Тимур нагнулся в калитке, шагнул через порожек и, выпрямившись, увидел Мариам. Жена выходила в сад из женской половины дома. Двери за её спиной остались открытыми. Оттуда послышался детский смех, перебиваемый наставлениями Наташи-ханум, русской девушки с гимназическим образованием, нанятой в дом одновременно нянькой и гувернанткой. Детей было трое, от двух до семи лет, мальчику Искандеру исполнилось пять.
Мариам, миниатюрная женщина лет двадцати пяти, дома носила сари из яркой ткани. При таком наряде правое плечо остаётся открытым. Чёрные прямые волосы она завязывала в тугой узел на затылке, обнажая тонкую шею и мочки ушей с огромными, затейливой формы серьгами. Русская школа не избавила её от невинной страсти к экзотическим украшениям. В остальном уроженка горного селения племени «И» в королевстве Камбоджа ничем не отличалась от жительниц Бухары, подвергшихся русификации.
Давным-давно Тимур неожиданно для себя поцеловал девочку, столкнувшись с ней в дверях. Стыдясь своего поступка, сразу решил во искуплении греха объявить бабушке о своём желании жениться на обесчещенной… чуть не обесчещенной им маленькой служанке. Бабушка строго посмотрела на внука и заметила, смеясь прекрасными и в глубокой старости тёмными глазами: «Тебе уже тридцать, а ведёшь себя как мальчик. Ох уж эти мне поэты! Ладно, решение твоё уважаю. Но уважь и ты моё: в этом доме гаремов не было и не должно быть, никогда. Только девочке ведь лет двенадцать-тринадцать, не больше. Года три потерпи. Мариам будет ночевать у меня, днём – посещать школу. Жена известного поэта даже в мусульманской стране должна быть образована. Сейчас у нас русское время».
Тимур исполнил волю бабушки, чем вызвал осуждение ортодоксальных мусульман. Он и сам не стремился к многожёнству. К шестнадцати годам девочка превратилась в девушку. Тимур не испытывал к ней страсти. Поэт был пресыщен вереницей созданных его воображением жён, любовниц и наложниц. Её ум, способный к развитию, мягкость характера, заботливость, немыслимая чистоплотность вызвали в немолодом, по меркам Востока, муже глубокое, ровное чувство. Она отличалась врождённым умением в любой обстановке держать себя с достоинством. Имя Мариам дал девочке мулла, когда её, отзывавшуюся на имя Ма, Тимур привёз в Бухару из путешествия в страну Великого озера.
Для него это были годы болезненного ощущения отца. «Болезнь» проявилась не сразу. Несколько лет после прощального (как оказалось) посещения лепрозория прошли для сына Искандера под затихающий мотив печали. Острота потери притуплялась. И вдруг – всплеск тоски, мучительной, временами затихающей только для того, чтобы вызрел, наполнился какой-то «изощрённой» душевной болью новый приступ. Тогда ещё жив был друг «Русского дома» Закирджан, знавший Тимура с детства. Он посоветовал лучшее, на его взгляд лекарство: «Напиши книгу об отце. Вся твоя боль уйдёт в неё, останется тихая, сладкая печаль. Пиши!» И Тимур справился с «Повестью об отце». Она стала единственной его прозаической книгой, только облегчения не принесла. Тогда сын решил направиться на поиски отца. Предчувствие позвало в Индию.
В Бомбее бухарец заглянул к парсам. Ведь какое-то время Искандер Захиров провёл на Горе, среди огнепоклонников, называвших себя парсаты. Там он мог стать тайным приверженцем Агура-Мазды. Бомбейские последователи Авесты, оказалось, слыхали о некоем дервише, прокажённом, собиравшем толпы проповедями о какой-то Святой Деве Ариев. Он называл её именем, кажется, Ария или Ариния, Арна. Говорят, его видели на юге.
Двинуться в указанном направлении побудил бухарца случай на постоялом дворе. Его взгляд выхватил из глубины человеческой массы женскую фигуру, точно на миг десятки людей расступились между ней и Тимуром. Он успел рассмотреть и запомнить молодое лицо в обрамлении седых, красивого оттенка волос, собранных на затылке в «конский хвост». Небольшого роста женщина, несмотря на жару, куталась в чёрную шаль. Она пристально смотрела в его сторону, и когда взгляды их встретились, призывно повела головой, пошла прочь. Повинуясь воле незнакомки, поэт стал пробираться через толпу вслед за удаляющейся чёрной спиной с мотающимся серебряным «хвостом». Он смог приблизиться к таинственной женщине только на железнодорожном вокзале. Там она вспрыгнула на подножку отходившего поезда, он успел вскочить в следующий вагон. С трудом продрался между стиснутых тел к паровозу, потом обратно, в хвост. Казалось, то там, то здесь мелькает седая головка. Приближался – не она! Выбившись из сил, задремал на корточках между спящих вповалку пассажиров. Слышит, кондуктор объявляет Мадрас. Это восточный берег полуострова. Сколько же он проспал? Ему показалось, несколько минут. На привокзальной площади Искандеров видит белую голову. Незнакомка садится в коляску, и сухой индус с чёрными ногами пускается рысью, вцепившись паучьими руками в тонкие оглобли.
