В дороге наш эшелон получил распоряжение следовать на Смоленск и там ожидать кадрового полка, который из Белой Церкви выехал. Приехав на ст. Сухиничи, я в первый раз услышал тревожные гудки паровозов и душу раздирающее завывание сирены, которые сообщали о предстоящей опасности, грозящей с воздуха, т.е. воздушная тревога. Через несколько минут ясно было слышно звук моторов и видны силуэты самолетов, которые держали курс прямо на восток через станцию Сухиничи. Люди, находившиеся в вагонах, бросились врассыпную кто куда, ибо многие из них знали, слышали рассказы об уничтожающем действии авиации, которая стремится в первую очередь бомбить коммуникации. Начальники и командиры давали распоряжение оставаться в вагонах, дабы не навлечь внимание врага на скопление людей, потому что здесь было несколько эшелонов.
По мере приближения самолетов и усиления рокота моторов нарастало паническое состояние среди массы людей, каждый думал, что враг будет в первую очередь бомбить его эшелон и обязательно попадет в тот вагон, где он находится. Поэтому старались бежать подальше от вагонов, кто в поселок, кто в овраг на расстоянии ¼ километра от станции. Некоторые, отбежав от вагонов несколько метров, встретив на пути яму, кучу железа, досок, бревен падали и старались спрятать голову, закрывая глаза, оставляя наружу слепой зад и ноги, которые ничего не видят, а потому не имеют страха.
Я также побежал вместе с начальством и, отбежав от вагона несколько метров, услышал неистовый свистящий визг, за ним другой, третий… Кто-то крикнул: «Ложись! Бомбу бросил!» Бегущий впереди меня начальник штаба Васильев, сталинградец, инженер тракторного завода, неуклюже упал своим тяжеловесным туловищем около груды кирпичей возле дороги. Я быстро бросился на землю, по-военному, как меня учили в военных лагерях в Урюпинске в 1940 г. будучи на переподготовке. Увидев недалеко впереди себя ровик, плотно прижавшись к земле, быстро по пластунски пополз в него. В это время раздался сильный оглушительный взрыв, второй, третий… Сила взрыва была необычайной, никогда я не слышал подобного звука. Земля задрожала, вокруг все загремело, затрещало, завизжало, и показалось, что это все происходит рядом со мной, я застыл на месте, хочется в ровик добраться, который от меня в трех метрах, и боюсь шевельнуться, чтоб немец с самолета не заметил, который в этот момент летел надо мной. Я повернул голову по направлению звука моторов, не отрываясь от земли, и увидел шесть самолетов, идущих один за другим, делая разворот, значит, будут повторять. Я быстро дополз в ровик и тут же услышал опять такие душу раздирающие звуки брошенных бомб, взрывы один за другим. После этого послышались короткие пулеметные очереди, и свистящие пули пролетали над головой, делая рикошет сзади меня, сбоку, спереди.
В это время я лежал и ждал, что вот сейчас одна из пуль вонзится в мое сердце или пробуравит череп и останусь лежать в этом ровике, как случайная жертва, не оказав ни малейшей помощи тем стонущим, умирающим раненым бойцам, сражающимся с озверелым врагом. Где зов и взгляд истекающих кровью беспомощных солдат просит и ищет помощи от таких как я. Но свист пуль был все дальше и дальше от меня, и звук моторов не раздирал на части душу, как в то время, когда самолеты пикировали. Но вместо этих звуков были душу раздирающие вопли и стоны раненых, жертв бомбежки. Вагоны горели, вокруг клубы дыма и пламени, это горел бензин, нефть. Самолеты удалялись на запад, а вслед им наши зенитки, стоявшие в поселке, дали несколько выстрелов и замолчали. Вдруг я услышал голоса, кричавшие: «Доктора! Доктора! Санитара! К пожару!» Я понял, что требуется моя помощь, забежал в свой вагон, захватил сумку санитарную и побежал к пожару, спотыкаясь через шпалы и рельсы.
