержца (по сравнению с его предшественниками), так и его преемниками.  В особенности репрессии усилились после 1718 г., когда выяснилось, что староверы оказались замешанными в дело царевича Алексея. Поэтому старообрядцы уходили во все более глухие места, стараясь скрыться от преследования властей. Одним из таких мест стало Верхнее Подвинье (Черевковская и соседние с ней волости). С одной стороны таежная глушь на  стыке Великоустюжской и Архангелогородской епархий надежно защищала  староверов от посягательств духовных и светских властей на их свободу, с другой – благодаря близости Северной Двины, основной транспортной артерии Центрального Поморья, они не лишались свободы маневра и могли почти беспрепятственно поддерживать отношения со своими сторонниками практически по всей территории Русского Севера.

            Власти стремились действовать настойчиво и активно. В августе 1723 г. преосвященный Боголеп, архиепископ Великоустюжский и Тотемский, направил в Черевковскую волость воинскую команду для “сыску раскольников”. Прибыв на место и взяв в понятые местного священника, сотского и пятидесятских, команда обнаружила, что в одном из домов деревни Нестеровской заперлись, приготовившись к самосожжению 25 старообрядцев. На все увещевания и требования подчиниться, староверы ответили отказом. Как только воинская команда приблизилась к избе, старообрядцы оказали вооруженное сопротивление, открыв ружейный огонь, а затем подожгли избу. Спасти не удалось никого.[12]

                        В начале 40-х гг. XVIIIв. в районы Верхнего Подвинья заметно увеличился приток старообрядцев из Выговской обители. Здесь в конце 30-х гг. XVIIIв. один из видных деятелей выговского Богоявленского общежительства старец Филипп столкнулся после смерти руководителя общины Андрея Денисова с его братом Семеном в борьбе за руководство общиной. В 1737 г. Филипп и группа его сторонников покинули общежительство и основали собственный скит. Год спустя, когда выговские лидеры пошли на принципиальную уступку властям и восстановили в своей церковной службе обязательную молитву за царя, Филипп решительно выступил против политики компромиссов[13]. Так родилось наиболее радикальное направление беспоповства – филипповское согласие, стоявшее на ортодоксальных позициях раннего Выга. Разногласия с руководителями Выговской обители и  преследования со стороны властей вынудили филипповцев искать для себя другие прибежища. Одним из таких мест и стали верховья Северной Двины.

 26 октября 1742 г. в Устюжскую провинциальную канцелярию был доставлен задержанный старообрядец, 18-летний крестьянин дер. Нестеровская (той же Нестеровской, где за 20 лет до этого произошло самосожжение! – В.Щ.) Черевковской волости Ефим Никитин сын Засухин[14]. Задержанный сообщил, что на притоке р.Сетры – речке Пойле (выше Уфтюжской волости) находится скит, где скрываются 25 старообрядцев. Тут же была снаряжена команда, которая прибыла в указанное место. Старообрядцы встретили прибывших неприветливо, заявив, что “за древнее благочестие, за старопечатныя книги и за двоеперстное сложение креста он готовы сжечься”. После короткой перестрелки староверы подожгли избу. Сгорел 21 человек, четверых удалось спасти, но один из спасенных, родной брат Ефима Засухина Терентий, заколол себя ножом и спустя четыре часа умер, “радуясь, что так над собою учинить ему удалось смертную язву”. Остальные спасенные показали, что наставником скита был выходец из  Выго-Лексинского старообрядческого общежительства, крестьянин Великоустюжского уезда Осип Сергеев Смиренников.[15]

            Репрессии продолжались и в следующем году. Так, 26 июля 1743 г. команда Великоустюжской канцелярии обнаружила на речке Авнюге, левом притоке Северной Двины, в 25 верстах от Черевкова новый старообрядческий скит[16]. Когда команда подъехала к избе, из окна выглянул старец, который “с яростию стал… разными лаяниями бранить святую церковь и возводить хулу на святейшего патриарха Никона, преосвященного митрополита Дмитрия Ростовского и архиепископа Нижегородского Питирима…”. На вопрос начальника команды, кто он и сколько с ним человек в избе, тот ответил, что “родом он из Каргопольского уезда из Даниловского скита, что на Выге; собралось же с ним мужеска полу 7, а женска – 12 человек”. Несмотря на все уговоры, старец поджег избу, все девятнадцать человек погибли.[17]

            Всего же карательной экспедиции удалось выявить 119 старообрядцев, из них в Черевковской волости – 16, в Пермогорской – 12, в Уфтюжском Верхнем приходе – 9 и в Нижнем – 82 чел. Кроме того, был обнаружен еще один скит в Черевковской волости – на речке Сунга.[18]

