В 1921-22-23г. был установлен продналог с населения. Хлеб, мясо, яйца, молоко, масло. Это все было необходимо для государства, ибо была послевоенная разруха. В нашей семье сделался разлад. Семья состояла из 12 человек, а я для семьи не мог уделить внимания по работе, так как с утра до вечера занят в сельсовете. Полевые работы были на плечах отца и младшего брата Ивана Сергеевича. Мне необходимо было освободиться от должности председателя сельсовета. Зарплаты не давали, получал 1 пуд ржи в месяц, а у меня своей семьи было 4 человека. С большими трудностями и скандалом в 23 году мне пришлось освободиться от должности председателя и занять руководящую роль по работе своего хозяйства, которое состояло из 2 пар быков, 1 лошади, 1 коровы.
В 1924г. в июле месяце, будучи в поле на уборке хлеба, я получил известие о болезни отца, который теперь оставался дома, в поле мы обходились без него, ему пора уже отдохнуть. Я вскочил на лошадь и верхом помчался домой. Отца я застал лежавшим на кровати в бессознательном состоянии. У него было мозговое кровоизлияние. Движение и чувствительность были парализованы. Три дня и три ночи я не отходил от него, насильно вливая ему в рот ложку воды или молока, на затылок и виски прикладывая пиявки для кровопускания. На четвертый день отец скончался, оставив малолетних детей на нашем с братом попечении.
После смерти отца апатия к сельскому хозяйству усилилась, к тому же был неурожайный год. Скот кормить было нечем, снимали крыши с домов и сараев, чтоб прокормить минимальное количество скота. Брат Иван Сергеевич изъявил согласие выехать на зиму в Кубань на заработки, так как очень многие из нашего села уезжали. Мы его проводили, а жена его с сыном Михаилом осталась с нами. На Кубани брат работал с плотниками, строили дома, за это получали деньги или хлеб, он присылал домой деньги, посылки сухарей, муки. В 1925 году сделал я посев пшеницы, ржи, овса, подсолнухов, картофеля. В мае, июне пошли дожди, виды на урожай были хорошие, поэтому я посоветовал брату вернуться домой.
В 1926г. в феврале месяце была эпидемия гриппа, как тогда называли его «испанка». Меня затаскали по селу как фельдшера. Медицинская сеть была очень слаба. На всю волость был один фельдшер и акушерка. В Лемешкине заведовал в то время фельдшер Носков Константин Александрович, он узнал от моих односельчан, что я оказываю помощь больным, приехал ко мне и предложил мне поступить на работу в Лемешкино фельдшером. Посоветовавшись с братом, решили разделиться, т.е. мне взять долю хозяйства и поступить на службу.
В марте месяце я поступил на работу, забрал свою семью, жену, сыновей – Алексея 8 лет, Ваню 4 лет, дочь Марусю 2 лет. Работали вдвоем, Носков был уже практичный фельдшер, имел стаж 25 лет, у него можно было мне, молодому фельдшеру, многому поучиться. Во-первых, он мастерски удалял зубы, вправлял вывихи, вообще был универсал. Самая ближайшая больница с наличием врача была в Рудне, 20 километров. Но и там был один врач-универсал.
Носков был мастер и на «выпивку». В то время было сильно развито самогоноварение по селам. Носков договорился с начальником милиции о передаче в амбулаторию отобранного у граждан самогона. Таковой необходим был для растворения йода. Как только отберут самогон, сообщают нам, и меня Носков уполномачивает получить его. Дает наказ: «Горит – бери, не горит – не бери». И вот я пробую, зажигаю в ложке, горючий забираю, а не горючий оставляю. Начальник милиции говорит, забирай весь, выпьете, придет Покрепа, поможет. Покрепа Гаврил Федорович работал заместителем председателя Волисполкома, был закадычный друг Носкова и большой любитель выпить. Проработав несколько месяцев, я вошел в доверие Носкова и вел самостоятельный прием больных. Носков часто не являлся на работу по случаю «запоя», и приходилось это дело скрывать. Если кто спрашивал Носкова, то приходилось говорить, что он выехал к больному в Ершовку или Кленовку и проч. В мае месяце 1927г. Носков не являлся на работу в течение двух недель, все время пьянствовал. Жена его Елизавета Абрамовна сообщила об этом в Волисполком, который вынес решение сделать строгий выговор с предупреждением. А он выпросил отпуск на месяц отдохнуть. Носков уехал в Камышин, заказал костюм портному, изрядно выпили «магарыч», и портной отправил его на извозчике к знакомым Носкова. В квартиру Носков уже идти не мог, сильно был пьян. Его втащили волоком и положили на полу в передней комнате. По временам он все ворчал: «Наливай, наливай», - а потом захрапел, уснул. В 12 часов ночи хозяева дома проснулись, прислушались, в передней комнате тишина, ни храпа, ни сопенья. Зажгли свет, посмотрели, Носков был мертв. Утром жена Носкова получила телеграмму: «Муж умер выезжай».
