Прошло четверть века с того июньского дня, когда отряд генерала Черняева занял укреплённый город кокандского хана в предгорьях западного Тянь-Шаня, на Великом шёлковом пути. Потомки Тамерлана называли его Тошкент, что значит «Каменное Селение». Новые завоеватели стали произносить Ташкент и сделали егоцентром Туркестанского генерал-губернаторства.
С тех пор внешний вид столицы новоприобретённых земель и сам её дух сильно изменились. Рядом со старым городом, и вместе с тем проникая в него новыми кварталами, стал расти «Восточный Петербург». Древние саманные стены рушились под натиском сооружений из жжённого кирпича, рассекались клинками выпрямляемых и расширяемых улиц. При этом пришельцы щадили постройки, которые сохранили оригинальный облик восточных культур. С почтением отнеслись христиане к обветшавшим реликвиям последователей Пророка. Архитектурные новшества не оттеснили на задний план такие приметы Ташкента, как цитадель Акр в Верхнем городе Шахристан, медресе Хаджи Ахара, комплексы Хазрет имам и Шейхантаур, - религиозные и светские образцы мусульманского зодчества. По-прежнему купола мечетей отражали синее небо, а в редкое ненастье делились с ним собственной синевой. Построенные на отшибе фабрики не бросили дымовыми трубами вызов минаретам. И православный храм не противопоставил себя мечетям – органично вписался маковками в пространство единого Бога, называемого разными именами. Многолюдны, шумны были регистаны, караван-сараи и базары.
Европейская архитектура в русских вариантах, вольно и невольно поглядывала на окружающий стиль. И, оставаясь современной и респектабельной, в меру, со вкусом использовала среднеазиатские образцы, являя некий «композитный» ордер. Над низкими крышами традиционной застройки поднялись многоэтажные дома жилого назначения, с отдельными квартирами для чиновников, учителей, врачей, артистов, офицеров. Нашлось место для особняков состоятельных горожан, для театра, для зданий под учебные заведения, торговые фирмы, магазины, банки, медицинские учреждения, рестораны, кафе, гостиницы. Новые кварталы, обрекая на вырубку зелень старых двориков, давали простор паркам и скверам. Появилось много фонтанов, остужающих пыл щедрого солнца. Рукава Чирчика, давно превращённые в арыки, приобретали вид каналов. Их обсаживали акациями, шелковицами, платанами. В тени густых крон находили спасение русские ташкентцы и «новые аборигены», спешащие по делам и праздно прогуливающиеся, пешком ли, в седле или на седельном коврике, в экипаже.
Автор этого романа вдруг заметил в уличной толпе знакомое лицо. Никак, Александр Александрович Корнин! Не просто признать под пальто из модного ателье недавнего гостя памирских кишлаков. Цирюльник сделал из его запущенной бороды модную бородку; подстриг пациента и показал ему, как надевать шляпу, чтобы не портить причёску. Ведь путешественник направлялся на приём к самому его высокопревосходительству генерал-адъютанту.
С первого дня пребывания в столице Туркестана Корнин начал переписку с Игнатьевым. Велась она телеграммами на эзоповом языке. Когда граф уяснил, что произошло с его тайным посланником, он дал новые инструкции. Обстановка изменилась и в Петербурге. От идеи прокладки железнодорожных путей от Андижана в сторону китайских городов Кульджи и Кашгара правительство отказалось. В сохранении опорного пункта предприятия в Сары-Таш теперь нет необходимости. Там сменился комендант, человек новый, в задуманное дело не посвященный. Но от мысли найти путь через Памирское нагорье в Британскую Индию граф не отказался. Поскольку Корнин уже знает, как добраться из Дюшанбе до Горы, необходимо продолжить изыскание прохода в направлении стратегического перевала из долины Обихингоу в долину Бартанга, она же долина Оксу. Только теперь, учитывая препятствие в виде племени парсатов (и неизвестно, какие ещё препятствия появятся на пути к цели), экспедиция принимает характер научно-военный. По вопросам её организации обращаться к генерал-губернатору. И никакой гласности. Граф никак не отозвался на гуманитарную идею Корнина. Что ж, этнограф будет хранить её про запас.
