После того как итальянские бомбардировщики и тяжёлая артиллерия оставили от Плужине одни развалины, уцелевшие жители разбрелись во все стороны. Кто не мог рассчитывать на приют под чужой крышей, сооружали из обломков черепицы временную, но свою над остатками родных стен, кое-как подлатанных. Насыщенная железом земля и выживший скот худо-бедно кормили. Ремесленникам прибавилось работы, многие возвратились к натуральному хозяйству. Благо, недалеко ушли.
Среди стойких плужан, похоронивших мёртвых и без зависти проводивших беглецов, нашлись дети школьного возраста. Кое-кто из старших детей сам решил, за младших решили родители продолжить учёбу. Набралось два десятка ребят - от малолеток до отроков и отроковиц - на один общий класс. И местная учительница, Десанка Каракорич-Рус, взялась вести занятия сразу после войны. От школы в Плужине, как и от всей усадьбы Каракоричей, камня на камне не осталось. Первые годы школа ютилась в Старопивском монастыре. Старица Арсения предоставила детям не только помещение для занятий, но и полный пансион. Горный путь из дому и обратно был не близок, и миска супа, кусок хлеба, овощи, иногда мясо, подаваемые школьникам в трапезной обители, избавляли их родителей от экономии на продуктах питания дома. Спали в классе на полу вповалку, сдвинув столы к продольной оси палаты. Мальчики – по одну сторону, девочки – по другую.
С учениками начальной школы у Десанки проблем не было. Однако для успевших закончить четырёхлетку до катастрофы, требовалось обучение по программе средней школы. Пришлось добывать учебники где только можно (и в Цетинье добиралась за ними, и организовала раскопки библиотеки в развалинах родовой усадьбы). И сама училась по разным предметам рядом с интернатовской детворой.
Для дочери Александры сверстников в монастыре не нашлось, разве что с богомольцами появлялись ненадолго. Любознательная девочка за мамой следовала как хвостик. Поскольку Десанка пропадала в школе, дочка находила себе развлечение, никому не мешая, где-нибудь в уголке среди наглядных пособий и довоенных журналов, за свободным ученическим столом. Мастерила из бумаги и разноцветных тряпиц кукол, рисовала. Казалось, она целиком уходит в себя, отгораживается от окружающих фантастическими образами своего воображения, ничего вне круга своих интересов не видит и не слышит. Но когда пришла ей пора постигать науку, выяснилось, что девочка не только умеет читать и писать – явление не столь уж редкое. Она хорошо усвоила арифметику, у неё появились любимые писатели из тех, кого представляли малышам учебники по чтению. Могла бы сдать экзамен по природоведению и, при придирчивом опросе изумлённой учительницы-мамы, назвала основные события отечественной и мировой истории в объёме большем, чем обычно пытаются вложить наставники в детские головки. Александру можно было отдавать сразу в пятый класс. Только Десанка была опытным педагогом – определила дочь в третий. А в четвёртом она уже училась в Плужине.
Селение начало интенсивно отстраиваться сразу после войны. На пепелище вернулись многие мужчины, которых пощадила смерть и которые не нашли себе места в ином мире. Часть семей, бежавших от разрухи в Подгорицу и Никшич, в столицу, в порты на Адриатическом море, потянуло на дым отечества. Ушедших на войну зелёными юношами считанные годы превратили в закалённых, битых и учёных кровавыми уроками зрелых мужчин, будто прожили они трудные десятилетия. Они стали ценить простые радости жизни. Дома их встретили сверстницы, превратившиеся в старух. Но откуда-то (похоже, из довоенных девочек) появились цветущие девицы, так переполненные соками, что трещали и лопались лифы на них, когда они оборачивались вслед демобилизованному: не жених ли? А тот в свою очередь останавливался и жадными глазами перехватывал зазывный взгляд томных очей. Не удивительно, что молодые (и не очень молодые) плужанки стали рожать, обильным и добротным плодом пополняя военную убыль. Колыбель же требует надёжную крышу, крепкие стены, какие возводились при дедах. Вот и взялись отцы за дело дружно. Настал день, когда над оранжевыми крышами горбатой черепицы, над восстановленным храмом Святого Георгия поднялась белая колокольня и ударили колокола сверху, из Божьей выси.
Шёл шестой год, как советские дивизии совместно с партизанами Тито, назвавшимися к концу войны Югославской армией, очистили земли южных славян от захватчиков. Оккупация Черногории итальянцами длилась до 1943 года, когда на их место пришли немецкие войска, серьёзная сила. Однако патриоты Црной горы создали на освобождённой территории и в подполье под носом у врагов Краевое антифашистское вече народного освобождения. Через несколько месяцев оно превратилось в Антифашистскую скупщину, а за месяц до победы – в Народную скупщину Черногории. Она приняла решение войти в состав новой Югославии. И после ликвидации монархии была принята конституция Народной Республики Черногории. Все эти события вместились в пятилетие, равное веку, казалось их свидетелям. Для четвероклассницы Александры, восьми лет от роду, они уже были хроникой давно минувших дней, о которых рассказывала её мама на уроках истории отечества в классах школы, отстроенной на том же месте усадьбы Каракоричей, где она находилась более ста лет.
