Караван бухарца вступил в долину Амударьи со стороны дельты. Начиналась весна. После негостеприимных степей и пустынь Хорезмский оазис показался Корчевскому сплошным садом. Таковым и был. За тысячелетие здесь сменялись народы и расы, их культуры, цари и боги. Только цивилизация орошаемого земледелия не менялась. Бесчисленные поколения пахарей разгородили насыпями и дамбами поля на квадраты, отвели речную воду в каналы и арыки. Сады и поля никогда не испытывали жажды.
Уже цвели фруктовые деревья и акации, давали тень тополя и смоковницы. Дехкане сажали дыни, табак, низкосортный хлопок. Караван-сараи были переполнены. Все излишки, что давала земля и ремесленный труд, после выплаты налогов натурой, второпях сдавались перекупщикам втридёшово, ибо не сегодня, так завтра налетят степняки или горцы. И свои же, соседи-соплеменники, такие же мусульмане, не удержатся от соблазна поживиться чужим – всё отберут, да ещё ограбленного, если не лишат равнодушно жизни, то прихватят с собой для продажи.
Хозяин каравана оставил верблюдов и часть груза доверенному лицу в хивинском городе Нукусе. Сам со слугой и двумя русскими поплыл на гребном судне-каюке вверх по Амударье. Накануне ещё раз пытался принудить рыжебородого сесть за письмо на родину, угрожая продать на работы в каменоломни. Збигнев устоял: «Там от меня пользы будет мало. Я артиллерист». Он принял совет унтера.
Из-за встречного течения гребцы не знали отдыха. Но ветер дул в спину, и каюк на вёслах и под парусом благополучно вошёл в устье Зеравшана. Оттуда, по местным меркам, рукой было подать до Бухары. При виде большого города купец благоговейно провёл ладонями вниз от бровей до кончика бороды: «Купол Ислама! Слава Аллаху!».
Вдали, в лиловой дымке, поднимались над плоскими крышами кучками и вразброс призмы каких-то строений, купола в окружении вертикальных столбов. Сойдя на берег, купец велел русским следовать за ним. Замыкал шествие вооружённый слуга. Они долго тащились через рабад, город простонародья, служащих низкого ранга, ремесленников и мелких торговцев. Прохожие жались к глухим глиняным стенам, оставляя середину улочек верховым и арбам. Люди и ослы двигались молча, сосредоточенно.
Перешли мостиком через арык и оказались во дворе, затенённом смоковницами и акациями. Женщины, отворачивая лица от чужаков, утащили детей на свою половину жилого строения. Молодой хозяин, тонкий в талии плечистый узбек, с красивым и жёстким лицом, о чём-то переговорил с купцом под тополем у колодца, окинул оценивающим взглядом русских и отвёл их в пустую комнату. В дверь, оставленную приоткрытой, рабы видели, как красавец-узбек, который отзывался на имя Махмуд, ссыпал в ладонь старого купца пригоршню монет, потом проводил его и слугу за ворота. Спустя некоторое время женщина под паранджой внесла поднос с зелёным чаем в пиалах и большой миской дымящейся баранины. Уходя, дверь за собой только прихлопнула.
На рассвете в Средней Азии людей будят не петухи, а огромные мухи. Воздух был прохладен, ночные тени только начали стекать из глиняных ущелий улиц на дно арыков и канав, в трещины почвы. Все улицы вели к базарам. Мимо одного из них лежал путь русских, ведомых их новым хозяином. На площади перед синей мечетью было не протолкнуться в базарной толпе. В глазах рябило от разноцветных халатов, тюбетеек, расшитых яркими узорами чувяков, пёстрых платков. Мелькали зелёные чалмы, коричневые лица, белые бороды, чёрные паранджи. Торговали редиской, луком, дынями, листьями табака в связках, инжиром, медными кувшинами, штуками шёлка, шерстяными плащами, халатами из грубой хлопчатобумажной ткани, ножами, овечьим сыром, тёмно-зелёным дурманом нас. Тут же, на веранде чайханы, под навесом, удачливые продавцы, успевшие сбыть товар, и довольные собой покупатели пили зелёный чай, ели фрукты и рыбу. То там, то здесь толкались длинноусые молодцы в шароварах до колен, вооружённые ружьями и кривыми саблями. Брали у продавцов без лишних слов съестное, правда, понемногу. Никто им не противился, только ропот нёсся вслед. «Сардары, тось солдаты эмира, - пояснил унтер. - Аламанов, рядовых по-ихнему, плохо кормят. Вот и промышляют по базарам… Ну, кажется, пришли. Узнаю. За этой стеной шахристан. Так здесь называют внутренний город».
Пройдя ворота в стене из сырцового кирпича вслед за своим новым владельцем, невольники очутились на другой площади. Называлась она Регистан, что значит «песок». Значительную часть её занимал Большойбазар, более богатый и упорядоченный, чем рынки рабада. Он начинался от ворот шахристана рядами оружейников. Махмуд вывел русских через разнообразный торг к пассажу Токи Орд Фурушон и тимча у пруда, где продавались головные уборы, казалось, свезённые со всего мира. К воде теснились кругами лавки. Свободными оставались две площадки. На одной из них под вопли толпы обнажённые по пояс, потные и вываленные в пыли молодцы состязались в борьбе. На другой стоял эшафот. За крытой галереей открылся вид на цитадель. «Арк», - сказал бывалый унтер. – У нас – Кремль, у них –Арк».