«Возьмите меня, сагиб!» Тимур оборачивается на умоляющий голос. К нему подкатил рикша. «За ними!» - показывает пальцем бухарец, мигом оказавшись на сиденье за шоколадной спиной юноши в набедренной повязке. Погоня заканчивается в морском порту. У причала красный пароход. Густо дымит труба. Вот-вот поднимут сходни. Незнакомка, похоже, готова подняться на борт, кого-то ждёт. Да его же ждёт! Машет рукой – «скорее». В руке у женщины какая-то бумажка. Она протягивает её поэту, когда тот оказывается рядом: «Вот ваш билет. Удачи вам!» Её фарси безупречен. В голове Тимура лёгкий туман словно от дурманящих испарений. Он чувствует опьянение, ему легко, радостно. Он берёт билет, рассыпается в восточных благодарностях и, не чувствуя ног, взлетает на борт.
… Проснувшись на утро в отдельной каюте, мало что мог вспомнить. Кажется, была женщина. Как она представилась? Ах, да – маркитантка! Они вместе ехали от Бомбея и она проводила его до парохода. У трапа расстались. Странная попутчица, странное знакомство. Заглянул в билет: конечный пункт - порт Пномпень, на реке Меконг. По притоку Меконга Тонле-Сап, плывя вверх по реке, он доберётся до Великого озера Камбоджи. Там наймёт проводника, чтобы пройти через джунгли к таинственному Ангкор-Вата. Тимур нисколько не сомневается: ему необходимо быть именно в этом городе, давно покинутом обитателями. Настолько уверен в этом, что не пытается даже проанализировать своё решение, найти ему основание. Надо достичь во что бы то ни стало Ангкор-Вата! Надо!
С проводником Искандерову не повезло. Был он стар, сил своих не рассчитал, сбился с пути и скончался от огорчения в незнакомой ему местности. Похоронив кхмера в мелкой яме, вырытой ножом, Тимур побрёл сквозь влажные джунгли наугад, пока не наткнулся на тропу. К его удаче, по ней двигались паломники. «Белого господина», одетого во френч, в крагах и пробковом шлеме, с сумкой через плечо, они приняли в свою компанию, накормили и пригласили следовать за ними в святое место. На вопрос, как называется это место, услышал в ответ:город, Ангкор-Вата. Неисповедимы пути Аллаха!
Наконец лесной массив остался за спиной. По бокам дороги, за рядами каменных кобр с раздутыми шеями, открылись водоёмы. Впереди показались пять башен в виде тиар римских пап. Издали они казались лёгкими, как цветы лотоса, но вблизи оказались тяжёлыми каменными громадами. Эта гигантская корона из башен, густо покрытых скульптурой и рельефами, надписями на санскрите, с остатками позолоты и серебра на куполах, в пятнах красок, возвышалась на ступенчатой террасе, опоясанной тремя галереями. «Вершины бога Индры» носили следы крайней запущенности. Корни растений, лианы, тропические дожди помогали безжалостному времени.
Когда-то вокруг храма селились, кроме жрецов, представители всех сословий, от знати во главе с царём до ремесленников и земледельцев. Здесь было всё, что способно представить воображение. Не было только кладбищ. Заботиться о душе бессмысленно, после смерти человека она переселяется в новорожденного или всякую тварь, а тело превращается в падаль. Его надо сжечь либо отнести в нечистое место на съедение зверям и птицам. В молитвах кхмеры просили только за живых, у алтарей. Всё это теперь исчезло. В немногочисленных лёгких постройках на сваях жили паломники. Где попало, ютились бродяги. Квартал хижин из бамбук вмещал всех жрецов и монахов, послушников, храмовых певцов и танцовщиц.
Жрец в жёлтой тоге согласился за пригоршню серебра показать «белому господину» местные достопримечательности. Улучив минуту, Тимур спросил старика, не появлялся ли на Великом озере дервиш, пришелец из дальней страны, не похожий на местных обитателей не похожий «Вроде меня», - поэт обвёл пальцем вокруг свого лица. «Был такой. Вы очень похожи. Одно время он жил на окраине города среди собирателей нечистот, потом его изгнали. У него появились на лице следы страшной болезни – «маска льва». Он поднялся в горы, к племени «И», построил хижину среди леса и жил в ней, - помолчав, жрец добавил: «Святой с глазами из золота, как у тебя, чужестранец, превратился в дым и улетел на небо». – «Святой?» - «Так его стали называть жители гор. Он поклонялся Деве по имени Арна… Кажется, так… Люди «И» плохие последователи Будды, они в душе остались язычниками. К нему потянулись паломники из селений». – «А где это место, отец?». – «Надо плыть вверх по реке Тонле-Сап, что впадает в Великое озеро, а потом подняться на гористый берег. Путь опасен. Горцы приносят человеческие жертвы своим богам. Пленники обречены. Но есть возможность уцелеть. Я имею на примете проводника, из монастырских послушников. Он родом из селения, вблизи которого жил тот, кого ты разыскиваешь. Только он обойдётся тебе не дёшево. По местному обычаю, чужестранец, явившийся в сопровождении местного жителя, его гость. Значит, твоя жизнь в его руках».
Тимур отсчитал на ладонь жреца пять золотых червонцев. На следующее утро лодка-каноэ отчалила от берега Тонле-Сап. На корме с длинным веслом стоял нанятый проводником послушник, смуглый уроженец гор, с татуированными руками и ногами. Наготу его прикрывала набедренная повязка из оранжевого лоскута. Как и его наставник в жёлтой тоге, он изъяснялся на фарси.