Видимо, «голос крови» - явление реальное. Черногорцы, которые потеряли в боях почти каждого десятого мужчину, по праву гордились своей принадлежностью к маленькому народу, оказавшемуся в числе победителей. Десанка же ощущала себя дважды победительницей, ибо ей напоминали о себе в те годы, как никогда, её русские корни. О русских с чувством благодарности, с восхищением говорили повсюду, будущее видели в союзе с Советской Россией. Вновь зазвучало в семьях и общественных местах: «Мы, черногорцы, в один воз вмещаемся, а с русскими нас двести миллионов».
Среди уцелевших книг старой школьной библиотеки половина была на русском языке. На нём в Плужине читали почти все, включая «военных» детей, многие разговаривали. Заботами учительницы, которая исполняла обязанности и директора школы, и завуча, и завхоза, восстановили музей. В ней появилась отдельная экспозиция, посвящённая Каракоричам. Парсуны и личные вещи воевод племени плужан потеснились, давая место знаменитым Русам – Петру Борисовичу (здесь произносили отчество, как фамилию, с ударением на втором «о»), Дмитрию, секретарю Петра IIНегоша, конечно же герою войн с турками, знаменитому генералу Петру Каракоричу-Русу и жупану Вуку, не покорившемуся итальянцам. Десанка поместила в божницу при музее икону с изображением Святого Георгия, подаренную лично ей матерью Арсенией. Тогда женскую обитель посетила пёстрая делегация плужан во главе с молодым жупаном. Десанка привела группу старшеклассников. День выбрали удачно: монастырь отмечал девяностолетие настоятельницы. Поздравили с юбилеем знаменитую землячку, во мнении народном святую, и публично благодарили за предоставление крыши и стола школьникам в годы разрухи. Сделали посильный вклад в монастырь новыми динарами. В ответ настоятельница передала отстроенной церкви Святого Георгия серебряный крест XIвека. Школа получила золотую лампаду венецианской работы. Десанка оказалась единственной гостьей, которая получила дар из рук матери Арсении. При этом Игуменья бросила красноречивый, но тайный для всех взгляд на сопровождавшую её черницу, и та шепнула на ухо избранной мирянке: «Молись, замаливай свой грех». Эти слова озадачили её: откуда матери Арсении известно о её пребывани на LittleIsland?
Десанка всегда слышала в себе два голоса. Один, громкий и ровный, был голосом уроженки Црной горы. Другой то затухал почти до полного исчезновения, то усиливался. При этом никогда не перекрывая первый, не состязаясь с ним за власть над душой женщины. Это был русский голос – биологическое наследие дальнего предка, обогащённое долгой жизнью в Советской России. Полного своего звучания он достиг в первые послевоенные годы. Но разные голоса не привели к разноголосице, к внутреннему конфликту, не дробили самосознание. Ведь при этом Десанка не изменяла Черногории, она становилась русской черногоркой в сознании, то более русской, то менее, но по преимуществу всегда оставалась черногоркой.
Когда не столь партийный, сколько личностный конфликт двух диктаторов перерос в конфликт стран, Десанка не почувствовала, что русское в неё съёживается, глохнет, забивается в уголки души, хотя и в Плужине обвинителей Москвы нашлось немало. Десанка не стала им подпевать ради своего спокойствия, своей безопасности. Где только представлялся случай, старалась убедить собеседников, что русское-советское это одно, а просто русское - другое, что идеологии и властелины не вправе превращать чувства добрые в их противоположность из-за отличий в политических позициях «вождей». Надёжным друзьям вполголоса доверительно говорила: «Когда уйдут маршал Тито и генералиссимус Сталин, нас как было двести миллионов, так и останется двести».
Что удивительно, ничем не связанная с Россией, отдалённая от нижегородского предка на большее расстояние, если мерить поколениями, чем мать, Александра в ощущении и внешнем проявлении русскости ей не уступала. А может быть в быстро развивающейся личности, в организме, со всеми признаками женственности уже к пятнадцати годам, и максимализм, свойственный юности, также набирал силу ускоренными темпами? Как бы там ни было, в старших классах Александра была заводилой вечеров русской литературы, с чувством, хорошим голоском пела на них романсы, особенно любимый – «Утро туманное, утро седое», - аккомпанируя себе на гитаре. Дома, над её рабочем столиком, висели в овальных рамках портреты поэтов, Петра Негоша и Александра Пушкина. В Плужинской средней школе слыла лучшей ученицей по истории. На межшкольной олимпиаде в Цетинье её отметили престижной премией за эссе «Черногорцы на морской службе России». Но когда пришла студенческая пора, она выбрала русскую филологию в Белградском университете.
Десанка звала Александру «моя принцесса», за миловидность ребёнка, испытывая то влияние, которое оказывала на мать поздняя, неожиданная и нежданная дочь. Отнюдь не за её происхождение. Вообще, в грешном своём порыве на острове у атлантического берега Шотландии посланница опщины плужан не раскаивалась. Однако решила скрыть от дочери историю её происхождения.
