Глава кабинете народных назиров Файзулла Ходжаев сидит в своём роскошно обставленном кабинете во дворце Ситора-и-Мохи Хосаи. Перед председателем раскрыт настольный календарь на декабре 1923 года. Он никак не может вспомнить, какой сегодня день. А вызывать секретаршу не хочется. Придётся спрашивать «как дела» или произносить другие бессмысленные фразы. Рука сама потянется под юбку. Тоска. На днях он утвердил секретное соглашение с Москвой. По сути, подписал себе смертный приговор. И приговор независимой Бухаре. Притом, решился на такой шаг больше по личным мотивам, чем по принуждению извне. А ещё предстоит дать ход одной страшной бумаге. Она убьёт ни в чём не повинного человека, не совсем ему чужого. Его торопят стоящие над народной властью. И он бессилен противодействовать им. Как он дошёл до такого!
В сейфе стояла початая бутылка французского коньяка. Файзула встал из-за стола, налил большую рюмку, подошёл к окну. За стёклами стыл на зимнем ветру парк эмира, Ни души. И во дворце тихо. Выпив рюмку до дна одним залпом, обжёгся горячей струёй, протекшей от губ в низ живота, и стал перебирать в уме события последних лет.
«Мастер компромиссов», как называли Ходжаева единомышленники и противники, казалось, дальновидно рассчитал ходы на много лет вперёд. И делал их с дерзкой самоуверенностью юноши (ему исполнилось только двадцать два, когда он пришёл во власть). Да, он рисковал независимостью Советской Бухары, призвав на помощь русских большевиков. Но, благодаря им, с монархией в Бухаре покончено, а части Красной Армии оправдывали своё нахождение в восточных бекствах борьбой с басмачами. Пусть беглый эмир ждёт своего часа по соседству, перебравшись из Ханабада в Кабул. Однако на хлебах осторожного «короля» он в всего лишь почетный пленник, и вряд ли из-за своего содержанта правительство Афганистна станет идти на обострение отношений с Россией и Бухарской республикой. В ответ на телеграфное заверение Файзуллы от имени всех бухарцев в горячем чувстве дружбы к афганскому народу, Аманулла-хан направил в Бухару посольство. Это ли не знак! Россия одобрила эти встречные шаги своих южных соседей и подтвердила в договоре с Афганистаном независимый статус бывшего эмирата. «Власть народа» заручилась и поддержкой Турции Кемаля Ататюрка, передав терпящей бедствие стране часть национализированной казны Алимхана.
Кабинету Ходжаева удалось добиться от России действий, о которых эмир не смел и мечтать. РСФСР пошла на ликвидацию политических институтов колониального присутствия России на бывшей вассальной территории. Бухаре передали города Каган, Чарджоу, Термез и Керки со всеми их предприятиями, железными дорогами и прочим имуществом Российской империи. Правда, пришлось принять на государственную работу направленных из России и Туркестана около трёхсот подозрительных человек, похожих на переодетых чекистов, но за ними присматривают «местные мастера», прошедшие практику в известных всему Востоку бухарских зинданах.
Файзулла был бы не Файзуллой, если бы, вытанцовывая политические «па» с Советской Россией, не держал в уме другой вариант развития событий.
Файзулла понимал, что вольно-невольно он, фактически правитель БНСР в силу своих способностей и авторитета в народе, стал, мягко говоря, очень колоритной фигурой. Одновременно большевик-ленинец, вступившей в партию в Москве, и автор буржуазной конституции, принятой дома. Интернационалист (по приёмам руководства страной) и крайний националист-пантюркист по складу характера. Союзник руководителей Советской России и скрытый их враг, поскольку заводит шашни с казахскими и туркменскими националистами в регионах бывшей империи. Подаёт обнадёживающие сигналы британцам, извечным врагам российской государственности. Его, премьерназира, чиновники, подбирая специалистов на ту или иную должность, при дефиците собственных кадров, стали отдавать предпочтение тюркоязычным специалистам из России, турецким инженерам и офицерам. Отыскивают где-то чистокровных белоглазых британцев, отлично разговаривающих сразу на узбекском, туркменском, фарси и на таджикском. Даже при величайшем мастерстве находить компромиссы, такое лавирование, с опасно крутыми поворотами, рано или поздно закончится выводом «мастера компромиссов» под стражей из Ситора-и-Мохи Хосаи. Он пребывает в смертельном бульоне, заваренном из несовместимых ингредиентов.
Иногда хотелось отвести душу, да кому Файзулла может доверить в Бухаре тайные свои мысли! Только один человек в городе может его понять, сказать правду в глаза и не выдать. Но в «Русском доме» большую часть года тихо живут только работники с семьями. Хозяин проводит в нём зимние месяцы. С первым теплом он отправляется в путь. Его видят в различных регионах Средней Азии. И ещё кое-где. Глаза и уши спецслужб при Ходжаеве есть везде, в том числе в Кала-и Фату.
За экс-эмиром в Афганистане негласно признали допустимость морального влияния на соплеменников из бухарской эмиграции. Но никаких юридических прав, никакой политики! Выходить из «золотой клетки» позволяется в любое время немногим обитателям Кала-и Фату, пользующимся доверием властей. Среди них придворная дама Мариам. Но стоит ей покинуть страну, обратного пути не будет. Жена Тимура не рискует: такой шаг разлучит её с сыном, который теперь воспитывается и учится под присмотром отобранных мударрисов и светских учителей с детьми Сейида.
