Искандер Тиммур оглы занимал при экс-эмире официальные должности старшего мирзы, проще говоря, писаря, и дурбина, то есть государственного казначея, хотя ни государства, ни казны у последнего Мангыта не было. Дворцом Кала-и Фату в долине Чардех он пользовался из милости короля Афганистана. Бывший хозяин Садика Вселенной с центром в Бухорон Шариф завёл отборное стадо каракулевых овец, чтобы прокормить большую семью и горстку верных слуг потерянного трона. Алимхан заприметил сына знаменитого поэта с первых дней изгнания, приобщил к дворцовой службе. С отроческих лет Искандер отличался усидчивостью, был предан идее монархии и лично изгнаннику-Чингизиду.
Сейид Алимхан поощрял ближних вывезенными из Ситора-и-Мохи-Хоса орденами, придворными званиями и бессмысленными должностями, за которыми ничего не было. Часто на прощание. То один, то другой приближённый Мангыта кланялся высокородному изгнаннику в пояс и уходил из дворца навсегда. Родственники Алимхана не составили исключение. Своими делами и поведением Искандер доказывал готовность ради эмира (для него не бывшего)
на жизнь впроголодь, ходить в дорогих обносках, при этом не тупеть в воспоминаниях о ярком и сытом былом.
К пятидесяти годам Мангыт почти ослеп. Вместительные пиалы-кассы с наваристым бараньим бульоном, прибавили тучности, наградили его всеми болезнями обжор и лежебок. Большую часть суток он возлежал на подушках, а если и выбирался за стены резиденции, то на вывезенном из Петербурга фаэтоне и не дальше тенистого берега Кабул-реки, где укладывался на кошму и декламировал персидские стихи о Благородной Бухаре. Бывало, сочинял свои собственные, на фарси и узбекском. В них, будто лейтмотив жизни, в различных вариациях повторялась одна мысль: «Чем гордым шахом по чужой земле ходить, в Отчизне милой лучше нищим быть».
Пришёл день, когда дурбин растерянно доложил, что светлейший больше тратит, чем получает дохода от торговли каракулем.
Незадолго до катастрофы Алимхан положил в европейские банки 150 миллионов рублей. Документы о перечислении были потеряны в панике бегства. Советская Россия сделала все возможное, чтобы не допустить к вкладам «врага трудового народа Бухары». Но незадолго до штурма Бухары Красной Армией и местными повстанцами Алимхану удалось организовать караван из двух сотен вьючных лошадей. Под грузом десяти тонн изделий из золота, местных монет тильпя, царских червонцев и империалов караван направился по дороге на Карши. Последний раз его заметили в отрогах Гиссарского хребта, изобилующих расщелинами и пещерами. Слухи о спрятанных сокровищах стали второй жизнью двора в Кала-и Фату. И поползли по Средней Азии.
Доклад дурбина подстегнул с недавних пор вынашиваемую Сейидом мысль. Поднявшись с дивана с помощью молодого человека, толстяк велел ему ждать. Сам отправился за штору, в комнату-сейф. Вскоре появился, отдуваясь, что-то пряча в широкий пояс-шарф.
- Мой достойнейший дурбин внушает мне абсолютное доверие, но за мной другие Мангыты, придворные, страна, её народы. Поэтому, в согласии с шариатом, Искандер Тимур оглы обязан дать клятву на Коране. Клятву, что всё здесь услышанное из моих уст останется тайной, что ни пытки, никакие соображения не развяжут язык посвящённого.
С этими словами Сейид дал подданному знак подойти к отдельному столику, сам стал напротив. На нём лежала одна книга, правильный Коран,то есть написанный по-арабски и арабской графикой; книга, не падавшая в грязь, не осквернённая прикосновением неверных.
Взволнованный, Искандер положил ладонь правой руки на священную книгу в озеленённой толчёным малахитом коже.
- Я мусульманин! Клянусь, на этой священной книге, именем Господа моего, Аллахом, клянусь жизнью и здоровьем своей матери, а также жизнью и здоровьем всех моих сестёр, будущей жены и не родившихся детей, что я никогда за свою жизнь не признесу вслух, не доверю бумаге, не выдам намёком то, что услышу сейчас из уст моего повелителя, светлейшего эмира Бухорон Шариф Сеида Алимхана (да будет имя его прославлено в веках!)