Недалеко от пожара лежало несколько обезображенных обгоревших трупов, окруженных плотной стеной любознательных зевак. Рядом здесь же сидели и лежали раненые мужчины и женщины, возле которых суетились два медработника, один пожилой мужчина, видимо, железнодорожный врач или фельдшер, и молодая женщина в военной форме. Они делали перевязки.
Я подошел к молодому мужчине, который сидел, стонал от боли, зажав окровавленным платком правую щеку, разорванную осколком. Сделав перевязку, я пошел вдоль линии железной дороги, где стояла большая толпа народу. Здесь я узнал, что тяжело ранило женщину. Протолкавшись через толпу, я увидел лежащую на спине обескровленную женщину с оторванной левой ногой. Около нее возилось двое мужчин, видимо, мало знающие правила оказания первой помощи, ибо жгут не был наложен, вследствие чего женщина потеряла много крови. Я моментально наложил жгут на оставшийся обрубок бедра с торчавшей раздробленной костью. Сделал перевязку. Женщина была в шоковом (бессознательном) состоянии. Я сделал инъекцию камфары, через несколько минут пульс улучшился. Женщина, открыв глаза, бессознательно смотрела в небо…
В это время наш паровоз дал сигнал отправления и послышалась команда «По вагонам!». Я быстро побежал к эшелону и на ходу вскочил на ступеньку, немного отдышавшись, прошел в вагон. Здесь шел оживленный разговор по поводу бомбежки и спор о правилах и способах укрытия во время воздушной тревоги. Некоторые доказывали, что во время воздушной тревоги, при движении по железной дороге, из вагонов выходить не надо, чтоб не привлекать внимания, другие говорили противоположное, мотивируя тем, что цель врага бомбить железнодорожные составы и пути. Начальник штаба Васильев, увидя меня, сказал: «Ну как, доктор, получили первое боевое крещение?» Я ответил: «Да, первое получили, будем ждать очередного».
На другой день к вечеру прибыли в Смоленск. Быстро разгрузив эшелон, машины и трактора отправили в лес, а люди расположились недалеко от станции в кустах, где была изрыта земля в виде огромных воронок, в диаметре 10 – 12 метров и глубиной 3 – 4 метра, это результат недавней бомбежки. Здесь же валялись брошенные противогазы, разбитые чемоданы, лоскуты одежды, белье. Вскоре выяснилось, что прошлой ночью выгрузился воинский эшелон, и тут же через несколько минут прилетели немецкие бомбардировщики и стали беспощадно бомбить в течение 30 минут.
Во избежание подобной истории командование приняло решение отвести людей подальше от станции. Выстроившись рядами по 4 человека, пошли по следам тракторов, оставив несколько человек для погрузки личных вещей солдат, для чего было выделено 3 автомашины. В сумерках остановились в лесу, расположились на ночлег у вырытых щелей, имея целью укрытие на случай бомбежки. Через несколько минут услышали тревожные гудки паровозов и сирены, все бросились по щелям. Вскоре стало слышно гул моторов немецких самолетов, быстро приближающийся. Недалеко от нашего расположения в воздух взвилась красная ракета, это был условный сигнал немецкого разведчика. В это время с самолетов стали спускать осветительные ракеты, подвешенные на маленьких парашютах, которыми осветили всю местность нашего расположения.
Послышались несколько выстрелов наших зениток. Вскоре засвистели в воздухе одна за другой бомбы, и каждый ожидал к себе в укрытие «гостью». Последовали два оглушительных взрыва, от которых стены щелей осыпались большими комками, засыпая спрятавшихся людей. После этого затрещали пулеметные очереди и оглушительный гул моторов, пролетавших над верхушками деревьев. Вторым залетом было сброшено еще несколько бомб, от разрывов которых потрясало весь лес.
