В начале третьего тысячелетия одним из облюбованных «новыми русскими» мест под коттеджи вблизи столицы стала долина Пехорки, местами залесённая. Застройке подвергся южный берег вытянутого в субширотном направлении озера, образованного запрудой на речке. Ширина водоёма две-три сотни метров. На северной стороне, среди нетронутых кущ, и сейчас белеет под зелёной крышей единственное строение, известное у «южан» как дом Корнина.
Чтобы добраться до него, без риска заблудиться в переулках промышленной зоны, надо выезжать из Москвы Нижегородским шоссе. В Балашихе свернуть направо, в сторону железнодорожной станции Салтыковка. Примерно на полпути по плохому асфальту вновь правый поворот. Отсюда одно удовольствие примерно с километр ехать отличной бетонкой, узковатой, но свободной от транспорта, ибо ведёт она через ухоженную рощу в тупик. Дорога была проложена сквозь рощу владельцем одинокой усадьбы вдоль берега озера по безлюдью, если не считать праздной публики, ищущей развлечений на природе, да сторожей при руинах пионерских лагерей.
Скорых получил приглашение от Андрея Борисовича Корнина посетить его загородный дом, когда потерял надежду на отклик отставного лётчика из военного городка под Сиверском. Андрей Борисович? Конечно, сын Бориса Павловича. И в тексте письма подтверждение: «Ваше письмо, направленное Б.П.Корнину, отец переслал мне на московский адрес». Вот ещё одна веточка «Древа Коръ»! И тоже московская. Не мистика ли, потомки четырёх братьев Борисовичей вновь оказались в одном месте спустя почти два века!
Сергей Анатольевич откликнулся не сразу. Сначала он собрал сведения об адресанте. Нашлись общие знакомые. В конце концов перед глазами писателя обрисовался образ того, к кому он сейчас едет на своём «Форд-Мондео».
Насильственно лишённый военного мундира (будто кожу с него, живого, содрали), Корнин не бросился, с отчаяния, зажмурившись, в водоворот рынка. Присматривался то к одному, то к другому делу, к тем или иным дельцам. Сам при этом, бывало, голодал. Тесную московскую квартиру сделал просторной, глухой и тоскливой, отправив жену Марину и троих детей на родительские хлеба в Сиверский.
Нельзя было оглядыванием одинаково респектабельных лиц отделить успешного представителя честного бизнеса от успешного же хапуна, поднаторевшего на дележе народного достояния с себе подобными. Несколько раз Корнин обжёгся, пока не оказался в компании «Гарант». Она занималась разработкой и поставкой в различные регионы России средств малой механизации. Возглавлял компанию солидный, уравновешенный, невозможно правдивый сибиряк средних лет по фамилии Ефремов. Бородатый, опрятный в одежде, он походил на литературных купцов и промышленников дореволюционной России, которые быстро, эффективно и чисто подняли Россию из хозяйственной посткрепостной скудности, из феодальной, в основном, экономики к общемировым высотам. Золотой рубль - памятник им. Увы, демонтированный в Первую мировую. Отчего было такое возможно? – задавался Корнин вопросом. И находил, казалось ему, наиболее правдоподобный ответ. - Да оттого, что тогда наши промышленники, купцы были представлены ликами не компрадорской, а патриотической буржуазии, печальниками единой державы, независимо от национальности и вероисповедания. Они не рвались за рубеж скупать недвижимость на «лазурных берегах», а вкладывали капиталы в первую очередь в Отечество. Меценатство их было беспримерно. Видимо, именно тогда появилась песня на слова «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Советские поэты и композиторы её попросту присвоили, как многие дореволюционные песни, напимер, «По долинам и по взгорьям…». Корнин стал невольно подражать Ефремову, в его отношении к делу, сотрудникам, партнёрам. Оказалось, это и присущий ему, русскому офицеру, природный стиль, его надо только отработать, подогнать к своим индивидуальным особенностям.
