С тех пор прошло несколько лет. Скорых на новом месте не бедствовали. Но трудности преодолеть пришлось не малые. Жили на писательские заработки, вначале случайные, скудные. Дочери не удалось получить высшего образования, обошлась компьютерными курсами. Выйдя замуж, родив Варвару, осталась с родителями. Сын, с женой и дочками, Юлей и Дашей, поселился в отдельной квартирке того же дома. Престарелая Ольга Алексеевна не долго радовалась возвращению на родину предков.
Из двух десятков книг Сергея Скорых три четвёрти вышли в Москве. Имя ему сделала публицистика. Каждая статья, очерк, исторический портрет или миниатюра перепечатывались, размещались на разных порталах по нескльку раз дома и за рубежом. Оказалось, трепать врагов России писатель может и на расстоянии, а добыча исходного материала – не проблема, если постоянно находиться на связи с организациями соотечественников в ближнем зарубежье.
Сергей Анатольевич уже забыл, когда с женой и дочкой-подростком последний раз отдыхал на море, используя отпуск. И выходных не знал. Отдыхал от работы над рукописями на прогулках с кобельками из породы боксёров, сменявших друг друга в короткой собачьей жизни, с Дашей и Варей, двоюродными сёстрами, погодками (барышня Юля в опеке деда уже не нуждалась). Отвлекался от каторги «воюющего публициста на бесконечный роман из русской жизни двух последних веков; перебирал личный архив и остатки родительского, книги, вывезенные из Львова.
Под домашний кабинет Скорых выбрал меньшую комнату, отдалённую от других покоев коридорчиком в два шага. Дверь напротив вела к жене Альвине. Большую комнату занимали дочь с мужем и Варя. Внутреннее помещение, без дневного света, использовалась под библиотеку и общий компьютер. Старый писатель последнее время обычно работал за ноут-буком. Вывезенный из Львова секретер - свидетель первых лет творчества - облюбовала Варвара для производства «на поток» детских рисунков, благо от деда оставались пачки черновиков, с обратной стороны чистых. За окном кабинета открывались пятиэтажки наукограда, из-за них доносился беспрерывный гул кольцевой дороги, а дальше, менее чем в километре, демонстрировала призмы-многоэтажки, будто вставную челюсть, царствующая Москва.
Однажды Скорых увлёкся разгадкой церковнославянских слов и предложений, раскрыв рукописную Библию, что осталась от бабушки Ангелины. В самом интересном месте наткнулся на блок слипшихся страниц. Стал осторожно отделять лист от листа, используя струю пара из электрического чайника. Получилось. И тут обнаружил записки в четверть листа. Ими были переложены слипшиеся (выходило, искусственно слепленные) страницы книги. Сложенные вместе, они образовали стопку в тридцать четыре страницы. Почерк ровный, мелкий, не отцовский. Записки удостоверялись подписью «ВСкорыхъ», ниже – «годъ 1919, мая 18». Двоюродный прадед сжато, последовательно излагал историю рода Борисовичей, в основном, по линии Скорых, делился и сведениями о потомках троих братьев гусара Сергея, сына Борисова.
В то лето Сергей Анатольевич, впервые после Львова, надолго покинул московскую землю. Самолёт доставил его в Красноярск, оттуда за ночь добрался поездом до Абакана. За Енисеем – Подсинск. К дому Скорых вышел уверенно, не спрашивая прохожих. Детская память не подвела. Вымороченной усадьбой давно завладели чужие люди. Им и дела не было до элегических переживаний бывшего жильца. Он ничего не узнал под отеческой кровлей, ни один предмет обстановки, ни одна вещь не разбудили воспоминаний. Зато в краеведческом музее обнаружил буковый квадрат, окованный серебром, с серебряными же четвертями блюдца, сложенными впритык по центру. На почерневшем металле с трудом читались выцарапанные буквы: А, П, И, С. Предмет был обозначен как «культовый знак неизвестных мистиков».
Когда гость из Реутова рассматривал семейную реликвию, в зал вошла служительница (решил он) музея. Небольшая головка её блестела сединой, словно начищенным серебром, чёрная шаль спускалась от плеч к сапожкам, расшитым рубленым жемчугом. Лицо молодое, разноцветные глаза, - отметил в уме писатель. Подойдя к единственному в тот час посетителю, она высвободила из складок шали красивые руки и сняла с крюка «культовый знак». Раздался тихий, с хрипотцой, голос: «Забирайте с собой, Сергей Анатольевич. Это ваше, по праву». Скорых приятно удивился, что в родном городе его знают в лицо. Видимо, батюшка постарался, когда на книжных прилавках появились первые книги сына. «Как же, сударыня! Предмет ведь числится в фондах музея». – «Не беспокойтесь, с этим всё в порядке». - «И меня пропустят через проходную?» - «Я вас провожу». Она пошла вперёд. Охранник не обратил на неё внимания, профессионально обколол зрачками незнакомца, перевёл взгляд на музейный предмет и нажатием кнопки на пульте развёл никелированные створки в проходе. Скорых не успел поблагодарить служительницу. Низкое солнце ослепило через раскрытую на улицу дверь. На мгновенье зажмурился, открыл глаза. В прихожей он один. Странная женщина!
