Читательское заблуждение полагать, будто автор волен вызвать того или иного героя своего сочинения на любую его страницу по собственному хотению. Такая возможность убывает по мере увеличения стопки исписанных листов, где воображаемый мир получает всё большую самостоятельность в отношении творца, а действующие лица в нём всё чаще зависят друг от друга, вынуждены действовать в согласии с общей конструкцией призведения.
К примеру, мы (автор романа и читатель) расстались с праправнуком чёрного гусара и художника Скорых, когда он студентом-горгяком был; следующая же встреча могла состояться только более тридцати лет спустя. Другие события требовали огласки, другие герои ждали своей очереди.
В свои пятьдесят «с хвостиком» лет Сергей Анатольевич, враг табака, умеренный в еде и разборчивый в горячительных напитках, выглядел отлично. Седина, прядями в волосах над небольшим лбом и в бородке, подчёркивала моложаво лицо. Неизбежные следы старости вокруг глаз и в глазах прикрывали тонированные стёкла очков. Физической сохранности небольшого сухого тела способствовала многолетняя экспедиционная работа в Карпатах. Он дышал их воздухом, пил воду ключей; испытывал блаженную нагрузку на все мышцы горного ходока. За тридцать полевых сезонов он прошёл маршрутами по долинам, вдоль и поперёк хребтов не меньше шестидесяти тысяч километров, а это длина трёх земных меридианов от полюса до полюса, многозначительно подчёркивал дед, живописуя внучкам свои путешествия. На зиму он возвращался во Львов для камеральной обработки полевых материалов. Там находилась главная база экспедиции и семейная квартира Скорых. Альвина, тоже геолог, родив первенца, сына Алексея, перешла на научную работу, и город уже не покидала. Они были знакомы со студенческих лет. Сергей, увидев в аудитории девушку редкой красоты, похожей на Лину Кавальери с открытки Елизаветы Ивановны, сразу поставил себе цель. И добился её, несмотря на холодность к своей особе избранницы, избалованной вниманием «принцев», в число которых юный Скорых не входил. Ольга Алексеевна после кончины матери, положенной на кладбище рядом с мужем, выменяла дрогобычскую квартиру на более просторную во Львове, и молодые стали жить с общей теперь мамой-бабушкой до смерти последней. В интервале первых десяти лет семья приросла сыном алексеем и дочкой Олей.
Будучи уже автором нескольких книг рассказов и принятый в Союз писателей, самую элитную организацию профессиональных литераторов СССР, Сергей Скорых геологии не изменил. В шутку называл себя «неординарной личностью»: среди писателей – геолог, среди геологов – поэт. И всё-таки уйти на вольные хлеба пришлось до выхода на пенсию. Вынудили некоторые последствия катастрофы, подобную которой Россия испытала в первой четверти ХХ века.
Тогда Советский Союз, разваливаясь, делал вид, что всего лишь перестраивается, и этим самообманом заражал абсолютное большинство граждан.
В «Очерках истории русского движения» писатель Скорых оставит свои впечатления от того времени: «Время породило перестройку, и на её волнах закачался привычный мир, казавшийся незыблемым, как египетские пирамиды. Многое из запретного стало доступным, а запретный плод, известно, сладок. Стало очевидным, что в Галиции самым желанным окажется то, что официальная советская пропаганда клеймила «украинским буржуазным национализмом». Большевики лишь загнали вглубь самостийную тоску младорусинов, которых в своё время Вена по стратегическим соображениям соблазнила назваться украинцами. Произведя на свет многочисленный класс пролетарствующей интеллигенции простым почкованием от селян, задавленных убожеством, советская власть создала тем самым огромное плодоносящее поле для «пассионарного взрыва». Свобода по-Горбачёвски, будучи формой анархии, перевозбудила здесь национальное самосознание. У русских и русскоязычных львовян появилось предчувствие, что возникнут проблемы: станет ухудшаться комфортность их существования, начнётся превращение в нацменьшинство со всеми вытекающими последствиями в специфических условиях «Украинского Пьемонта». Мои соплеменники озадачивали друг друга: надо что-то делать».