Президент компании Ефремов, ознакомившись с послужным списком отставного железнодорожного полковника, принял его своим помощником по транспорту. Корнин погрузился в хлопотные дела того малого цеха, на который были возложены, помимо отправок и получений грузов по железной дороге и автомобильным траспортом, трудные, не кабинетные дела по выполнению таможенных операций. Почти вся его работа проходила на станции Москва-Рижская, в любую погоду, можно сказать, круглосуточно. Там примелькалась высокая, статная фигура молодого ещё седоволосого «гвардейца». И смертельно усталый, Корнин находил силы шутить: «Я грузчик-мыслитель. Тем и отличаюсь от обычного грузчика, что беру груз не на спину, а держу его в голове; стою и передвигаюсь под тяжестью сразу всех гружённых фургонов, железнодорожных составов, да считаю в кармане, да помню о партнёрских обязательствах».
Последнее для Корнина было самым важным - беречь честь, собственную и фирмы. Он выдержал испытание жизнью у Ефремова, получил в «Гаранте» великолепную школу и закалку. Во-время, учуяв благоприятный момент, Корнин к московскому узлу добавил петербургский, потом казанский. Когда при «Гаранте» возникли три группы траспортников, сам Ефремов подал своему напарнику мысль создать отдельную транспортную компанию. Шеф тогда болел, наследники не позволяли надеяться, что дело его уцелеет. А хотелось продлиться хоть в чужом (утешало, что дружественном) ростке. Обсудили – сделали. Вскоре было зарегистрировано ЗАО «Гарант-Транс».
Этой уже собственной транспортной фирме Корнина, специализирующейся на перевозках по железной дороге, была уготована завидная судьба долгое время занимать ведущие позиции на рынке кредиторских услуг России, СНГ, некоторых стран Европы. Со временем развивалась, усложнялась структура «Гарант-Транс». Самой логикой развития возникали отдельные группы: перевозок, таможни, бухгалтерского учёта, например. Эволюция дела и его затейника шла в условиях младокапиталистической экономики, догоняющей развитой капитализм. Да ещё в России, где трудности универсальны, их умом не понять, в их преодоление надо просто верить. И преодолевать во что бы то ни стало.
Корнин не был безразличен к объектам перевозок. Водка, пиво? Табачные изделия? Ни за что! Для него, убеждённого трезвенника, не выкурившего в жизни ни одной сигареты, это было неприемлемо. Большинство грузов, вроде мебели, текстиля, продуктов питания казались какими-то пресными, прозаическими. Душе хотелось остроты ощущений, поэзии даже в обыденной жизни. Он слышал музыку в перестуке вагонных колёс. Этой музыке должно соответствовать то, что загружается его, Корнина волей в вагоны. Наконец остановился на бумаге. Подсказка пришла из фирмы Арктур, поставлявшей на российский рынок бумагу. Фирма давно дышала на ладан, реанимировать её никто не решался. Корнин приобрёл её задёшево, загоревшись идеей превратить едва тлеющее акционерное общество в светоч на рынке бумаге.
Ведь что значит Арктур? Это название одной из самых ярких звёзд северного неба. Без бумаги немыслимы просвещение, науки, искусства, литература, духовное самочувствия человека. Эти понятия ассоциируются со светом. Звездный же свет вне конкуренции с другими его источниками. Бумага завладела помыслами Корнина, он мог говорить о ней без устали. Его речь, произнесённую на одном из форумов предпринимателей, напечатал «Коммерсантъ». Скорых обвёл красным фломастером один абзац: «Бумага – это звучит гордо, без неё немыслима удобная, быстрая, дешёвая передача информации. Существует бесконечное поле областей применения бумаги. Она основа цивилизации. Пока есть человечество, спрос на бумагу будет расти. Бумага – материальное воплощение духовности, зримый образ её. Служа этому чистому изобретению человечества, мы служим силам добра. И наш выбор остаётся источником энергии и вдохновения. Бумажное дело – это лейтмотив симфонии с названием Русское созвездие».