После смерти Носкова я стал эскулапом. Был зубным врачом, глазным, хирургом, терапевтом, гинекологом, одним словом, универсалом. Обслуживал 32 населенных пункта. Часто выезжал к больным по селам, радиус обслуживания был до 22 километров.
В 1927 году купил я себе небольшой ветхий домик около речки. Отремонтировал, деревянные полы сделал, приделал коридор, отремонтировал погреб, сарай сделал новый. По традиции нужно было организовать «новоселье», и эту миссию взяла на себя соседка Ганя. Жена приготовила закуски, достали самогону. Ганя пошла по селу и всех знакомых женщин пригласила, их собралось около 60 человек. Каждая с собой принесла узелочек пшена, муки, кусок сала и курицу. Был выходной день, и я был приемщиком «подарков». Принимал кур, которых было 53 штуки и 3 петуха. Сала килограмм 25. Хлеб, мука, пшено. Мы на такую компанию не рассчитывали, думали, придут 15 человек самое большее, поэтому выпивки было недостаточно. Поднесли по 2 рюмочки, женщины загалдели, стали песни петь, а нужно было еще водки, но не было. К счастью, в это время ехал мимо дома мясник из с. Бутырки, я его остановил взять мяса, а у него оказался бочоночек с самогоном литров на 10-12, я его взял весь. Когда принес в дом, женщины сейчас же сделали складчину и забрали бочонок на «кон». Я отказывался от денег, уверяя их, что я обязан им, но они настояли на том, чтоб было за их счет.
Стал привыкать к такой жизни с большим трудом. Все время тянуло на волю в поле. Особенно весной и летом, в то время когда мимо проезжают труженики полей с плугом и боронами. И первое время казалось, что без поля жить нельзя. Иной день после работы придешь домой и делать тебе нечего, и начинается тяготение какое-то, чего-то не хватает. А потом привык и зажил еще лучше, чем занимаясь хлебопашеством. Материальная сторона была лучше, свое молоко, масло, мясо, сало и даже хлеб. Я получал надел земли в Тарапатине. Друзья сеяли мне 1 десятину пшеницы, десятину ржи, косили и молотили, даже размалывали на муку. Мне оставалось только испечь хлеб или блины. Получал надел травы на свои 5 душ семьи. Товарищи косили, возили в омет там же в Тарапатине. А осенью после всех работ привозили мне возов 5-6 сена домой и все это за «магарыч». Получаемая зарплата шла на одежду и обувь семьи да на вино. Часто собирались в компании, весело проводили время.
Одно время приехал брат моей жены, проживавший за 20 километров от нас. В этот момент у меня были гости, стол был хорошо накрыт. Когда гости разошлись, то он стал давать нравоучение. Говорит, не можете вы жить, расходуете деньги на веселье. А можно было эти деньги употребить для хозяйства. А именно: надо купить 2 бычков маленьких, перезимовать, потом пустить в лето на попас, а зимой можно взять хорошие деньги. И опять купить. По его убеждению и привычке это самое верное дело. Он никогда не был в компании, как и мой отец, не расходовали деньги на это дело. Он был увлечен в сельское хозяйство всей душой. Покупал бычков, воспитывал их, потом работал в поле не покладая рук и был этим счастлив. Одно его удручало, не было у него своего помощника - погонщика быков. Было у него 3 дочери, а сына ни одного. Поэтому ему приходилось прибегать к посторонней помощи, он нанимал мальчика и с ним работал. Мальчик был пастухом, погонщиком. За этого мальчика ему впоследствии пришлось поплатиться жизнью.