Скорых тоже находился под гнётом предчувствий и задавался известным «вечным российским вопросом». Но бездействовать было не по нему. В то время студент Алексей Скорых, будущий архитектор, служил срочную вдали от дома. Ольга Алексеевна загостилась в Одессе у подруги, наслаждались морем. Семейные заботы четы Скорых ограничились Олей, которая училась в начальной школе. Сергей Анатольевич посвятил Альвину в свои планы создать самодеятельную организацию русскоязычных горожан для защиты своих прав, а в литературном труде сделать главным боевую публицистику, образно говоря, перековать свойственное ему лирическое перо в жало, направить его на местных недругов русскости во всех её проявлениях духа. Не умолчал, что, скорее всего, он и все Скорых из-за него попадут в опалу новой власти и «титульного» большинства. Аливину это не испугало. Она была из породы декабристок, что вскоре доказала, не раз бросаясь за мужем в неизвестность.
Сказано-сделано. Нашлись единомышленники. Вскоре Русское общество во Львове стало реальностью, с которой городской власти пришлось считаться. В тот год в Галиции, этом «Украинском Пьемонте», Народный Рух стал оттеснять компартию от власти. Предстояли местные выборы. Для противоборствующих сторон каждый голос был важен. А тут организованный отряд избирателей, в который только что влилась организация «Русская школа». Никому ничего конкретно не обещая, Скорых со товарищи так повёл себя с властью уходящей и властью приходящей, что сумел выхватить у города здание упразднённого кинотеатра буквально под носом зарождающейся национальной украинской киностудии. В нём открыли Русский культурный центр. Наиболее дальновидные из националистов стали коситься в сторону Общества Скорых, как стали называть организацию русскоязычных львовян неофициально. Что за «Русский Рождественский бал» в самом украинском городе Украины? Если панихида по Пушкину собирает вокруг православного храма тысячи москалей, то они могут собраться и для действий, угрожающих молодой украинской демократии. А не получает ли этот Скорых деньги от КГБ? («Звiдки грошенята», - появилась статья в местной газете на мове).
Безумие перестройки сменилось безумием независимости. Она вывалилась из потрясенного Кремля как в сказке, позволив безопасно митинговать, шествовать под "национальными прапорами", объявлять суверенитеты. Обыватель рассуждал: если без крови и пота, ту самую, как её?.. незалежность можно поднять из-под ног, так почему бы не нагнуться. А вдруг впрямь - золотой ключик? Суверенитет же для тех, кто о нем и не мечтал, что тюрьма: попал - не выйдешь. Своя элита не выпустит. Она-то дорвалась.
С конца 80-х годов в «Украинском Пьемонте» началось сокращение школ с русским языком обучения и дошкольных заведений, учреждений русской культуры, СМИ. Во дворах библиотек разводились костры из литературы на языке «оккупантов». Русский культурный центр, школы на русском языке обучения с тех пор начали испытывать на себе акты вандализма со стороны незалежного украинства. Агрессивная тотальная украинизация стала оскорблять национальное достоинство русских. Общество Скорых стало своего рода цитаделью, за реальными стенами которой оставалась надежда сберечь духовные ценности русского мира; главную из них – родную речь. Знаменательно, что в подготовке к такому погрому русскоязычные сыграли активную роль, в массе своей поддержав разбегание «братских народов» по национальным квартирам. Оправданием такой позиции может послужить естественное настроение тех, кому выпадает возможность сменить коммуналку на отдельное жильё в общем доме. Распад СССР, спровоцированный русскими РСФСР, воспринимался соотечественниками в союзных республиках, как благостная децентрализация, избавление от тяжёлой руки Москвы, ощущаемой с раздражением даже в мелочах жизни. СНГ виделся усовершенствованным, демократическим вариантом прежнего Союза, а стремление соседа к культурному пиру на костях большевистских цензоров не вызывало озабоченности: какая угроза может исходить от «красоты, спасающей мир»!? Но реалии 90-х годов изменили настроения. Раньше русскость была частью внутреннего мира отдельных индивидуумов, граждан единой страны. Она мирно придавала творчеству и повседневному поведению национальную окраску, не более того. В новых условиях возникла необходимость доказывать право на национальную школу, культурные учреждения, сам язык; в проявлениях русскости появился оборонительный импульс в разной стадии активности вплоть до превентивных выпадов против подавляющей силы. А ею стало обновлённое украинство.