            3 декабря того же года Устюжская провинциальная канцелярия заявила, что по сообщению крестьянина Кирилла Большакова на его оброчной рыбной ловле по р. Мотьма (левый приток р. Уфтюга) имеется староверческий скит, где проживают 7 сторонников “старой веры”. Кроме того, по его словам, “с Черевковской стороны бежит народ и съезжается зачем-то в Уфтюжскую волость…” Немедленно туда была направлена воинская команда, которая по прибытии 13 декабря на Уфтюгу установила: в дер. Огарковой, что в 5 верстах от церкви, в доме крестьянина Григория Киржина собралось 64 человека во главе со своим наставником, бобылем той же волости Насоном Масловым с целью самосожжения. Начальник воинской команды принял решение  взять дом приступом, но отложил выполнение до утра следующего дня. Всю ночь старообрядцы решали, что им следует предпринять в создавшейся ситуации. Вначале они хотели тайно выбраться из дома, ставшего для них западней, и уйти в скит на Мотьму, отстоящий от дер. Огарковой на расстоянии 115 верст. Но взвесив все возможности, старообрядцы поняли, что, даже вырвавшись из кольца, они  не смогут преодолеть такое расстояние не будучи настигнутыми по пути. Поэтому утром 14 декабря изба была подожжена,  и “солдаты и крестьяне, прибежавшие на помощь, увидали, что весь уже скит объят пламенем и нет возможности пробраться вовнутрь его”. Однако трех человек: “одного парня, бабу и девку” им все-таки удалось вытащить из огня.[19]

Продолжали действовать торговые ярмарки; черевковцы сбывали кожи, говяжье сало, рыбу вяленую и соленую, рожь, ячмень, овес как на местном рынке, так и в соседнем Красноборске, а также в Великом Устюге и Архангельске.

                                                                                                                       Таблица 4.

Цены на основные товары в XVIIIвеке[20]

Во второй половине XVIIIв. крестьяне, в том числе и Черевковской волости, все активнее втягивались в торговлю и предпринимательство. В общественной мысли страны обсуждался вопрос о возможности крестьянской собственности на землю, поднималась новая волна крестьянского движения. Еще рано было говорить, что эти явления угрожали устоям империи и всей системы, но в правящих кругах уже осознавалось, что ими нужно научиться управлять, ставить их в рамки закона. Назрел пересмотр устаревшего Соборного Уложения 1649 г., которое за сто с лишним лет обросло массой новых законоположений, подчас противоречивших друг другу. То, что не успел осуществить Петр I, сделала Екатерина II, созвав Комиссию по разработке проекта нового Уложения. Созыв и работа в 1767-1768 гг. Уложенной Комиссии стал по праву одним из наиболее ярких шагов начального этапа екатерининского царствования.

            Правительство проявило готовность услышать все оттенки общественного мнения – 564 депутата Комиссии от всех сословий империи опирались в своей законотворческой деятельности на полторы тысячи наказов. В этом грандиозном замысле нашлось место и голосу северного крестьянства: пять депутатов от государственных крестьян северных провинций прибыли в Москву для участия в работе Уложенной Комиссии. Среди них был и посланец Великоустюжской провинции – крестьянин  дер. Суслоновской  Черевковской волости Василий Васильевич Ключарев[21].

            В. Ключарев активно включился в работу Комиссии, а его выступление 18 октября 1767 г. в дискуссии о праве государственных крестьян на торговлю стало своего рода обвинением  купечества Великого Устюга, Яренска и некоторых других северных городов. Ключарев нарисовал яркую и конкретную картину вторжения купечества в государственную деревню и превращения его в земле- и душевладельцев. Он показал знание статей екатерининского наказа, нашел в них обоснование своим предложениям. В его выступлении прозвучала скрытая критика ряда законов и указов, позволяющих купцам покупать в уездах земли, в результате чего они “сделались настоящими владельцами над означенными крестьянами”. Выполняя наказ своих земляков, он предложил запретить купцам владеть землями, вернуть последние “к государственным волостям”, а половников “от их невольнического рабства освободить” и впредь не позволять купцам записывать за себя государственных крестьян в половники, а позволять им лишь вольный найм[22].

Реальная деятельность Василия Ключарева и других крестьянских депутатов от Русского  Севера позволила оказать непосредственное воздействие на осмысление проблем той эпохи различными направлениями общественной мысли России. Они сумели не только обобщить материал наказов, усилить некоторые их аспекты, но в ряде случаев выйти за рамки сословного мышления и осуществить свою, крестьянскую интерпретацию некоторых из ведущих идей Просвещения.

Необходимо отметить, что в последней четверти XVIIIвека, положение северного крестьянства существенно улучшилось. Как следствие, увеличилось население волости: по ревизии 1782 г. в волости числилось 3817 душ мужского и 4037 женского пола.

В Черевковской волости по материалам Генерального межевания 1783 г. имелось 18608 десятин земли, из них под усадьбами было занято 460 десятин, под пашней – 6994 десятин, сенных покосов – 4780 десятин, леса – 9350 десятин, неудобий – 1459 десятин[23].