Отряд Корнина, перейдя Вахш, остановился лагерем при устье Обихингоу. Место высокое, сухое. Здесь оказалось достаточно можжевельника и арчи, чтобы обсушиться у огня, подкрепиться горячей пищей.
Накидки кавказского происхождения, так называемые бурки, и бараньи шапки; сапоги, сшитые в виде чулка сапоги из кожи буйвола, позволяющие ходить по скальным осыпям бесшумно, да железные пластины с шипами к ним были внешними признаками единства команды. В «деле» охотники предпочитали берданку, в русском исполнении, Смит-Вессон и короткий, с широким лезвием, нож. Для представителей этой человеческой породы, оценивающих жизнь свою в копейку, а высшей ценностью считающих остроту ощущений, связанных с риском, характерна полная внутренняя свобода. Это народ отчаянный, готовый на безумные (в общественном мнении) поступки и поэтому чаще выходящий сухим из воды, чем их благоразумные, осторожные собратья. Из предложивших себя ташкентцев Корнин отобрал семерых обер-офицеров в небольших чинах. С Василием Скорых прибыли отставные унтера, красноярцы. Всего набралось двадцать два охотника, считая Йиму, который на подступах к Горе был бесценным проводником. Корнина он называл Хозяином. Поверил ему, что ничего плохого против последователей Авесты не замышляется.
Все свои распоряжения организатор и начальник экспедиции облекал в просьбы равного к равным. Притом, сначала советовался с Василием. Чаще всего и передавал через него. Никто из охотников ранее с Корниным не знался. Хотя он заслуживал уважение сорвиголов, как затейник опасного предприятия, тем не менее оставался «штафиркой», «шпаком», а штабс-капитан был их поля ягодой. Они видели, что и для начальника экспедиции Скорых – авторитет. И это сокращало путь Корнина к их сердцам. Неблизкий путь от Ташкента до лагеря, через три горных хребта, через быстрые реки, в седле, чаще пешком, Корнин проделал наравне с бывалыми спутниками. Пришло время – Корнин услышал за своей спиной уважительное «хозяин», подхваченное от проводника.
От лагеря предстоял непрерывный подъём на протяжении около сотни вёрст. Нехватка воздуха чувствовалась уже здесь. Василий Фёдорович настаивал на полуторанедельной остановке. Александр Александрович торопил: пять-семь дней хватит, чтобы отлежаться, починить амуницию и сбрую, дать отдохнуть вьючным животным Хозяин уступил, но с условием, что через три дня он, в сопровождении нескольких спутников, поднимется в Сангвор, чтобы разведать обстановку.
Передовая группа разведчиков уже покидала бивуак, когда к ней присоединился Скорых: «Я с вами. Вы-то тропу знаете, а я в глаза подхода к Горе не видел. Посмотрю, насколько мы свободны в маневре».
Выступили на рассвете. Впереди двигался знающий дорогу Корнин, за ним - штабс-капитан, следом вытянулись в цепочку четверо красноярцев с навьюченными ишаками. Старшим в лагере остался белый от ранней седины поручик, из ташкентцев. Йима просился с хозяином, однако командиры сочли разумным оставить его при основной части отряда. Никто из охотников не знал пути к Сангвору. Перед расставанием договорились, что на десятый день оставшиеся в лагере пойдут по следам передовой группы.
К полудню тропа вывела шестерых путников на карниз в скалистой стенке ущелья. Остановились передохнуть. Отсюда открывался вид на лагерь. Над ним стлался дым костра. Различимы были люди и животные в каменной россыпи на горизонтальной террасе, окантованной горными потоками. В нескольких верстах выше лагеря река Вахш, уткнувшись в горный завал, разлилась узким озером, вытянутым вдоль долины.
В Тавильдара завернули по приглашению фельдшера в амбулаторию отведать настоящих щей, которые показались охотникам верхом кулинарного совершенства после приевшейся баранины. Запах медицинского пункта, улыбчивая физиономия медбрата Махмуда всколыхнули в Корнине воспоминания, вязанные с Ариной. Пока хлебал щи, всё поглядывал на дверной проём, будто ждал её появления. Арина щедра на сюрпризы. Последнее письмо из Асхабада Корнин прочёл второпях, не вникая в его смысл. Вот кокетка противная! Опять увернулась от конкретных «да» или «нет» на его предложение. Опять нашла повод для отсрочки. На этот раз сослалась на долг перед особым больным. Что ж, понять её можно. Ничего, он подождёт. Сейчас главное, безотлагательное для него – на Горе.
