Приезд матери с сыном переместили в сознании Искандера постыдное подглядывание за обнажённой Ариной в туманную давность. Виноват, конечно, виноват, только извиняться по прошествии стольких дней как-то глупо. Что она ему ответит? – Вы о чём, мой друг? Ах, это! Я уже забыла.
Тогда он случайно оказался под тем злополучным окном. А потом… Потом он себя не помнил.
Арина не придавала случившемуся того значения, которое придавал ему Искандер. Она не была ни оскорблена, ни взволнована. Любой бы, лишённый женской ласки, обречённый на вечное воздержание мужчина, поступил бы на его месте точно так же. И всё-таки тот случай не прошёл для неё бесследно. Он подтвердил безысходность её положения. Может быть, в том её судьба – остаться в лепрозории, посвятить свою жизнь уходу за самыми несчастными на свете больными? Но ведь таким поступком она согрешит перед Богом! У неё нет религиозного побуждения к крайне самоотверженному служению прокажённым. Если она и сделает роковой для себя шаг, то только из-за своей неспособности причинить смертельную боль конкретному пациенту лечебницы, Искандеру. Откажись он от этой жертвы, прогони её, она бы какое-то время терзалась, но подчинилась. Только Искандер на такой поступок не способен. Тех душевных сил, что остались в нём, ему хватает пока, чтобы держать себя в определённых рамках с волнующей его женщиной. Арина была уверена, Искандер не даёт воли мечте о ней, как о жене, хотя жгучий пример – через стенку. До этого он ещё не созрел. Скорее, он просто не может представить себя без неё здесь, в этой юдоли земной. Даже Фатима в припадке горестного безумия не просила её составить с сыном физическую пару. Она молила остаться с ним, как сестра, медицинская и кровная. Что это, наивность или простительная для неё (только для неё!) ловушка?
Дни между тем проходили своей чередой. Началось лето. Пришла для Арины пора принимать решение о дальнейшей службе у Юшина. Она может остаться в лепрозории и по представлению главного врача будет утверждена в своей должности губернским департаментом здравоохранения. Но если затем уйдёт, рассчитывать на обязательную помощь государства в трудоустройстве уже не придётся. Корнину известно об этом условии. При их расставании в Тавильдара он взял с неё слово, что к июлю она ответит на его предложение «да» или «нет». Вот вторая задача, требующая решения. Задача не в выборе ответа. «Да» у неё на языке. Только как совместить службу в лепрозории, с которой нет сил и решимости порвать, и жизнь замужней женщины? После Горы у Александра должно быть притуплено чувство брезгливости к проказе и ослаблен страх перед ней. Да не настолько же, чтобы смириться с выбором жены, матерью будущих его детей. И чем он, столичный житель, учёный с европейской известностью станет заниматься в Асхабаде? Где на задворках империи будет удовлетворять свои культурные потребности? Выходит, он обречён посвящать жизнь той, которая посвящает её третьему! Искандер примет жертвенность молодой женщины, ему желанной, безнадёжно любимой. Жертвенность, добытую жалостью к себе, вымоленную им. И тем самым обречёт на вынужденную жертвенность Александра, который пусть не прямо, через жену станет служить ему. Не много ли жертв для иллюзорного спасения одного. Иллюзорного, ибо его не спасти никакими усилиями.
Люди с врождённым чувством долга жертвенность свою не дозируют, порциями не отмеряют и на других не перекладывают. Поэтому Арина в конце концов пришла к мысли не втягивать Корнина в тот круг обстоятельств, что всё сильнее сжимает её, не выпускает наружу, на свободу.
Она приняла новое решение, и ей стало легко. Ощущение абсолютной независимости – что винные пары в голову. А рядом в тот миг оказался Искандер. Арина, повинуясь порыву, взяла его руку в свои ладони. Больной, по приобретённой в лепрозории привычке избегать соприкосновений с чужой плотью, отдёрнул её, но освободиться сразу не мог, а потом не пытался. Он закрыл глаза и замер, переживая своё чудное мгновение той глубины в памяти сердца, что может случиться в жизни только один раз.
В начале июля почтальон принёс к воротам лепрозория письмо. Письма приходили сюда исключительно на имя Захирова или Юшину. Последнему – в казённых пакетах большого формата. Это же письмо, в обыкновенном почтовом конверте, казённых признаков не имело, и неграмотный привратник отнёс его по привычке во флигелёк. Вскоре оттуда вышел Искандер. Лицо его было ужасным. Из кармана бухарского халата торчал надорванный конверт. Дорогу ему пересекала дюшанбинская пара с ведром воды на палке. «Сестру не видели?» - Миловидная учительница виновато улыбнулась и вопросительно посмотрела на мужа. Тот своё неведение выразил движением головы с припухшими складками лица.
Арина нашлась в лечебном корпусе. Она щипала корпию, не сразу сообразила, что протягивает ей Искандер: «Простите, сестрица, мне принесли по ошибке, я вскрыл не глядя, но, поверьте, дальше первой строчки не читал». Арина отложила в сторону работу и вынула из конверта исписанный с двух сторон лист бумаги. Первая строчка содержала три слова: «Свет мой, Арина!». «Верю», - сказала девушка, взглянув в лицо Искандера. И заспешила глазами по строчкам. Искандер присел на тумбочку рядом. Шорох складываемого листа стал для него сигналом к разговору:
- Хорошие новости?
- Вам поклон, Искандер. От Александра Александровича.
- Спасибо. Что у него?
- Подготовка к экспедиции закончена. Скоро выступают.
- Он… ваш жених?
- Почему вы так думаете?
- Ваше имя не сходило с его языка на Горе.
Арина не умела лгать.
- Александр сделал мне предложение, но мы не обручены. Я не ответила согласием.
- Когда согласитесь, вы… вы уедете отсюда?
Лицо Искандера стало белее краски на двери.
- Я не уеду. Во всяком случае, в моих планах – оставаться пока здесь.
- Значит…
- Ничего не значит!
Горький ком подкатил к горлу Арины. Чтобы не расплакаться при больном, она порывисто поднялась и вышла из кабинета. Чёрный ход вёл в сад. Там спряталась за кустом жимолости и дала волю слезам.
Ночью, при свете керосиновой лампы, Арина дописала короткое, но с трудом давшееся ей письмо Корнину. Она не отклоняла его «двойное» предложение, не просила подождать. Она освобождала Корнина от его слов. Он волен ждать или не ждать. Только ожидание, предупреждала, может затянуться надолго. Она не может оставить лепрозорий. Есть больной, жизнь которого зависит от её присутствия. Долг медицинского работника поддерживать в нём жизнь до последнего вздоха. Именно долг скрепляет цепь обстоятельств, препятствующих её с Корниным соединению сейчас. Поймите меня, Александр, и простите!