В 1926 году у жены его родился сын Петя, он не чаял в нем души, лелеял его, растил, мечтал, что будет свой пастух и погонщик через 10-12 лет. В 1929-30 году началась коллективизация, раскулачивание, и брат жены моей Яков попал под раскулачивание, так как имел наемный труд. Несмотря на то, что сам работал как бык, не знал ни праздника, ни отдыха. Имущество отобрали, а его с женой и 4-хлетним сыном отправили в Коми ССР. Забрали с собой ватолы, сухари, погрузились в теплушки по 40-50 человек в вагон. Петя не представлял, что это и к чему. Он только спрашивал отца – почему это не выпускают никого из вагонов, а другие люди ходят свободно? Отец уклончиво отвечал: «Вот приедем на место, тогда и мы будем ходить свободно». Через несколько суток разгрузились на одной станции Архангельской области и на подводах погрузили свои пожитки, а сами пошли пешком километров 60-70 до реки Вычегды, где погрузились на баржу и отправились в Усть-Коломский район на постоянное местожительство. Выгрузились в лесу и прошли несколько километров лесом. Потом на небольшой полянке остановились. Там были уже люди, такие как и они. Видимо, недавно прибыли, потому что жилища не было никакого.
На другой день мужики стали рубить лес, рыть колодцы, строить дома. Женщины разбрелись по лесу в поисках ягод и грибов. В первый же день мать Пети заплуталась в лесу. Вечером бросились все на поиски, разбрелись по лесу и с криком ходили, ожидая ответа, но ниоткуда не слышно было ответа. Тогда решили, что ее разорвал медведь, которых там было много. Отец Пети всю ночь бил в колокол, или кусок подвешенной рельсы, издавая неистовый звук в надежде на то, что мать услышит и на звук придет. Но ее не было и утром. Отец и Петя стали плакать. К трем часам дня мать вернулась с какой-то женщиной. Оказывается, мать ночью попала в какую-то небольшую деревушку километрах в 10-12 от них. А утром женщина ее повела, она знала месторасположение этого лагеря.
Через несколько времени часть переселенцев отправили в другое место, в числе их Петю с родителями. Пете было уже 6 лет, он помнит, как на двуколках перевозили грудных детей и стариков, которые не в состоянии были идти. На новом месте опять стали строить дома, рыть колодцы. Мать Пети с утра уходила куда-то, а вечером возвращалась и приносила с собой картофельные котлеты, которые с жадностью ели. Был 1933 голодный год. Люди стали умирать от голода. Мать часто плакала об оставленных 3 дочерях, говорила – больше я их не увижу. Для детей были организованы столовые, где питался и Петя. Питание было не сытное, лишь бы не умереть с голоду. Петя приходил домой полуголодный, и родители делили с ним свой скромный паек. Петя помнит, как первый раз пошел с мамой на похороны, где в одном доме лежало несколько человек мертвых. На бледных лбах их Петя заметил какие-то цветные ленты (венки). Он мать все спрашивал – зачем мертвому бумажка такая? Мать говорила – это документ, без этой бумажки «там» не примут. Петя не знал, где это «там». Но спрашивать не осмеливался.