Подросток с твёрдостью взрослого заявил родителям, что решил связать свою судьбу с династией Мангытов: «Мы ещё вернёмся домой, Ситора-и-Мохи Хосаи примет нас», - как-то заявил открыто Искандер обладатель мягких усиков.
Председатель вновь наполнил рюмку. Сев на угловой диван в кабинете, поставил её на столик для интимных гостей и забыл о коньяке.
Да, он опасно увлёкся политическими импровизациями. В результате Бухарская Компартия вошла в состав РКП(б). Простые её члены не сразу узнали об этом. Без промедления была создана Бухарская группа Туркестанского фронта, включившая в себя войсковые части Советской Росси и Бухарской республики, её милиции. А это, по сути, означало полный крах независимости. Никто в правительстве, в Центральном Исполнительном комитете уже не заикался о выводе российских войск с территории республики. Тем более, что никакой отдельной России не существовало с конца 1922 года, когда на базе РСФСР был оформлен СССР. Вслед за объединением коммунистических партий двух стран, произведённым в Москве, медленно, но неизбежно происходило втягивание БНСР в советскую красную империю во главе с «династией» космополитов-инородцев, занявшей Кремль на святом холме поверженной России.
«Мастер компромиссов» сохранил доверие Кремля. Поэтому и сидит сейчас в полном одиночестве в роскошном кабинете дворца Мангытов. И в столе у него, «под семью печатями», тот самый документ, что наводит на мысль о смертном приговоре – себе самому, своей стране, как независимому государству. Ведь Председатель Совета надиров неделю тому назад утвердил от имени правительства секретное соглашение о подчинении органов госбезопасности Бухарской Республики Отделу Главного политического управления СССР (проще, ОГПУ), что поставило Бухару под официальный чекистский контроль. Да, теперь нет ни малейшего сомнения: суверенитет утрачен полностью. И как раз сегодня поступила бумага, подтверждающая бессилие Ходжаева. Он не может не утвердить её, не в силах. Может только Ленин. Или Дзержинский. Там, в страшно далёкой Москве. И не само бессилие гнетёт, а соучастие в преступлении.
Рука тянется к правительственному телефону: «Агабеков, давай ко мне! Здесь поговорим».
«Ты с ума сошёл, Георгий! - этими словами встретил Файзулла первого в тот день посетителя, когда тот без доклада секретарши хозяйским шагом вошёл в кабинет премьерназира. – Скажи мне, что это?» - «Список подлежащих немедленному аресту», - густым голосом отвечал вошедший, без приглашения садясь на угловой диван и приглаживая пальцами усы над широкой щелью тонкогубого рта. Был он носат, чёрная шевелюра нависала над низким лбом; в глубоко спрятанных глазах под густыми бровями трудно было что-либо высмотреть.
Ходжаев подскочил к нему, тыча в лицо исписанный лист бумаги: «Вижу, что не письмо Татьяны Онегину. Но вот этот, третий сверху? Ты понимаешь, сраный Шерлок, кого тащишь на эшафот? Ис-кан-де-ро-ва! Это же международный скандал! И где доказательства?» - «Может быть, Шерлок Холмс я и сраный, не спорю, но вот как Георгий Сергеевич Агабеков вполне отвечаю своей должности, - отвечал гость спокойно и серьёзно. - А доказательства? Изволь, - начал перечислять самый неумолимый из чекистов Туркестана. - Твой классик, в отличие от других писателей Бухары, совершенно не занимается общественной жизнью. Айни подтверждает. Айни отказался поручиться за него. Где встречи с рабочими коллективами, дехканами? Жена его – придворная дама изгнанного эмира. А дети? Скажешь, пионеры? Комсомольцы? Не-ет! Сынок его вроде пажа при Алимхане. Сам же папаша, что ни год, Кабул посещает, столовается с Мангытами. В Бухаре наездами. Кстати, что он по стране шныряет, всё высматривает? А? Молчишь? Я знаю – секретами интересуется. Приглядится, запишет и – в разведотдел Аманулла-хана. У нас с ханом вот-вот война начнётся, англичане как пить дать ввяжутся. Нас с тобой, Файзулла, за этого английского шпиона первыми к стенке». – «Ну, скажешь, английский шпион», – возразил Ходжаев как-то устало. Ему вдруг захотелось на все такого рода проблемы закрыть глаза, махнуть рукой на старых друзей. Вообще на так называемый народ Бухары. Плебеи! Стадо! Он государственный человек. О державе надо печься. Такие, как поэт Тимур, о державе не думают. Им русскую культуру подавай, чтобы романсы слушать на свои стишки.
Агабеков разгадал состояние премьерназира. Положил тяжёлую ладонь ему на плечо: «Искандерова надо брать. Давай, давай, подписывай! Ничего с ним не случиться. Проучим маленько. Есть место подходящее, слон назвается. Да не тот слон, что слон, а Соловецкий лагерь особого назначения. Политичские там будто в доме отдыха живут – своя газета, клуб, художественная самодеятельность, библиотека; разрешается жён с собой брать. Вот тебе ручка, английская самописка. Хочешь, подарю?»
Потом приятели пили хороший французский коньяк. Позвали секретаршу. Русская девушка комплексами не страдала. Юбка на ней была короткой – по моде, ноги полные. Файзулла не спускал с её округлых колен осоловевших глаз. Но воли рукам не давал: Георгий хоть и друг, но приличия надо соблюдать…