Коронованный изгнанник подал руку произнёсшему клятву, подняв её на уровень груди, не протягивая, что символизировало высшую степень доверия. Искандер обошёл столик и, склонившись, с чувством приложился к пухлой руке. Ритуальная чистота была соблюдена. Непривычно долгое стояние утомило Алимхана. Он плюхнулся на диван, похлопал ладонью рядом с собой. Искандер повиновался.
- Теперь, мой дурбин, запоминай, - эмир извлёк из-за пояса поношенную чёрно-белую тюбетейку. – Как тебе узоры? Не кажутся странными?
- Да, светлейший государь, узор необычный – мелкий, частый, без повторяющихся элементов. Подобного мне не встречалось.
Эмир самодовольно улыбнулся:
- Этот узор - изобретённое мной письмо. Вот ключ, - Алимхан извлёк из недр нижних халатов продолговатую полоску плотной бумаги. – Изучи и верни, не переписывай. А тюбетейку при мне наденешь. При мне снимешь, когда покончишь с делом. Потерять можно только с собственной головой. Спи в ней. В седле повязывай платком. Повелеваю поступать таким образом: читаешь сначала первую фразу – от центра к краям по спирали. Фразы разделены кружками. Каждая фраза – отдельная инструкция. Действуешь согласно ей. По достижении намеченного, разбираешь вторую фразу, и так до конца. Алфавит изучишь при мне, ключ я заберу. Инструкция тебе понадобится на той стороне Амударьи. И не сразу. Когда с Ханского трона за Яккобагскими горами увидишь снежные вершины Гиссарских хребтов. Тюбетейку первый раз снимешь у входа в мазар с золотым куполом. Он там один такой, не перепутаешь. Сопровождать будут всадники курбаши Усмана. С ними вьючные животные, налегке. В помощники тебе назначаю опытного караванбаши по кличке Дервиш.
Искандер почувствовал холод в позвоночнике: Дервишем звали хмурую личность, будто тень бесшумно передвигающуюся в мягких каушах по Кала-и Фату. Он был небольшого роста, плечист и кривоног. Но что особенное в нём бросалось в глаза окружающим, так это непропорционально огромные кисти рук – будто клешни рака. Поговаривали, что в Бухаре он был личным палачом эмира и что всем способам лишения жизни предпочитал удушение, притом, удавкой не пользовался. Железной хватки пальцев оказывалось достаточно.
Это было время, когда Мариам искала возможность выехать в СССР на поиски мужа. Она не думала о том, что, может быть, в последний раз видит своих детей. Но вечерний визит старшего сына на женскую половину покоев вызвал в ней волнение. Как он вырос, возмужал! Малиновая черкеска с серебряными газырями подчёркивает широкие прямые плечи, тонкий стан и мускулистые руки, очень идёт его «персидскому» лицу, переданному почти без поправок третьему поколению прабабушкой Фатимой. Сохранилось у него и «русское золото» в миндалевидных карих глазах. Спасибо славянину, улему Священной Бухары Збигневу Корчевскому, сыну Игнатия Борисова! Историю рода Мариам знала по черновым записям последней работы мужа.
«Куда собрался, сынок?» - «В плавни Амударьи, на охоту».
«В конце концов он взрослый, - успокаивала себя мать, когда осталась одна в опустевших покоях. – У него свой путь. Мне остаётся только ждать. Опять ждать!».
Сотня курбаши Усмана, перейдя Амударью Шортапинским бродом, вторглась в пределы Узбекской ССР и пошла на север, держась поросших кустарником плавней и горных троп, обходя кишлаки. Кавалерия сопровождала вереницу вьючных лошадей, опекаемых вооружёнными погонщиками. Копыта лошадей были обмотаны тряпками, головы всадников покрыты фуражками военного образца. Издали их принимали за красноармейцев. Случайных встречных басмачи отводили в чащу тугаи и удавливали камчой. Караванбаши эту работу выполнял голыми руками. Ночами огней не разводили. На четвёртый день спустились к Урадарье, подмывающей подошву Яккобагских гор. Здесь разделились. Усман оставил Искандеру вьючных животных с погонщиками, беспрекословно выполнявшими все команды Дервиша. Своих джигитов повёл вниз по течению реки. Отсюда могли нагрянуть красные кавалеристы. За Яккобагскими горами открылось холмистое плоскогорье Хантахта, что значит Ханский трон - любимое место летнего отдыха эмиров. На севере виднелись заснеженные вершины Гиссарского хребта. Зоркий дервиш произнёс: «Мазар». Искандер, присмотревшись к блестящей точке вдали, различил серый куб гробницы мусульманского святого под позолоченным куполом.