Мать Пети пропадала с утра до вечера, а потом пошатываясь входила в барак и выкладывала на стол добычу: несколько штук картофелин, ягоды, щавель, и принималась готовить ужин. Из бараков каждое утро выносили по несколько мертвецов. В один день утром мать не встала как обыкновенно и не пошла в лес, а попросила мужа, чтоб он дал ей чайку. А Петю притянула к себе и крепко прижала к своей груди, поцеловала, потом заплакала и бессильно опустила голову на подушку. Отец в это время вышел из барака. Чайник на плитке закипел, а Петя устремил свой взгляд на лицо матери, стараясь узнать, что с ней случилось. Вдруг Петя закричал: «Мама!» Она не шевельнулась. Петя испугался ее бледного лица и заостренного носа, и ему представился образ того мертвеца, которого он первый раз видел. Он выбежал на улицу и стал бегать и звать отца, который был занят корчеванием пней. Услыхав крик Пети, отец медленной походкой направился к Пете и сразу понял его тревогу, поплелся в барак. Подошел к постели, где лежала его жена с бледным лицом, с заостренным носом, глаза были полуоткрыты, туманны, безжизненны. Он опустил голову и сам опустился на скамью, и по щекам потекли горячие слезы. Он сидел долго с опущенной головой. А Петя стоял, вздрагивая и посматривая то на поникшую голову отца, то на неподвижно лежавшую мать, и горько плакал. Потом Петя увидел мать, лежавшую на широкой скамейке всю в белом, и на лбу такой же «документ», какой он видел первый раз у покойника. Последний раз он увидел безжизненное лицо матери, когда ее опускали на веревках, без гроба, в яму, и расстался навсегда.
Оставшись без матери, Петя еще больше привязался к отцу, а тот к нему. Но их разлучили, отца назначили конюхом, и он пахал огород, где производилась посадка картофеля для лагеря. А Петя остался на месте у чужих людей, у одного сапожника, который чинил сапоги переселенцам. Здесь он ходил в столовую – дома ему уже мать не отдавала своего пайка. Петя часто бегал к отцу за три километра, отец встречал его со слезами, сажал верхом на лошадь и представлял себе, что мечта его начинает сбываться. Скоро будет свой пастух и погонщик, но своих быков нет и не будет. Он снимал Петю с коня, садился с ним рядом на плуг и долго, упорно смотрел на Петю. Потом выпрягал лошадей, варил картофель и кормил Петю. В те дни, когда картошка была уже посажена и не осталось ни одной картофелины, отец вырывал из земли посаженную картошку через одну лунку, чтоб потом не обнаружилось, и варил для Пети. Когда картофель стал выходить, ростки показались на поверхности земли, тогда отец варил овес, отнимая его от пайка лошадей, и кормил Петю овсяной кашей. Потом поил чаем с какой-то пахучей травой.
Отец жил на этом огороде в будке, где были нары (койка), под нарами находился его сундучок, где лежали ложка, чашка, кружка, грязное старое полотенце и рукавицы. В одно время Петя прибежал к отцу и прямо в будку, но в будке его не оказалось. Петя стал звать: «Папа! Папа!», - но отец не отзывается. Петя подумал, что он ушел в лес, и направился туда. Добежав до леса, стал кричать, звать отца, но он не отзывался. Петя пошел вдоль леса, но и там нигде ответа не было. Тогда он решил пойти в будку и там подождать, пока придет отец. Петя пошел через огород и вдруг увидел отца, лежавшего между грядок головой на ведре. Петя окликнул его, отец поднял с трудом голову и протянул вперед руки, вид у него был страшный, глаза были в слезах. Он тихо прошептал; «Петя! Сынок, иди ко мне», - и замертво повалился на землю. Петя подбежал к нему, закричал во весь голос: «Папа!» Но папа молчал и не шевелился. Петя испугался и побежал в лагерь сообщить кому-нибудь. Из лагеря пошли люди вместе с Петей, он указал, где лежит отец. Люди вырыли яму здесь же на огороде и без гроба опустили отца в яму и закопали. Один мужик тихо сказал: «Все здесь будем, только не в одно время. Обидно только, что по-скотски хоронить приходится, без гроба и креста». Мужик этот, видимо, был «верующий».
Петя остался теперь один круглой сиротой, даже никого не было близких. Теперь уже его отец не покормит картошкой или овсяной кашей. Он скитался среди чужих людей, с тоской взирал на ласки родителей чужих ему малышей. А его уже никто не приласкает и не пожалеет. Он бродил с мальчишками, такими же беспризорными, как он, потерявшими своих родителей. Питался кое-как в столовой, спал, где придется. По целым дням бродил по лесу вместе с товарищами, собирали ягоды, рвали щавель.