Последни два слова подчёркнуты дважды. Ко времени публикации выступления Корнина три фирмы – Гарант-Транс и Арктур и присоединившаяся к «Корнинской паре» фирма Росстранс - объединились в группу компаний. Корнина избрали Президентом холдинга Русское созвездие. Это название горячо отстоял Андрей Борисович, хотя звёздное название носила только одна фирма в троице. Себя и своих товарищей по делу Президент с доброй иронией относит к первопроходцам в незнаемом мире товарно-денежных отношений, в который русские люди вошли без подготовки. О коллективе холдинга он может сказать, как сказал, давая интервью журналисту, дословно следующее: «Мы движемся в силовом поле рынка по самостоятельным орбитам вокруг общего центра притяжения интересов производителей, потребителей и посредников. Главный же интерес для нас в пользе Отечеству. Оно духовное ядро трёх компаний, образующих холдинг. Отечество сегодня, как никогда, нуждается в поддержке патриотов всех без исключения сфер деятельности, в том числе и на ниве предпринимательства». При этом, было замечено, Корнин предпочитает брать на командные должности военных командиров, из невольных отставников.
Много былей и небылиц успел узнать Скорых о Корнине перед предстоящей встречей. Он якобы часто повторял, что надежда – не гадание по роду изменчивых признаков, а уверенность в достижении цели. И ещё: не соблазняйтесь химерами! Разумный консерватизм, верность проверенным традициям – залог долгожительства дела. Этому следовал непреклонно. Именно при нём тот росток, смело высаженный на неблагоприятную почву Ефремовым, превратился в солидное «рыночное древо», которое распростёрло свои ветви-компании над просторами родины, а корнями проникло за рубеж до Персидского залива, Туманного Альбиона и Поднебесной.
Хозяйственный механизм стал преодолевать в своём развитии избранное изначально поле деятельности – перевозку грузов. Удачные попытки различных торговых операций позволили распределить между компаниями объёмы перевозок бумаги и бумажной продукции, их реализацию. Один из экспертов в области экономики, давний знакомец Скорых, сказал ему, что Корнин, если не изменит себе, может рассчитывать на здоровое, яркое долголетие. Оно будет не лёгким, не спокойным на крутых и неожиданных поворотах мирового и российского рынков. Да, не один он работает с потребителями и продавцами бумаги, импортируя оборудование для её производства в Россию. Но Корнин берёт на себя труд и ответственность по доставке груза в любую точку земли с минимальными затратами средств и времени. Поэтому многих обогнал по прибыли. Ему, говорят, ничего не стоит кинуть миллион долларов на оборудование детской онкологической больницы в районе.
Да, о сказочных богатствах, будто с неба свалившихся на Корнина за какое-нибудь десятилетие, Скорых был наслышан. Гадал для интереса, кто из двоих нуворишей - давно покойный золотопромышленник Борис Андреевич Корнин и ныне живущий Андрей Борисович, его потомок по боковой линии - достоин пальмы первенства в звании «миллионщик». Поэтому даже разочаровался, увидев с конца бетонки открывшийся между кущами скромный по размерам и архитектурными изыскам особняк. Себя уважающие «новые русские» так не строились. Новые русские приспособились возводить «супермодернские» замки. Отличались они друг от друга комбинацией одинаковых призм и расцветкой. А тут выплыла из-за поворота навстречу автомобилю декорация к киносъёмке на тему быта сельского дворянства в пушкинское время.