Легко сказать «никакой гласности». Корнина уже перехватил корреспондент из «Туркестанской газеты», некий Мордыхай Срулевич, коренной бухарец, с вопросом, правда ли, что «молодой путешественник» открыл на Памире неизвестное племя, и туземцы съели всех его спутников. На это Корнин ответил с иронией. С пронырливой газетной братией приходилось держать ухо востро.
Те недели, что провёл Корнин в крошечной, уютной гостинице фрау Лихтеншталь, ожидая приёма у генерал-губернатора, не были заполнены для него скукой и томлением. Любознательный ум нашёл для себя пищу в богатейших краеведческом и этнографическом музеях. Ташкентское отделение Императорского Географического общества обладало богатым собранием арабских манускриптов. Их сопровождали переводы на кириллице, иллюстрированные красочными литографиями. Любой мог ознакомиться с результатами новейших исследований ландшафтов, недр, погодных условий, живой природы Средней Азии. Они стекались сюда от землепроходцев, с недавно созданных станций наблюдения за атмосферой и земной корой, из астрономической обсерватории. Её подвижный купол на холме, повторяя своими очертаниями купола мечетей, стал памятником Улугбеку, внуку Железного хромца. Не давали скучать спектакли русской труппы и узбекского театра «Кызыкчи».
Сразу после завтрака Корнин в нанимаемом на весь день экипаже отправлялся в путешествия по Ташкенту, по его ближним и дальним окрестностям. Возвращался к позднему, как было заведено у немки, обеду. Кормили «У Лихтеншталь» до отвала. Основой трапезы была баранина во всех видах – мясо здесь необычайно вкусное и лёгкое. Муж хозяйки заведения (он же повар) привозил его с базара бараньими тушами – копейка за фунт.
И вот, наконец, из резиденции генерал-губернатора посыльный привёз Корнину приглашение. К назначенному сроку он, расстёгивая на ходу пальто, взбегал по широкой белой лестнице, возбуждённый предстоящим разговором с первым лицом, после царя, обширного края, не сомневаясь в благоприятном решении дела.
В приёмной дежурный офицер ошарашил: его высокопревосходительство генерал-губернатор отбыл в Петербург. Просителя примет другое лицо. Им оказался маленький полковник. Нет, с прошением он не знаком. Перебирает поданные ему дежурным офицером листы синеватой бумаги, исписанной почерком Корнина, просит изложить просьбу коротко. От обиды и досады Александр Александрович косноязычен, сбивается, в конце концов идёт ва-банк: предприятие нуждается в вооружённом отряде. Пауза. Маленький полковник, поглаживая подусники, затягивает паузу, искренне вздыхает:
- Я вас, милостивый государь, понимаю, даже очень понимаю. Но поймите и меня: проблема намного сложнее, чем представляется. Она не в географической труднодоступности района. В конце концов, в составе войск округа есть горные подразделения. Гораздо большим препятствием служит неопределённый международный статус Памира. Да, Лондон готов признать его владением России, вот-вот признает, однако договор не подписан. Каждый выстрел в горах из русской берданки будет в Европе расценен, как начало войны. Наберитесь терпения, Александр Александрович, дождитесь его высокопревосходительства, я бессилен сейчас вам помочь. Скажу только одно, - полковник заговорщицки понизил голос. - Скорее дело сделается, если соберётся команда охотников, частным порядком, так сказать… Я ясно высказался?
Куда уж яснее! Выйдя из резиденции, Корнин первым делом отправился в штаб к военным телеграфистам и отправил шифровку Игнатьеву. Обычно граф отвечал сразу. А тут потянулись дни ожидания и неопределённости. Возвратился из столицы фактический наместник императора в крае и сразу выехал в Ферганскую долину, где, ходили слухи, религиозные фанатики вновь принялись мутить народ призывами к газавату с неверными.