Под его стенами, у хауса, питаемого родниками, люди дервиша принялись устраивать бивуак. Сразу за мазаром, глубоко внизу, пенилась Кызылдарья. Противоположный склон горной речки был искромсан трещинами. Зияли чернотой Тартарпещеры.
Искандер отъехал в сторону, освободил тюбетейку от платка. Поворачивая круг тульи по часовой стрелке, принялся разбирать, от центра к краю, спиральную строку тайного письма. Одновременно поглядывал на противоположный склон Кызылдарьи. Кажется, вот он, ориентир! И шитый нитками узор обрывается точкой. Искандер надел тюбетейку и повязал её платком. Боковым зрением заметил подъехавшего всадника. В нос ударил сладковатый запах терьяка. Ну кто ещё из его спутников так пропитан дурманящим табаком! Обернулся: точно, караванбаши.
Наибольшую опасность затеянному предприятию эмир и посвящённые в тайну в той или иной степени, ждали от погонщиков. Как они себя поведут, узнав о характере груза? Поэтому ещё в Кала-и Фату было решено держать их, сколько возможно, в неведении об истинной цели рейда. Притом, золото Мангытов, было надёжно упаковано в кожаные мешочки. Пустили слух, мол, предстоит доставка в долину Чардех свинца и пороха. В первый вечер в лагере под стенами мазара Искандер открыто объявил, что намеревается разведать местность к северу от Кузылдарьи. Через речку переберётся ночью. Благо, полнолуние. Спать у костра улёгся первым. Неподалёку расположился Дервиш.
Как и все погонщики, караванбаши спал одетый под попоной. Проснувшись в назначенное самим себе время, бесшумно отделился от плотной массы спящих. Незамеченным, хоронясь за кущами тугаи, обошёл стороной хаус с мазаром и стал спускаться к грохочущей реке, бесшумно ступая мягкими подошвами каушей по щебнистому склону. Вдруг замер. На противоположном борту ущелья вспыхнул огонь. Дервиш запомнил его местонахождение. Помог ориентир - освещённая луной острая скала, выступающая над изломанным верхом высокого берега.
Примерно, часом ранее, в последний раз воспользовавшись подсказкой тюбетейки, Искандер, перейдя Кызылдарью, поднялся крутым склоном к подножию вертикальной стенки. Луна стояла за ней. Не сразу глаза различили узкую трещину в цельной скале. Казалось, через неё и горный козлёнок не протиснется, не то что палван с мешком золота на спине. Последний подъём оказался самым трудным. Наконец очутился перед трещиной. Она настолько узка, что не каждый и голову всунет. Искандер достал из сумки заготовку для факела. Смола на конце короткой палки загорелась ровным пламенем. Протянул факел в щель на длину руки, кое-как втиснулся боком и почувствовал, что стало просторней. Ещё шажок плечом вперёд, и можно дальше передвигаться обычным способом, но медленно - щель изобилует поворотами. Сверху капает. Резкий спуск, едва удержался на ногах. Естественный коридор расширился: противоположные стены на расстоянии локтей. Дальше становится ещё просторнее.
Последний поворот направо – извилистый проход выводит в пещеру размером с обычный мазар. Свет факела дробится на неровностях мокрых стен. Зрелище грандиозное – застывший фейерверк. Но отвлекает другое. Вдоль стен набросаны, один на другой, сотни кожаных мешочков. Каждый размером с головку сыра в полфунта. И каждый весом раз в двадцать тяжелей, чем сыр. В них, не сомневается Искандер, золото Мангытов. Легко понять, их сюда доставили, передавая из рук в руки каждую упаковку по цепочке снаружи. В щели, видимо, поставили самых щуплых. Отрадно, что под ногами не видно ни монетки, ни крупицы драгоценного металла, ни жемчужины.
