В тот самый час вышел из своего дома в Сиверском городке Эшмо Ангроманов. Ночь была безлунной. Ненастная осень плотно обложила балтийское небо ватными облаками – ни один звёздный лучик не пробивался к земле, а уличное освещение здесь ещё считали непозволительной роскошью. Только виноторговец в источнике света не нуждался. Свет, скажу откровенно, его раздражал, он ему даже мешал. И, если бы хозяин весёлого заведения, сам зрячий, жил в стране слепых, ему не пришлось бы тратиться на свечи и керосин, а дубовые ставни на окнах каменного дома никогда не открывались бы навстречу солнцу.
Эшмо покинул тёмный дом и нырнул в кромешную тьму, ориентируясь в ней свободно, будто в своей спальне. Он направился в известную ему сторону пешком, но подошвы его домашних чувяков на босу ногу не стучали по булыжникам мостовой, и длинные полы чёрного шёлкового халата, с нашитыми звёздами из чёрного бархата, не задевали каменных тумб, что отделяли проезжую часть дороги от пешеходной. Ибо сам он в человеческой оболочке, наделённый именем личным и родовым, всё, что было на нём, весь земной антураж за пределами его физической сущности существовали лишь для окружающих его людей. Сам же для себя и для существ отдельного порядка он жил в совершенно ином, иначе устроенном пространстве. В ту земную ночь он выделил в нём между собой и целью направление в виде некоего умозрительного тоннеля, наполненное комфортным для него мраком, и двигался в нём свободно. Любой закон Вселенной, кроме тех, что назвал обязательными для исполнения дэвами Ангра-Майнью, мог нарушать Эшмо с тем или иным успехом. И неуспехом, если вмешивались по велению Властелина Света и брали верх агуры. Кроме одного – Закона Времени, что тёкло в одном направлении и увлекало с собой всё сущее. Этот закон существовал сам по себе задолго до появления богов. Он сам был высшим богом, безразличным ко всему на свете. Поэтому Эшмо терпеливо, не торопя мгновений, перемещался в пространстве. И вот впереди появился свет (если бы люди в этот миг могли видеть Эшмо, они сказали бы, что он зажмурил глаза и поморщился). Навстречу ему двигалась Маркитантка с дорожным фонарём в руке. Под звонкими подошвами её сапожек, расшитых речным жемчугом, была реальная каменистая дорога, такая вот странность. Серебрились седые волосы на непокрытой голове молодой женщины со смуглым, несколько скуластым лицом, оригинальность которому придавали разноцветные глаза – бирюзовый и карий.
Они сошлись, где каменистая дорога упиралась освещённым концом в абсолютный мрак.
- Тебя можно поздравить, Эшмо. Ты сделал невозможное. Признаться, удивил.
- Скоро удивлю ещё больше. Подожди чуток, эдак с три десятка земных лет. Но ты опять сумела мне помешать. И чего тебе вздумалось ускорить трясение Памира? Я наметил на более поздний срок, чтобы известные тебе людишки собрались в определённом месте. Опять любимчика завела?
- Ты, ненасытный, готов лишить меня всей клиентурысразу. Не торопись! Я же говорила не раз: у меня своё дельце. Что до любимчиков, водятся за мной такие грешки. Я вечно молодая женщина. И хотя в плотских утехах со смертными не нуждаюсь, у меня могут быть пристрастия иного рода к людям, не обязательно к мужчинам.
- Помню: Антонина, Дарья, Елица (нет, на черногорке ты обожглась). Теперь – Арина… Прошу тебя, уступи мне Феодору. Она не мужчина, и у неё мало женского.
- Подумаю. А пока давай делить сферу интересов, хотя бы в общих чертах. Поторгуемся, а?
- Ну, с тобой торговаться! Ты же маркитантка по призванию… Но попытаюсь.