Прочесав из пулеметов лес, самолеты ушли на запад. В темноте стали собирать раненых; оказав помощь тяжело раненым, я отправился с ними на машине в гор. Смоленск. Утром весь личный состав под командованием начштаба Васильева на машинах отправились на запад от Смоленска к местечку Рудня в 40 – 50 километрах от Смоленска.
Это было в первой декаде июля месяца. Был солнечный, теплый день. По разбитой пыльной дороге бесконечной вереницей мчались тысячи машин с войсками, боеприпасами, продовольствием. С гулким грохотом мчались танки, танкисты с запыленными до неузнаваемости лицами, окружив башню, смотрели в воздух, выслеживая немецкие самолеты, ибо в такой сутолоке не слышно было их моторов. Летели легковые машины, лихачески обгоняя тех, кто был на пути и, по-собачьи перепрыгивая через выбоины, мчались дальше. Шли гусеничные тракторы, оглушительно лязгая гусеницами, тянули за собой орудия разного калибра, огромные повозки, накрытые брезентом, груженные снарядами и другим военным имуществом. Шли лошади по три пары, тащили за собой легкие артиллерийские пушки. Артиллеристы, стоя и сидя на лафетах и лошадях, следили за воздухом. Шли колоннами пехотинцы с винтовками на ремне, вокруг живота опоясан патронташ с патронами, за плечами вещевые мешки, на головах металлические каски защитного цвета с красной звездой. Лица пехотинцев усталые, потные, и осевшая пыль на них превратилась в грязь, по лицу они друг друга узнать не могут, узнают только по голосу. Многие тысячи этих людей, оторванные от мирной жизни, от родной семьи, идут, удрученные событием, слитые одной мыслью: дать отпор наглому врагу, посягнувшему на русскую землю. Сомнений в этом не было, наличие людей, техники воодушевляло каждого человека. Видя все это, огромное количество людей, машин, орудий , идущих в несколько рядов на сотни километров, я делал сравнение с той силой, которая была в войне 14 – 16 г. и гражданской, ни малейшего сравнения… Вдруг где-то далеко впереди на дороге раздался сильный взрыв, за ним второй, третий, еще и еще, и черные столбы дыма ярко отличались от высоко поднявшегося по дороге сплошного облака пыли.
Взрывы все ближе и ближе, вдруг колонны остановились и в панике стали разбегаться в стороны от дороги в лес. Некоторые, не останавливая машин, мчались вперед, надеясь проскочить опасное место. Доехав до образовавшейся пробки из машин, орудий и людей, останавливались, бросали машины, сами убегая в лес, или, возвращаясь обратно, попадали в такую же свалку, где самолеты уже сбросили бомбы. Зажгли машины с горючим, боеприпасами, сбивались в большую кучу, давили друг друга, загромождая дорогу. Подобно ледоходу в весеннее половодье, когда первая большая льдина, натыкаясь на какое-либо препятствие, останавливается, преграждая путь идущим за ней. А те, с разбегу ударяясь об нее, с шуршанием и треском нагромождаются наверх целой горой или, разламываясь на куски, увлекаются течением воды вглубь и там, натыкаясь на препятствие, загромождают путь, образуя пробку, вода, не находя себе прохода, напирает на пробку, выбрасывает еще льдины наверх, эти скользят по гладкой поверхности, вдруг останавливаются, преграждая путь следующим.
Такой именно затор, или «пробка», образовалась на дороге, останавливая машину за машиной, подводу за подводой, колонну за колонной. Бомбардировщики беспрепятственно делают свое дело, уничтожая машины, танки, лошадей и людей, без промаха. Сбросив бомбы, они, как хищники кружась, пулеметным огнем добивают укрывшихся в лесу людей.
На смену этим бомбардировщикам идут другие, бросая смертоносные бомбы, не давая очистить дорогу от сгоревших и разбитых машин, трупов убитых лошадей и людей и тяжело раненых. И так весь день. Кое-где наши зенитки, пытаясь помешать бомбардировщикам, отвлекают внимание на себя, а потом, подвергаясь сами действию грозного оружия авиации, покорно умолкают. Увидев такую картину, я сделал вывод, противоположный тому убеждению, которое создалось у меня о могуществе и численности наших войск и техники. При таких обстоятельствах этой техники и людей не хватит и на одну неделю. Без активной помощи нашей авиации, бомбардировщиков и истребителей мы бессильны, ибо это самое грозное оружие.