Уняв волнение, закрепив на стене факел, казначей, вступивший в свои права, начинает обход сокровищ, пересчитывая кожаные мешочки. В какой-то момент оказывается спиной к выходу из пещеры. Успевает почувствовать и запомнить железный обруч, вдруг стиснувший шею с немилосердной силой. Потом будто кто-то одним дыханием, содержащим сладкий смрад терьяка, задул факел. Последнее видение – женщина в чёрном в тёмном углу пещеры, непокрытая голова, будто серебряная.
Он очнулся в палатке лежащим на кошме в нижнем белье. Вошёл крепыш в гимнастёрке, с закатанными рукавами на волосатых руках, в клеёнчатом фартуке, запачканном кровью: «А, проснулся? Ну, брат, повезло тебе: от такой гарроты другой бы на твоём месте сразу богу душу отдал. Вон синяки – все десять пальцев. И каких! Клешни! Русскую речь понимаешь? Встать сможешь?»
Искандер сделал попытку сесть, но острая боль в шее не позволила. «Ната, помоги скорбному, нечего тут залёживаться, пленника следователь ждёт», - проворчал врач и вышел наружу. «Пленник, вот оно что», - безразлично констатировал мозг очнувшегося. Некрасивая, рослая сестра, судя по белому наряду и красному крестику на косынке, помогла больному подняться на ноги и, усадив на ящик, одеться. «Обопритесь на мою руку!»
Пока переходили в другую палатку, Искандер успел окинуть взглядом местность вокруг мазара. Она была усеяна телами людей и лошадей. Нарукавные платки зелёного цвета выдавали басмачей курбаши Усмана. Голые по пояс, в обмотках, красноармейцы сносили трупы к свежей яме, собирали тут и там разбросанные украшения из блестящего металла и искристых камней, поддавая кончиком ботинка рваные мешочки из кожи.
Представитель военной Фемиды работал за столом, сложенным из ящиков. Был он в мундире особого цвета и покроя, при командирских петлицах. Представился старшим майором Рихтером, неизбывным «старорежимным» жестом указал введённому на ящик, поставленный торчком перед импровизированным столом. Этот жест, тщательно выбритое, освежённое одеколоном интеллигентное лицо, манера разговаривать выдавали в красном офицере «бывшего». Сестра вышла.
- Для вас я гражданин следователь. Вы были взяты на территории, захваченной басмачами. Правда, вы единственный из пленников, не участвовавший в бою, так как, по заключению врача, потеряли сознание намного раньше, чем началась перестрелка, притом, вас пытались задушить свои же. Это даёт вам возможность утверждать, что люди курбаши Усмана захватили вас силой. Но, во-первых, это надо доказать – где, когда, при каких обстоятельствах. Во-вторых, вам предстоит опровергнуть предположение следствия, что вы - Искандер Тимур оглы, сын литератора Тимура Искандерова… Да, да, у нас сын за отца не отвечает, я напомнил об этом ради полноты следствия. Но вам придётся ответить за незаконное пересечение советско-афганской границы, притом, не с целью навестить родной дом и полюбоваться красотами Бухорои Шариф. Вы выполняли преступное задание бухэмира, ныне частного лица, который тем самым действует во вред СССР и Афганистана. Не буду вас томить, задержанный: мы ведём вас от ворот Кала-и Фату. А тюбетеечку потеряли? Сочувствую. Её подобрал некто Дервиш. Знакомы с таким? Он успел примерить сей завидный головной убор. Думал оставить нас и хозяина своего с носом – уйти с награбленным в Кашгар. Не вышло. У нас он…Видите, господин Государственный казначей, нам всё известно. Советую сотрудничать с нами. Будете говорить правду?
Искандер перевёл дыхание и не ответил на вопрос. По убеждению он верен идеи монархии и династии. Он обязан вынести изощрённые допросы, пытки в застенках НКВД, о которых ходит столько леденящих кровь слухов. Лгать на допросах? Это бесполезно, они всё знают. И не позволяет честь. Это основное достояние потомка русского служилого человека, наследственного шляхтича, правнука прославленного улема Бухары, внука просто честного, достойного человека, сына известного поэта. Нет, он не запачкает себя ложью. Он будет молчать, если поймёт, почувствует, что его ответ способен нанести вред всем, кто дорог ему, всему, что ему дорого.