К концу лета собрали большую партию беспризорных ребятишек, завшивленных, чесоточных, фурункулезных, с кровоточащими язвами, вместе с ними был Петя. Детей отправили на больших лодках по реке Вычегде, вниз по течению. Через несколько дней прибыли в Усть-Куломск. Когда выгрузились на берег, Петя встретил своего односельчанина Колю. Он был старше Пети на несколько лет и взял шефство над Петей. Через несколько дней стали собирать детей к отправлению, а Колю положили в больницу. Петя очень плакал за Колей, но тот, утешая его, сказал – не плачь, я тебя найду, как выздоровею.
Привезли эту партию детей в Коркероз, сдали в детдом. Первое время Петя очень тосковал по Коле и родителям. А потом стал постепенно забывать, нашлись товарищи. Питание в детдоме стало лучше, водили в баню. Через год Петя пошел в школу, учился прилежно, школьникам питание было хорошее. В один из зимних дней прибыла партия лыжников из Усть-Куломска, в числе их оказался Коля, он разыскал Петю, который очень обрадовался. Для школьников дали велосипеды на класс по одному, фотоаппараты. Назначали учеников дежурить по кухне, ухаживать за коровами, свиньями. Летом ходили купаться на реку Вычегду, по которой плыли плоты и одиночные деревья. По ним дети переходили речку от берега до берега. Иногда бревно тонуло под тяжестью столпившихся ребят, и все врассыпную прыгали в воду, подплывая к очередному дереву, опять взбирались на него и ходили.
Зимой катались на коньках, цеплялись крючком за кузов автомашины и неслись вслед за машиной до тех пор, пока под ноги не попадала кочка ледяная, ямка или палка и они, спотыкаясь, летели вслед за машиной, держась за крючок. Через год питание ухудшилось, и Петя вместе с товарищами, обедая в столовой, уносили с собой куски хлеба про запас. В детдоме была воспитательница Попова Екатерина Васильевна, ей было лет 60, но физически была крепкая старуха. Она ребят била, в том числе доставалось и Пете за опоздание или нарушение режима. Петя пожаловался на нее инспектору, после этого она вызвала Петю и только отругала его за жалобу, но больше уже не била.
В школе был заведен такой порядок: если ученик получил двойку, его лишали ужина, за отличную учебу поощряли, давали подарки. Петя подружился с Геной, сыном секретаря райкома, вместе с ним помогали его матери воду носить, возили белье на речку для стирки. В выходной день ходили на речку, брали лодку и катались. Один раз Петя пришел с товарищами на речку, лодки были все заперты, они взяли камни, отбили цепь и угнали лодку, в это время хозяин пришел на речку, увидел свою лодку и стал ругаться, и кричал, чтоб подъехали, но они, боясь наказания, уплывали все дальше. Тогда хозяин взял другую лодку и, быстро работая веслом, стал их догонять, они, не доехав до берега, попрыгали в воду и быстро убежали на берег. Ходили на огороды, воровали картошку, огурцы, помидоры. По вечерам пробирались в столовую и поедали остатки пищи.
В первый год отечественной войны детдом перевели в поселок Рас-ю, где был организован колхоз исключительно из раскулаченных. Здесь в один из выходных дней Петя вместе с другими школьниками отправились в лес за грибами и потеряли одну девочку лет 10. Звали ее Юрма. Искали два дня всем поселком и не могли найти.
При поступлении в комсомол Пете задали вопрос: «Как ты думаешь, твоего отца раскулачили правильно или нет?» Он ответил: «Да, я считаю, правильно». Иначе он не мог ответить. Хотя, может быть, уже кое-что знал об отце. По окончании 7-летки Петя поступил в лесной техникум. Занятия в школе проводились мало, больше занимались заготовкой леса. Работа была тяжелая, а питание плохое, хлеба давали 400 граммов. Петя с товарищами уехал в село Пезлюк и поступил в ремесленное училище. Здесь условия были лучше, давали хлеба 800 гр. и учеба была. Здесь они работали в автомастерской, кто слесарем, токарем, маляром, каждый приобретал какую-то специальность. Ездили на практику в Сыктывкар, у Пети был новый товарищ Нариманов. С ним они ловили снегирей силками и жарили шашлык.