Ночью на дороге движение не прекращалось, так же беспрерывно шли машины, только шли меньшей скоростью, боясь наскочить одна на другую, шли без света. Водители машин, чрезмерно напрягая зрение, заметив в темноте впереди темные фигуры, тормозили машины и шли ощупью. Чуть ослабив внимание, сейчас же натыкались на машину, подводу или группу людей, если натыкался на трактор или орудие, то с измятым радиатором останавливался и начиналась отборная брань, призывающая на помощь всех богов, боженят, чертей и маленьких чертенят.
Ночью бомбардировщики выполняли другое задание, бомбили коммуникации, выбрасывали большие хорошо вооруженные десанты за 50 – 100 километров вперед, которые делали панику по большим дорогам, создавая вид окружения. Не доезжая 4 – 5 километров до Рудни (Смоленской обл.), наша часть свернула вправо от большой дороги в расстоянии ½ км. от нее. Расположились между кустарниками, машины и трактора замаскировали ветками и травой, а люди каждый себе вырыл под кустом окопчик длиной в рост человека, а глубиной 30 – 40 сантиметров. Глубже рыть было нельзя – вода. Сверху замаскировались травой и лежали как суслики, ожидая кадрового полка. Пролежали ночь, утром на восходе солнца услышали гул моторов, по команде «воздух» все, как суслики, полезли в свои норки, и лежа вверх лицом, наблюдали в маленькое отверстие потолка своего жилища за приближающимися самолетами. Шли они тройками, бросая бомбы по дороге, где двигались машины и люди. На дороге опять создавался затор, люди бросали машины и убегали в лес, и оттуда наблюдали за горящими машинами, за бегущими обезумевшими лошадьми, которые, натыкаясь на препятствие, падали, путались в упряжке, другие попадали в зону действия бомбы, были убиты или ранены осколками. Наблюдали, как на горящей машине один за другим, а то несколько сразу рвались снаряды.
Немецкие самолеты весь день летают в направлении Смоленска вдоль большой дороги, я в этот день насчитал до 230 самолето-вылетов. А наших видели всего 15. Мы интересовались, почему нет наших самолетов? Ведь мы видели в Смоленске на аэродроме несколько десятков? Ведь если бы наши истребители завязывали воздушные бои с немецкими бомбардировщиками, то они бы так смело не летали. Кто-то стал давать пояснение: «Нашим самолетам нельзя встречаться с немецкими бронированными. При первой пуле наш самолет пойдет к земле». Были и другие суждения: «Наших боевых самолетов несколько тысяч осталось на границе, преданных изменниками родины. И немцы на наших самолетах будут нас глушить до тех пор, пока мы выпустим новые». Причины превосходства немецкой авиации никто не знал. Но все видели, что это могущественнейшее средство в этой войне играет первостепенную роль. Авиация расстраивает боевые порядки передовых войск, громит коммуникации, забрасывает далеко в тыл неприятеля десанты в большом количестве людей с полным вооружением, включая артиллерию.