Через несколько дней депутат горсовета, из знакомых Анатолия Никаноровича и Ангелины, помог писателю найти в городском архиве бумаги штабс-капитана Скорых, взятые чекистами при обыске в доме пропавших без вести комиссарши Феодоры и её отца. Среди бумаг оказались письма Александра Александровича Корнина, в конвертах с обратным адресом «п/о Александровка, дом Корниных в Ивановке».
Возвращаясь в Москву, Сергей Анатольевич летел до Казани. Там пересел на поезд. Сошёл в Арзамасе, нанял такси. Полевой просёлок вывел к запущенному парку с зарастающим прудом. Над ним сидел старик с удочками. Площадка с остатками фундамента какого-то строения обступали вековые вязы. Скорых догадался: здесь был барский дом. Рыбак подтвердил. Никто из колхозников не позарился на пустующий участок. Лунными ночами здесь, в тени деревьев, передвигались чьи-то бледные тени, слышались голоса.
Сергею Анатольевичу удалось совершить путешествие в заграничную уже Бухару. Искал мемориальную квартиру Тимура Искандерова. В писательском союзе ему пояснили: «Теперь такой нет. Поэт Тимур Искандер Оглы слишком много писал на русском языке. Дружил с оккупантами. Там теперь музей улема Захир-аги». По дороге спрашивал, как пройти к музею. Один молодой человек, спрыгнул с велосипеда: «Музей Захир-аги? А, Русский дом! Так вот он, за углом». Пришлось задержаться в Бухаре на несколько дней, пока не просмотрел всё, что проливало свет на знаменитого улема и его потомков, сделал выписки. Но в каком направлении искать «Тимуридов»? Никто ответить не мог. Кто-то из собеседников Скорых в Бухарском отделении союза писателей предположил, что сыном поэта Тимура может быть живущий в Москве Искандер Тимуров, отставник. Он якобы был женат на дочери советского генерала Олимова, а генерал, говорят, самый настоящий сын последнего из правивших Мангытов. Всё это Скорых взял на заметку.
Ещё была поездка в Польшу. На высоком берегу Вислы прошёлся анфиладами «почти-дворца» магнатов Корчевских. Теперь он принадлежал «новому поляку», который, изуродовав интерьер обновлением «под ампир», сдавал строение и парк с «амурной ротондой» под богатую свадебную гульбу. Только в небольшом готическом храме при усадьбе всё осталось, как и два века тому назад. Никакие земные бури не мешали смотреть вечный сон католику Игнацы Борису Корчевскому под простым надгробием.
Между поездками Скорых работал в архивах ГУЛага и военного ведомства. Первый позволил напасть на след Тимура Искандерова и проследить невольничий путь, начиная с тюрьмы в Арзамасе, Александра Александровича Корнина; второй - разыскать адрес военного пенсионера, лётчика Бориса Корнина. По автобиографии был он сыном Павла Александровича. Связан ли он родственными узами с учёным этнографом, исчезнувшим в недрах СЛОНа? Это предстояло выяснить.
В Реутове Скорых начал предварительные поиски по почте Каракоричей-Русов. Чернорские адресаты уже и не рады были активности русского, направляли его чаще всего по ложным путям. Совсем опустил было руки, пытаясь отыскать Русов среди бесчисленных Каракоричей Црной Горы, как неожиданно свет забрезжил прямо перед глазами – в Москве. Притом, по одному и тому же адресу оказались Александра Николаевна Каракорич-Рус, филолог, и участник Великой Отечественной войны Искандер Тимурович Тимуров. Решил сначала направить им письма с разъяснением своих поисков. Телефонный звонок и появление без предупреждения незнакомого человека могут насторожить, даже испугать. Хотя такие реакции не исключает и пространное, отосланное почтой объяснение на бумаге. За примером далеко ходить не надо: давно уже отослано письмо в Сиверск, а ответа от Бориса Павловича Корнина всё нет. Швырнул, наверное, в мусорник, посчитав адресанта фантазёром. Время такое – не до сказок.