Следователь, знаток людей, не мешал подследственному копаться в себе. Пусть подумает. Опустив голову, Искандер предался мучительным мыслям. Кто информатор красных в долине Чардех? Подозрение падает на дервиша. Он мог вести двойную игру. Палач по призванию способен на любую подлость, любое преступление. Он не служил эмиру, а отрабатывал щедрое вознаграждение за каждый труп в обход Суда Шариата, без утверждения верховным судьёй - козиколоном. Видимо, давно вызрело в жреце смерти желание овладеть хоть частью сокровищ Мангытов, да не знал, как приступить к делу. Он знал приблизительное местоположение тайника, знал о секрете эмировой тюбетейки. Только прочесть на ней зашифрованное Алимханом не мог. Воспользовался, его, дурбина, оплошностью. Видимо, люди Дервиша догадались, что в тайнике. Начался кровавый делёж, в котором приняли участие подоспевшие басмачи Усмана. А красные дерущихся накрыли.
- Я дал присягу… Клялся на Коране, вырвалось у Искандера.
- «Похвально! Но вы присягали эмиру, э-ми-ру! Сейчас эмира нет, он давно низложен. Он пансионер короля Афганистана, торговец каракулем. Ваша присяга не действительна. Что касается Корана, на котором вы клялись… Подтвердите, книга из личного собрания бухэмира?
- Да.
- Так знайте, все книги в покоях Мангыта были просмотрены ещё в Бухаре нашим человеком, ортодоксальным безбожником, страница за страницей. Значит, тот Коран неправильный, и клятва ваша – пустой звук. С той же ответственностью перед Аллахом вы могли поклясться на Библии или на «Капитале» Карла Маркса».
- Я присягал Сейиду Алимхану, коронованному лицу, человеку, - упрямо стоял на своём Искандер.
- Человеку, - саркастически усмехнулся следователь. – И этот человек испытывал к вам отцовские чувства? Так? Сейчас проверим. Идите за мной… Помочь вам? Сами? Ладно, не торопитесь.
Старший майор и подследственный подошли к палатке, охраняемой часовым. В ней, под слюдяным окошечком, лежал на кошме укрытый под подбородок армейским одеялом короткий человек с восковым лицом. Глаза его были закрыты. Подойдя ближе, Искандер узнал Дервиша. На оклик Рихтера на узбекском языке не отозвался, но лишь соплеменник подошёл к лежащему вплотную, тот как от толчка вскинул веки. И сразу ужас отразился в них.
- Ты… Тимур оглы!.. Как? - послышался хрип. Тут он заметил русского. – Значит, мы не там? – долгая пауза, взгляд Дервиша стал блуждать. - Мирза… Знает Аллах, я не хотел… Сейид велел… Знать о тайнике троим – это много… Ты дело своё сделал… И меня бы потом.
Искандер понял.
- Ты лжёшь, дервиш, не мог Алимхан. Лжёшь!
- Верь… Меня забирает Аллах. Скоро предстану… Уже вижу. Перед ним… не смею…
Рихтер и пленный дурбин вышли из палатки с умирающим. Старший майор пытливо заглянул в лицо пленника. Тот понял вопрос.
- Я не осуждаю эмира. Быть хозяином Богчаи Олам и в одночасье потерять все свое могущество, власть, друзей и союзников… Жесточайший удар. Я прощаю ему. И я… прощаюсь ним.
- Так вы будете сотрудничать со следствием?
- Я отвечу на все ваши вопросы. Буду говорить только правду.
- Разумно. Такая позиция облегчит вашу участь.
- Я могу задавать вопросы, гражданин следователь?
- Можете. Только, сами понимаете, не на все получите ответ. Так что вас интересует?
- Карбаши Усман тоже в ваших руках?
Старший майор ответил не сразу
- К сожалению, ушёл с полусотней и частью сокровищ. Вопрос, куда? На что пойдёт золото Мангытов? Вот здесь вы, Искандер Тимур Оглы, можете принести пользу своему народу.