Единственная улочка Сангвора, стиснутая дувалами, повела русских к мечети. Её низкий купол и стрелка минарета виднелись над плоскими крышами хижин. Там же, помнил Корнин, находился административный двор. Аксакал, цветом бороды отвечающий своему титулу, в сопровождении белобородого же муллы в чалме под цвет свежего снега, оба в пёстрых полосатых халатах, уже спускались навстречу гостям. За ними двигалась пёстрая толпа. Когда оба шествия сблизились, Корнин, после почтительного «салам алейкум» в знак особого расположения к администратору кишлака и священнослужителю, провёл ладонями по лицу сверху вниз, будто омыл кожу лица и бородку. Сангворцы ответили зеркальными движениями, ответив «алейкум-ас-салам». То же умело проделал бывший комендант Сары-Таша. Четверо красноярцев, посвящённые на скорую руку в тонкости местного этикета, вместо жеста омовения неуклюже помахали перед носом свободными руками.
Пока Корнин извлекал из памяти таджикские слова местного наречия, Скорых по-русски обратился к мулле, который сам ждал случая заговорить с офицером: «Вы ли это, уважаемый домулло? Вновь пересеклись наши пути. Не знак ли свыше?» - «Ничего не происходит в мире, если так не угодно Аллаху, мой досточтимый друг. Что привело владельцев половины мира сюда вновь, если это не секрет белого царя?». – «Нас привёл научный интерес к неизученному региону земли и чувство гуманности к людям, которые поражены страшной болезнью. Надеюсь, мои слова дойдут до вождей Горы». – «Понимаю ваши намерения и верю, что вы не кровожадны. Прямой, скорой связи между нижним и верхним мирами нет. Но, уверен, что те, кто беседует с Агура-Маздой, получат возможность узнать ваши намерения».
Аксакал выделил русским на несколько дней двор, из которого осенью выехала фельдшерица Арина. Шестёрка охотников, смертельно уставших от долгого подъёма в разреженном воздухе, разместилась в пустых помещениях. Солнце уже накинуло на кишлак тень, уйдя за горы. Красноярцы, их предводитель и «хозяин» улеглись на полу, подстелив кошмы, накрылись бурками и отдались крепкому сну здоровых людей. Затих и весь кишлак. Звёздную ночь не нарушал даже лай собак.
Только в жилище муллы, за шторкой из плотной ткани на окошке горел масляный светильник. Старик, освободив от чалмы плешивую голову, сменив халат на одеяние рода прямой рубахи с подолом чуть ниже колен, сидел за столом перед раскрытой Авестой. В чаше из лазурита дотлевали вырванные из Корана уголки листов из лучшей на Востоке бумаги. Искры просвечивали сквозь тонкие стенки чаши, и едва заметные прозрачные тени перемещались по вычурным знакам древней книги, придавая словам грозное, понимал старый астраван, звучание. Он не хотел верить предсказанию, поэтому раз за разом бросал в огонь, щепоть жертвенной бумаги из книги ложной веры. Но всякий раз тени плыли однообразно, подтверждая то страшное, что неминуемо должно случиться на рассвете. Уже не было времени предупредить соплеменников. Самый выносливый, самый быстроногий парсат не смог бы одолеть до утренней зари путь к Горе.
Убедившись в своём бессилии, старик позвал, приоткрыв во двор двери, белую собаку. Потом внёс в дом огненно-красного петуха, прикрыв его голову вязаным колпаком, чтобы священная птица на свету не закричала, сунул его в мешок сонным. Накинул на плечи халат, нахлобучил на голову войлочный колпак. В домашних чувяках вышел под звёзды, прислушался. Такой тихой ночи в горах он не помнил. Даже ветер в утих в ущельях. Будто высохли, иссякли горные потоки, извечно гремевшие в ущельях валунами и галькой. Послушав гнетущую тишину, мулла возвратился в дом и через несколько минут вышел оттуда в сапогах, с мешком за спиной, в котором ворочался во сне Огонь. Медленно, помогая себе посохом, направился в сторону тропы, что вела к Горе. У ног его семенила Агура. Поравнявшись с домом, снятым русскими, он остановился, подошёл к воротам, постучал. Калитку открыл охотник, нёсший караул, на просьбу старика вызвал мигом одевшегося штабс-капитана.
- Поднимайте своих людей и выводите их за околицу кишлака, досточтимый, - сказал ему мулла. - Спешите!
- Что случилось, домулло?
- Ещё ничего не случилось, но грядёт конец мира. Постарайтесь разбудить кишлак. Может быть, ещё успеете. Прощайте, да хранят вас светлые духи!
С этими словами исчез в темноте. Агура ещё некоторая время виднелась белым пятном, и слышался стук посоха о камни.
Возвратившись в дом, Скорых растолкал Корнина и передал ему слова старика. Ни к какому мнению не пришли, но оба поддались тревоге.
- Надо бы догнать священника, расспросить подробнее, - спохватился Александр и стал натягивать поршни.
За воротами брезжил бледный рассвет. Тропа, ведущая к Горе, серела среди чёрных камней. На ней маячила человеческая фигура. Решили догонять. Погоня длилась не долго. В той стороне, разрушая тишину, стал нарастать грохот. Казалось, в долину с гор съезжают одновременно тысячи боевых колесниц из ушедшей в глубокую давность истории.
И вдруг тряхнуло с такой чудовищной силой, что Корнин и Скорых оказались распластанными на земле.