Скрыть от дошлой Александры!
Однажды та, подросток по годам, девушка по уму и зрелости тела, долго рассматривала большую фотографию своего «законного» отца Аленникова (она так и говорила, когда заходил – очень редко – разговор о нём: папа Аленников). Раздался смешок:
- Никак не пойму, на кого я похожа.
– На себя похожа, - быстро нашлась педагог со стажем. Девочку-девушку не так просто можно было увести в сторону от её рассуждений. Она раскрыла альбом на другом листе.
- Вот смотри: это ты примерно в те годы, когда меня родила, совсем молодая…
- Мерси за комплимент.
– Не стоит благодарности. А это папа Аленников. Ни здесь, ни здесь я не вижу себя ни вот столечки.
«Железная мать» не думала сдаваться:
- Об атавизме слышала?.. Видимо, ты унаследовала черты внешности от какой-нибудь «пра», не исключено пра-пра-пра- и так далее бабушки, не обязательно по прямой линии. Представляешь, недавно в Норвегии в сплошь рыжей семье, родился хоть и рыжий ребёнок, но с негроидными чертами лица и курчавый, будто после химической завивки.
– А что, мамаша этого рыжего негритёнка в Африке побывала? - сделав невинные глаза, спросила Александра. Десанка облегчённо рассмеялась и дёрнула дочь за локон.
Как близко к истине стояла старая мать! Если бы она видела мать Арсению девятнадцатилетней, какой кающаяся грешница впервые вошла в ворота обители, то нашла бы поразительное сходство между Елицей и Александрой: те же вороные локоны, густые и блестящие, нежный овал лица, вишнёвые глаза. Увы, не сохранилось ни одного изображения дальней родственницы, которое могло бы раз и навсегда удовлетворить Александру, а матери её дало бы возможность расслабленно перевести дух.
Из развалин старой библиотеки при восстановлении усадьбы извлекли часть старых журналов. Первое время они дополняли статьями и иллюстрациями скудную литературу по истории Черногории, в какой-то мере Европы и мира. Александра часами рылась в них, делая свои открытия, относящиеся к прошлому. Попадались номера периодических изданий и столетней давности, и выпущенные перед самой войной. В одном из последних Александра Аленникова наткнулась на иллюстрированный репортаж корреспондента издательства в Эдинбурге «Короли в изгнании. Почти по Альфонсу Доде». Как обычно, внимательно прочла текст. Долго разглядывала фотографии. Отложила журнал не в стопку периодики, что возвращалась на полки книгохранилища, а в папку, которую относила домой на несколько дней. На столе дочери Десанка и обнаружила журнал, раскрытый на серии фотопортретов членов королевской династии Черногории. Из россыпи монарших лиц сразу глянул на неё принц Александр. Будто обожгло ледяным дыханием спину склонившейся над столом старой женщины.
В первый миг ей показалось, что видит она дочь. Всмотрелась: нет ничего в чертах лица, подтверждающего сходство. Так почему такое впечатление? Закрыла глаза, открыла – и вновь с фотографии глянула на мать Александра. Какая-то мистика! Наконец поняла – взгляд! Сходство порождал запечатлённый фотографом взгляд. Так смотрит Александра, когда чего-то сильно желает и добивается исполнения своего желания от находящегося перед ней человека. И так именно, запомнила Десанка, смотрел на неё принц возле деревянного дивана в зарослях чертополоха. Чем же привлекла её дочь эта фотография? Погоди, погоди, может вниманием Александры завладел кто-то другой из дома Негошей? Не надо задавать ей вопросов. Само откроется со временем.
Открылось. Ветхий журнал Александра в конце концов возвратила в библиотеку, но та страница, державшаяся на честном слове, была барышней Аленниковой отделена от бумажного блока. Скоро в жилых комнатах Аленниковых, при отстроенной уже полностью усадьбе, поселился Александр Петрович Негош, выбрав девичью комнату. Он смотрел из глубины рельефной золочёной рамки с переснятой из довоенного журнала фотографии взглядом хозяйки покоя. Давным-давно Дессанка рассказала дочери, посещавшей тогда начальную школу, о своём пребывании на Островке, доступными девочке словами, обойдя многие подробности. Неосмотрительный поступок. Но кто ведь знал, какой «следопыт» вырастит из ребёнка!?
Дольше молчать, ходить мимо с равнодушным видом было глупо. Десанка спросила:
- Почему ты выбрала именно этого из семьи короля?
- Не знаю, он какой-то не такой как другие. В нём какая-то тайна. Он вроде пытается открыть её мне, только не в силах произнести ни слова. Мёртвые ведь только во сне разговаривает. А королевич Александр ни разу не приходил ко мне ночью.
Теперь Десанке оставалось ждать, когда состоится эта потусторонняя встреча. Она не сомневалась, что погибшей в море Негош будет с её дочерью откровенен. Может быть самой открыться, пока не поздно? И стала ждать подходящего момента.