Дом был одноэтажный, похоже, деревянный, с четырёхколонным портиком по центральной части фасада. Где-то Скорых уже видел точно такой. Аллея молодых лип вела к крыльцу через распахнутые двухстворчатые ворота в высокой изгороди из тесно высаженных кустов какой-то природной колючки. Нувориши отгораживаются от чёрной зависти и неприязни бедного мира соотечественников крепостными стенами. Здесь же, за живой изгородью, похоже, и стражи не было. Ан нет, молодец в маскировочном комбинезоне проследил из-за бокового флигелька за Форд Мондео, подкатившему к крыльцу. Ощупал профессиональным взглядом вышедшего из автомобиля пожилого гостя в серебристо-серой пиджачной паре, под тон седых волос на голове и подбородке. Навстречу гостю вышел хозяин, на ходу натягивая на могучие плечи синий пиджак. Скорых пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в голубые, со слезинкой, глаза промышленника. Он улыбался всеми складками и бугорками широкого белого лица. За ним появилась тоже не мелкая, одетая, словно на званный выезд, красавица лет сорока. Волосы, грудь – Мерелин Монро! Высыпали на крыльцо двое подростков и девочка. Скорых почувствовал волнение при виде стольких родственников, которые ещё не ведали, кто перед ними.
Когда жильцы дома и гость раскланялись, Андрей Борисович поспешил успокоить Сергея Анатольевича:
- Сейчас мои дикари ощупают, обнюхают белого человека, и Марина Викторовна спрячет их до обеда, чтобы не мешали нашей беседе. Потерпите немного. К нам в дом писатели ещё не заглядывали. А Вы для нас не просто литератор, а знаменитый. Здесь культ ваших романов. Каждый новый сначала читаем всей семьёй. Вы ничего не заметили, увидев дом?
Скорых, улыбаясь, недоуменно пожал плечами:
- Что именно?
-Ну, общий вид строения… Не догадались? Так это же родовое гнездо героев вашего романа «Миллионы Белого Генерала».
- А, точно! Но как я мог предположить?
- Решив строиться за городом, я с благословения супруги и наследников сунул архитектору книгу и сказал: хочу дом как у Белозёрских. И вот, любуйтесь! Правда, стало тесновато. Этих сурков трое, пока они спят, а проснутся – тридцать!
- Но ведь у вас ещё московская квартира.
- Мы туда заглядываем редко, совсем забросили. Какая у советского офицера могла быть квартира! Одно название. Может быть, когда закончу с детской больницей…
Корнин не договорил. Но Скорых не нуждался в пояснении. Он знал, что расходы президента холдинга на благотворительность съедают личные доходы почти до дна семейной кассы. Андрей Борисович провёл гостя в свой кабинет – угловую комнату, выходящую окнами на озеро. На увалистом противоположном берегу, метрах в пятистах, пестрели призмы новых русских, которые романы Скорых, видимо, не читали. За распахнутыми створками оконных рам, в частом, под старину, переплёте, Марина уводила шумную ребятню прочь от дома, к озеру. Они скрылись за косогором, и голоса стихли.
Отправляя письмо в Сиверск Борису Павловичу, писатель лишь в общих словах поведал о своих исторических изысканиях и открытиях, позволивших мысленно очертить круг ныне живущих лиц, в той или иной степени связанных родственными узами. Никто из них об этом не ведает. В этот умозрительный круг, большая вероятность, входят и Корнины, потомки участника войны с Наполеоном. Андрей Борисович досконально запомнил письменный рассказ Сергея Анатольевича его отцу.
- Так какая мы с вами вода на киселе? Десятая? Двадцатая? – начал он с шуточного вопроса, усадив гостя в кресло и заняв место напротив на диване.
- Если мои подсчёты правильны, мы с вами шестиюродные братья.
- Братья! – воскликнул Корнин так, что зазвенели стёкла в оконных перплётах. – Мы –братья?