Колю взяли в армию, он сообщил сестрам Пети его адрес. Две сестры жили в Баку, а одна в с. Ильмень. Потом Петя получил письма от сестер, которые считали его погибшим вместе с родителями. Петю после этих писем потянуло на родину, встретиться с сестрами, которых он почти не помнил. В мае 1944г. Петя стал добиваться права выехать на родину. Обратился в НКВД в отдел труд – переселение. Ему ответили, что воспитанники детдома свободны, могут ехать куда угодно. Он в это время был уже допризывник. Получил паспорт на 3 месяца. Но для того, чтоб ехать на родину, нужно иметь деньги для питания и на проездной билет, а дорога дальняя, средств нет. Что делать? Посоветовавшись с товарищами, Петя решил ехать «зайцем», а там что будет. Товарищи собрали 4 пайки хлеба по 200 гр. и 200 руб. денег и дали Пете, он хлеб завернул в наволочку и пошли на пристань. Там стоял пароход на Котлас. Шла погрузка пассажиров и груза. Петя стал выжидать удобного момента пройти на пароход. Вдруг он увидел идущего по трапу молодого человека, лицо которого ему знакомо, и он узнал в нем воспитанника детдома Бакланова, тот был старше Пети, работал на пароходе кочегаром. Петя обратился к нему за помощью по поводу проезда до Котласа. Бакланов пообещал провезти, нужно было только пройти на пароход, а там он возьмет его в свою каюту. Стали соображать, ходить по пристани. Петя удостоверился, что по трапу пройти без билета невозможно. Единственная возможность попасть на пароход – это прыгать на корму или нос парохода в то время, как пароход под действием качки приблизится к дебаркадеру на расстояние 1,5 – 2 метров. Собрались толпой против кормы, вот волна подбивает пароход к пристани. Петя приготовился прыгать, как в эту минуту корма стала отходить от пристани, а нос стал приближаться. Кто-то из ребят предложил идти в носовую часть, но Петя заметил там начальство парохода, и решили ждать, пока корма подойдет обратно. Вот корма стала опять приближаться. Ребята стали подбодрять Петю: «Не трусь, Петя, бери разбег, чтоб перепрыгнул пропасть, а то можешь утонуть». Петя нервничает, время остается мало до отхода парохода. Корма все медленно подходит к пристани, расстояние около 2-х метров. Петя вздохнул, сделал небольшой разбег, сильный толчок ногами и рывок вперед, через секунду очутился на пароходе, чувствует себя полноправным пассажиром. Билеты будут проверять в дороге и при выходе из парохода. Товарищи зааплодировали, подняли гвалт, смех, шутки, чтоб замаскировать удачу. Скоро стал отходить пароход, Петя помахал товарищам фуражкой, те взаимно, и закричали: «Счастливый путь!»
Петя скоро нашел Бакланова, тот отвел его в свою каюту, где был еще один его товарищ по работе, представил Петю и попросил содействовать. Петя немного успокоился, потянуло на еду, Бакланов принес кипятку, и Петя съел почти весь свой запас хлеба, который дали ему товарищи. Несколько дней дороги Петя был на иждивении Бакланова и его товарища, они делились своим пайком. Из каюты Петя не выходил, ревизор по каютам не проверял. Через несколько дней Петя прибыл в Котлас, где ему нужно выходить. При выходе у пассажиров проверяли паспорта сотрудники милиции, а билеты ревизор водного транспорта. Петя подождал, пока вышли все пассажиры, а потом стали выгружать груз, Петя сделал себе гримировку – руки и лицо слегка смазал нефтью и вышел вместе с грузчиками, выкатывая бочку с селедкой. А потом на пароход больше не вернулся, а отправился на железнодорожную станцию. Вещей у него не было никаких. На станции привел себя в порядок, под краном вымылся и отправился искать попутного поезда на Киров.