Сталинградцы, пролежав в сырых убежищах весь день, вечером вылезли на прогулку и обед, просидели всю ночь под кустами. Рано утром, заслышав гул моторов, разбежались по своим местам. Но нашлись храбрецы, которые расхаживали между кустов, наблюдая за самолетами. Видимо, немцы заметили прогуливавшихся наших бойцов, которые были в своих домашних костюмах, так как обмундирование мы еще не получили, и оружия не было никакого. Нас мог бы один немец-автоматчик перестрелять всех. Пролетев через наше месторасположение, самолеты стали делать разворот и стали бросать бомбы по нашим кустам и окопам, выворачивая глыбы сырой земли и выбрасывая кусты, засыпали наши окопы землей, кто вместе с окопом летел в воздух, разрываясь на куски. Самолеты развернулись еще раз и пулеметным огнем прочесали кусты, ушли на запад. В этот раз мы потеряли 14 человек – 2 убиты и 12 ранены. Командование приказало всему личному составу передвинуться срочно в другое место в лес, категорически запретив демаскировать месторасположение. Через полчаса мы стали на новом месте копать убежища, едва закончив маскировку, услыхали гул самолетов, которые летели на нас. Шедшая шестерка самолетов, пролетая над бывшим расположением, где еще остались разбитые машины, стали сбрасывать бомбы и прошивать пулеметными очередями, но там не было людей.
Весь день самолеты бомбили дорогу, весь день шли в огне и дыму люди до места бомбежки, а потом разбегались по лесам. Ночью самолеты шли вглубь нашей страны и слышно было далекие глухие взрывы бомб. Утром получили сообщение, что немец высадил десант около Смоленска, всеми овладела еще большая тревога и недовольство на командование, что они не принимают мер по приобретению оружия и обмундирования, ибо мы находились весьма в глупом положении: несколько сот человек, 95 автомашин, 50 тракторов - и не имели ни одной винтовки, все ожидали кадрового полка, а его все не было. А какие мы защитники без оружия? Нас могут перестрелять два немецких диверсанта. Командование же тоже имело временные полномочия, только до места расположения кадрового полка, который имел вооружение и право на получение обмундирования для нас. Но армейский приказ есть закон, приказали сидеть под бомбами – сиди, правильно это или нет, обсуждению не подлежит. Пробыли на новом месте два дня, выполняя правила маскировки в полном соответствии требованиям, и несмотря на это на третий день вечером подверглись сильной бомбежке с воздуха.
По окончании бомбежки я уехал сопровождать в госпиталь тяжело раненых товарищей. Ехали тихо, дорога была с большими выбоинами, но и от такого движения раненые стонали, а некоторые теряли сознание. До госпиталя, который находился в Красном Бору, было 30 километров, и этот путь надо было пройти до восхода солнца, ибо тогда мы попадем вторично под бомбежку и спасти раненых не удастся.
Я, стоя на коленях или на корточках возле раненых, одному давал глоток воды, другому поддерживал раненую голову или с разбитой костью руку или ногу. Уговаривая каждого, что осталось недалеко до госпиталя, а там будет легче.
Приехали в госпиталь на восходе солнца. Госпиталь был расположен в лесу, рядом с дорогой, в кирпичных домах, видимо, бывшее имение какого-то помещика, а после революции организован дом отдыха. Дома были одноэтажные, расположены четырехугольником в большом просторном дворе. Кругом стояли высокие тополя и сосны, своими ветвями маскируя постройки. Посреди двора был фонтан, из которого беспрерывно под большим напором разбрызгивалась вода по клумбам рассаженных цветов. По двору были пересекающие аллеи со старыми с выцветшей краской скамейками. Недалеко от центра двора было озеро с зеленоватой водой. Там стоял у берега небольшой плотик, сбитый из четырех недлинных бревен.
Сдав раненых и в ожидании машины, которую шофер ремонтировал, а может быть, просто копался, проводя время, так как по дороге уже были слышны взрывы бомб и самолеты летали над лесом недалеко от госпиталя, я подошел к озеру, умылся и присел на пенек срезанной сосны, глядел на озеро, окруженное зелеными деревьями, вспомнил то большое «тройное» озеро недалеко от реки Медведицы, где я проводил свободное время, катаясь на лодке, ловил карасей, щук, окуней и проч. рыбешку.