Збигнев измерил взглядом почти вертикальный склон холма, облицованный сырцовым и жжённым кирпичом, природным камнем, керамической плиткой. Местами в прорехах обнажался насыпной грунт. Венчали укреплённый склон остроугольные зубцы каменной кладки. За ними виднелись верхи каких-то построек. По середине этой своеобразной стены находились парадные ворота резиденции бухарских правителей, бухархудатов.
Корчевский вынес из Варшавского университета кое-какие знания. Он верно определил надвратное сооружение, как массивный портал со стрельчатым арочным проездом и двумя столбообразными башнями по бокам. Поверху башни соединялись галереей с окнами. Над ней возвышалось лёгкое помещение с террасами и козырьками от непогоды и солнца. Подъём к воротам Арка начинался ступенями, заканчивался пандусом.
По сторонам мощённой плитняком дороги, ведущей от рыночной площади в цитадель, возвышались квартальные мечети ремесленных цехов и медресе, общественные здания. На серой стене одного из них белели арабские письмена. Унтер на ходу прочёл: «Дар-аш-шифа,- и перевёл, -больница». В строении, похожем на крепость массивной кладкой глухих стен, с башней на углу, Збигнев предположил арсенал. Ворота в него сторожили канониры при пушке. Напротив, через дорогу, под цитаделью, находилось здание дворцового типа, также с угловой башенкой. Три пандуса вели на широкую террасу перед фасадом с частыми дверями, в оформлении стрельчатых порталов.
«Сюда бы нам, - вполголоса промолвил унтер, - верное дело». Махмуд будто услышал эти слова. Он остановился у подъёма на террасу и стал ждать, временами поглядывая в сторону охраняемых солдатами-сарбазами дверей. Временами они открывались, пропуская входящих и выходящих. В тот ранний час здесь было пустынно. Базарная толпа не захлёстывала сюда своими шумными, бурлящими потоками. Несколько галабатырей на завидных ахалтекинцах сторожили подход к ещё закрытым воротам крепости. Корчевский красноречивым взглядом показал бывалому товарищу на малый дворец: «Что здесь?» - Унтер понял, зашептал выразительно: «Приёмная первого куш-беги. Понимаешь?.. Если главный военачальник купит нас, можем попасть в полк. Не забудь, тверди: мы артиллеристы».
Збигнев позже узнает, что Махмуд, промышлявший продажей рабов редких профессий, подрядился поставлять пленных офицеров канцелярии главного военачальника эмирата. Полководцы эмира были озабочены более чем печальным состоянием артиллерии в своей стране. В то время фактическим правителем эмирата был Даниар-бек, первый куш-беги, предпочитавший, чтобы этот титул произносили по-арабски – визирь. Человеком он был волевым, уважающим силу, в правлении двухмиллионным народом искусным. В описываемый день он вышел с малой свитой из канцелярии, направляясь в сторону арсенала. Внимание его привлёк поклонившийся ему с достоинством молодой человек, за спиной которого стояли двое иноземцев, судя по лицам. «А, Махмуд! – узнал визирь продавца редкого живого товара. - С чем пожаловал? Специалисты по баллистике? Молодец! Пусть подойдут». Прищурившись, долго разглядывал подведённых к нему невольников. Затем дал им знак следовать за собой. Подошли к пушке, что стояла возле арсенальных ворот. Местные канониры при виде высокого начальства приняли позы, отдалённо напоминающие русскую стойку «смирно». Визирь вновь пытливо заглянул в глаза одного и другого гяура. «Так значит, офицеры? дело с пушками имели?.. Вы меня понимаете?».
В многомесячном переходе через степь и пустыню Корчевский стал понимать узбекскую речь. Унтер, владевший ею отлично, браво представился, повысив себя в чине: «Артиллерийский поручик его величества императора всероссийского, ваше высокоблагородие, - (последние два слова – на русском) и, покосившись на товарища, поспешил представить и его, - опытный артиллерист… подпоручик». – «Тогда подтвердите своё искусство», - усмехнулся визирь в крашеную хной бороду.
Тут же появился картуз с порохом и, по калибру, зелёная, твёрдая дыня. Унтер уверенно проделал все операции по подготовке орудия к выстрелу, страшно округляя глаза в сторону вялого напарника, делавшего всё невпопад. Подсказки товарища жестами и вполголоса мало ему помогали. Грянул выстрел. Дыня, превратившись в мокрую шрапнель, влетела в толпу базарных зевак. Одного унесли. Визирь указал пальцем свитскому офицеру, разодетому как арлекин, на унтера: «Его - к тупчи-баши, помощником командира батареи, а этого… - палец переместился в сторону рыжебородого великана, - этого артиллериста… Пусть сторожит двери гарема. Кастрировать сегодня же!».
Корчевский понял жуткий смысл приказа и, когда двое сарбазов взяли его под руки, одним движением отбросил их в разные стороны. Даниар-бек издал короткий звук. Солдаты, оставив у пушки ружья, бросились, не вынимая из ножен сабель, к бунтовщику. Но и тех он разметал после короткой борьбы. Уже посыпались на него со всех сторон выбежавшие из открытых ворот Акра гвардейцы-джиляу, как визир крикнул властно, перекрывая шум: «Стойте! – и красному от гнева и напряжения рыжебородому. – Вижу, ты на большее способен, чем за моими жёнами присматривать. Силён! Такие мне нужны для других дел. Жалую тебя, пушкарь, - узбек вновь усмехнулся, - званием дабаши. Служи честно».
Когда процессия двинулась дальше, пожилой артиллерист не смог сдержать радости, что всё обошлось: «Ты капрал, понимаешь? Басурманин даёт тебе в команду десять головорезов. Держись, Збышка!».