- У нас общий предок, Борис, сын Иванов, однодворец. Четверо его сыновей воевали с французами в двенадцатом-четырнадцатом годах. Старший из них, Андрей (и тоже Борисович), дал ветвь Корниных; третий по возрасту, мой тёзка Сергей, - стал родоначальником Скорых. Также удалось обнаружить потомков второго из Борисовичей, Игнатия. Эта ветвь сначала ополячилась, затем превратилась в правоверных бухарцев. Младший Борисович, по имени Пётр, связал судьбу своих детей, внуков, правнуков и так далее с Черногорией. Мне удалось обнаружить носителей борисовских генов в Москве.
Слёзы в детских глазах Корина выдали натуру сентиментальную. Это открытие никак не совмещалось с теми свойствами характера – волевого, жёсткого, когда требовали обстоятельства, которые проявлял президент холдинга на своём посту. Но, видимо, в русском человеке способно совместиться самое казалось бы несовместимое. Удостоверившись, что понят шестиюродным братом, Скорых продолжил с большим воодушевлением:
- Я приступил к этому исследованию не из простого любопытства проследить ветви того древа, что зачалось от корня Борисова. Появилась мысль о практическом применении открытия. Мне известно, Андрей Борисович, что вы являетесь патриотически настроенным новым буржуа, белой вороной среди своих. Значит, вы меня поймёте. Россия всегда была сильна общностью больших дружных семей, связанных родственными узами с другими семьями. В прошлом веке семьи измельчали, всё чаще стали распадаться, превращаться в уродливые общежития вступающих в гражданский брак особей противоположного пола. Приходящий, «воскресный» отец. Мать-одиночка. Уже и двоюродные становятся чужими, о более дальнем родстве и не говорю. От этого теряет ценность имя «русский», оно заменяется бездушным, лишённым общей исторической памяти «общечеловеком». А ведь, если каждый из живущих настойчиво, умело копнёт, он за такие ниточки потянет, что на них, словно колокольчики, отзовутся из небытия общие для многих предки. То есть, в нашем народе можно будет выделить большие семьи, реальные кланы. Притом, связанные с другими «сверхсемьями» узами родства. Тогда на вопрос, что такое Россия, можно будет ответить, не впадая в преувеличение, обоснованно, с фактами на руках: Россия – это большая семья. Историк Черкасов, устанавливая родословную Пушкина от ныне живущих внуков Юлии Григорьевны до Рюрика и даже глубже в прошлое, обнаружил, что все знатные роды России связаны родством разной дальности. Это один надклан, скажу так. Значит, через разночинную интеллигенцию можно протянуть связующие нити в слои простонародья. Я писатель. Меня читают. Если напишу книгу о своих изысканиях, надеюсь заразить подобным поиском многих из читателей. Сейчас это возможно: архивы открыты, интернет под рукой. Было бы желание…
- И тогда, - подхватил Корнин, - наши доморощенные философы перестанут бесплодно ломать головы над придумыванием «национальной идеи». Все русские мира – одна семья! Это и есть национальная идея. Браво, Сергей Анатольевич! Откладывайте-ка в сторону все дела. Доведите до конца историю нашего древа. Как вы его назвали?
- Древо Коръ. Позже я вам объясню это название.
- Хорошо, пусть так. А что говорят другие потомки? Как они отнеслись к вашей информации?
- Пока что я разослал письма по найденным адресам. Ответов ещё не получил. Думается, равнодушных не окажется. Правда, я не всё им раскрыл. И по тактическим соображениям. И по той причине, что кое о чём сам не ведал. Теперь у меня есть что добавить. Предлагаю одну интригу: собраться всем выявленным Борисовичам в Сиверском городке, в подвальчике Эшмо Ангроманова… Да, да, того самого, вам, выросшему рядом, известного. Почему именно там? Приоткрою тайну: в том заведении всё и началось почти двести лет назад. Нет, не пытайтесь выведать у меня большего, чем я вам открыл. Это сюрприз. Для всех. Потерпите. А потомкам Игнатия и Петра Борисовичей я направлю приглашение по получении от них откликов на мои письма.
-Что ж, - вздохнул Корнин, - тогда прошу к столу. Мои возвращаются.