Работая в течение 5 лет в с. Меловатке, я часто ходил к тому озеру с близкими друзьями: Саблиным Фед. Петр., Чумаченко Ег. Петр., Корниенко Ив. Ив. (Иванок), и семейно проводили выходные дни, в тени деревьев, наслаждаясь вкусом свежей рыбной ухи, чокаясь наполненными рюмками вина, шутили, смеялись, пели веселые песни. Вспомнил один из октябрьских дней 1933 года, когда в последний раз посетил «тройное» озеро вместе с Саблиным и на стволе толстого дуба вырезали ножом дату этого посещения, в память нашей дружбы. Может быть, эти товарищи тоже сейчас так же скитаются в лесу и вспоминают прошлое хорошее, вспоминают нашу дружбу. А может быть, живут дома мирной жизнью, нажив новых друзей, забыли старого друга. Может быть, они при встрече с моей семьей отворачиваются, избегая вспоминать обо мне, как о забытом и ненужном человеке.
Из этих размышлений я был выведен воем сирены, возвещающей воздушную тревогу. Я быстро поднялся и побежал к машине, которая стояла под высокими ветвистыми деревьями. Послышались звуки моторов, и в госпитале жизнь замерла. Никто не ходил по двору, все притаились, кто под деревом, кто в коридоре, стоя или сидя неподвижно, ожидая знакомого воя бомбы и ее губительного действия. Послышались частые выстрелы зениток и глухие звуки рвущихся снарядов в воздухе. Пролетев мимо госпиталя, самолеты стали бросать бомбы по колоннам людей и машин, идущих по дороге. Я пробрался к воротам, увидел на дороге большие клубы дыма, пламя, большое скопление людей, машин, лошадей. Люди неистово кричали, лошади, запряженные в фургон, в бешенстве мчались по дороге, ударяясь на дороге дышлом в машину, падали. Другая пара, свернув с дороги, летела в глубокий кювет или овраг, вместе с повозкой кувыркаясь, как мальчишки зимой с перевернутыми санками с горки. Или, миновав овраг, бежали в лес, зацепившись за дерево фургоном, дрожа всем телом, тяжело храпели, выпучив глаза, стояли на месте.
Я сел в машину вместе с шофером, а в кузов посадил несколько солдат, идущих на фронт, попросил следить за воздухом. Машина неслась быстро, оставляя большой столб пыли. Через несколько минут слышался стук в кабину, это был «воздух!». Шофер быстро выключал мотор, и все бежали в лес, пока пройдут самолеты. Потом садились обратно в машину и мчались вперед до следующего сигнала.
Проехав несколько километров, мы встретили несколько человек своей части, узнав их по домашним костюмам. Остановились и узнали от них, что после моего отъезда была сильная бомбежка нашего места расположения. Разбито много машин, есть человеческие жертвы убитыми и ранеными. Остальные разбежались в лес, в том числе и они. Командование и часть бойцов с имуществом и уцелевшими машинами направились в Красный Бор, где будут собираться все. Мы повернули обратно, забрав с собой своих «партизан». У перекрестка дорог мы встретили еще группу сталинградцев, которые сообщили нам место расположения штаба. Один из них сел с нами проводником, остальные остались на перекрестке встречать своих людей.
Штаб остановился за Красным Бором в лесу, где были вырыты окопы и стали собираться люди. На другой день утром прибыл наш кадровый полк, в своем распоряжении имея несколько гаубичных орудий. Тут мы воодушевились, зная, что все-таки будем считаться вояками. К вечеру получили обмундирование. Командному составу выдали кожаные новые кобуры для наганов, которых пока нет. Получил и я кобуру, так как нагана не было, то я положил в нее полотенце и мыло. Некоторые командиры сложили носовые платки, курящие – папиросы и табак. А кто не хотел обманывать людей и себя же, спрятали в вещевые мешки до получения пистолета. Организовали отправку домашних вещей домой (авось пригодится!). Я тоже зашил в новые портянки свой домашний пиджак, брюки, кепку, пару белья, положил туда 2 килограмма сахару, банку сгущенного молока, банку консервов. Погрузили на машину посылки, но отправить не успели. Прилетели «мистер-шмидты», и после бомбежки от посылок остались рожки да ножки.