Легко было «обновиться» в период тотального обнищания, падения общего культурного уровня и нравов, длительной регламентации всей общественной жизни, а затем в условиях неожиданно обретенной «свободы», смахивающей на обыкновенную анархию. В украинство рекрутировались оскорбленные системой и разочарованные в ней: замороченное простонародье и люмпен-интеллигенция. Найти виновника всех бед, «исконного» врага оказалось просто. Русский, москаль! А с ним виноваты и вся история Московии, ее культура, могучий (а значит, «iмперський») русский язык. Убрать его как можно быстрее из государственных учреждений, из украинских школ, из библиотек! Львов, отменив уроки русского языка в украинской школе, дал миру немыслимый пример невежества. Ведь массы лишались уже освоенного знания, который ведет в высокий мир науки, литературы и искусства.
В таких условиях Сергей Анатольевич Скорых мог, как поступили многие из его соплеменников, смириться с реальностью, занять место служителя «украинского возрождения». Однако он выбрал полную независимость от новых хозяев жизни с их культурной политикой, активную оборону художественными средствами великой общерусской культуры. Его личный вклад в эту оборону, как писателя, был воспринят (и верно воспринят!) агрессивной стороной как средство превентивного действия. Чтобы ответить на его семидесятистраничное эссе «Миражи Четвёртого Рима», разнёсшее ироническим словом в пух и прах апологетов украинской исключительности, при местном отделении АН Украины была спешно собрана группа учёных мужей (науковцiв). Их усилиями появилась на свет 700-страничный опус «Падение Третьего Рима». На каждую статью русского писателя в издаваемой Обществом газете «Совесть» отвечали согласным, мощным рыком львовские «часопысы» и газетки разных объединений. Он устраивал пресс-конференции и публичные диспуты и посрамлял на них оппонентов. Когда такие методы утомить защитника русского языка и культуры, взять над ним верх не помогли, уволили из Института нефти Альвину Скорых, стали угрожать домашним анонимными звонками и подмётными письмами. Иногда писателя останавливали на улице незнакомые. Ласково просили уехать из Львова «покы нэ пизно». Участковый детский врач отказался осматривать дочь Ольгу. Поздним октябрьским вечером неизвестные бросили с четвёртого этажа в лестничный пролёт профессора Масловского, члена Общества, написавшего книгу о преступлениях бандеровцев. Скорых позвонили: «Вжэ знаешь? И з тобою так будэ». Последняя острастка – неизвестные избили сына, в те годы уже вернувшегося домой, женатого.
Тогда заканчивался второй срок руководства Сергеем Скорых Русским обществом. Совет организации настойчиво рекомендовал своему основателю покинуть Галицию. Жена в обход мужа договорилась в Москве с руководителями влиятельной Ассоциации «Родина» о трудоустройстве известного им общественного деятеля, о предоставлении ему гражданства и временного жилья в наукограде Реутов.
Скорых оставлял своё общество крепко стоящим на ногах. Его создателю наследовали люди надёжные, умелые, избранные бойцы, но политики более гибкие, чем Скорых, податливые на компромиссы с недружественным окружением.