На пути стоял военный эшелон, Петя спросил, можно ли с ними проехать? «А тебе куда?» – спросили его. Он сказал: «На Киров». У него спросили документы, Петя показал паспорт, а потом рассказал все откровенно, откуда едет и куда. Ему разрешили войти в вагон, и он стал им служить в качестве денщика, ходил за кипятком, делал уборку в вагоне, а от них получал остатки обеда, ужина и кормился за их счет.
В Кирове распростился с военными и отправился на базар купить хлеба или картошки. На базаре шла бойкая торговля, меняли продукты за барахло, и Петя решил променять нижние брюки за картофельные лепешки, а деньги сэкономить «про черный день». Отдал брюки одной женщине, а от нее получил продуктов на целых два дня, это ему казалось удачная сделка. Он быстро помчался на станцию, и тут же отправлялся товарно-грузовой состав, Петя залез на крышу вагона и доехал до следующей станции благополучно. Здесь кондуктора стали сгонять с крыш всех пассажиров, в том числе и Петю. Но как только поезд стал трогаться, Петя вскочил на подножку пульманского вагона и по лестнице взобрался на крышу. На остановке Петю согнали с крыши, и кондуктор не уходил от этого вагона до момента отправления поезда. Тогда Петя пошел по другой стороне поезда и около паровоза взобрался на крышу вагона. Когда поезд тронулся, был уже вечер, с паровоза на Петю обрушился шквал огня и дыма. От падающих искр то и дело загоралась фуфайка в одном месте, потушит – загорается в другом. Кое-как до остановки доехал и слез с крыши. Ночь благоприятствовала «зайцам», и Петя нашел пустую тормозную площадку, куда потом влезли еще 4 зайца, и таким образом проехал всю ночь.
На одной станции Петя решил пойти на базар, так как картофельные лепешки уже вышли. Полез в карман за деньгами, и – о, ужас! – сейчас только вспомнил, что деньги, 150 руб., были в кармане нижних брюк, которые он променял за картофельные лепешки в Кирове. Прискорбно стало Пете, но делать нечего, приходится голодать. Добравшись до Горького, Петя почувствовал сильный голод, но денег нет. Он узнал, что идет поезд дальнего следования Горький – Харьков через Балашов. Народу видимо-невидимо, вагоны переполнены, на крышах полно. Около каждого вагона масса людей. Петя облюбовал подножки одного вагона и решил прыгнуть на них, когда поезд тронется. Поезд стал трогаться, и люди кинулись на подножки, цепляясь друг за дружку, как пчелы в клубе. Петя тоже бросился на подножки, но там было уже несколько человек, он кое-как одну ногу поместил на подножку, а другая на весу, и ухватился одной рукой за перила вагона. Поезд набрал скорость, в глазах мелькают телеграфные столбы, у Пети от слабости кружится голова, вот-вот рука не удержится за перила и он полетит под поезд. Сердце кровью наливается, рука сжимается сильней, он жмется плотнее к соседям, просит потесниться, и вдруг свободная нога находит опору на подножке, и Петя почувствовал себя в безопасности.
На станциях Петя сходил с подножки до отхода поезда, а как поезд тронется, он опять на подножке. Теперь он чувствует себя штатным пассажиром подножки, несколько пролетов даже имел возможность сидеть на подножке, обхватив рукой перила. На одной станции Петя подсмотрел, что освободилось место под вагоном в деревянном ящике, он сейчас же занял это «купе» и ехал до самого Балашова как в плацкартном вагоне. Вагон был недалеко от паровоза, и Петя увидел, как машинист пил воду из крана паровоза, где была табличка: «Пить из крана нельзя, вода отравлена». Петя думает, если бы была отравлена, то машинист не пил бы. С этого момента Петя стал пить из этого крана, жил всю дорогу одной водой.
В Балашове ждать поезда на Камышин пришлось долго. В вокзале полно народа, и Петя решил пройти по путям, где стояли товарные вагоны, узнать, может быть, какой поезд пойдет на Камышин. Около пустых вагонов среди путей горел костер, возле него сидело несколько человек, грелись, так как была ночь прохладная. Петя тоже присел погреть руки. У костра стоял чайник на камнях, грели чай. Когда чайник закипел, один пожилой человек поднялся, взял чайник и ушел вдоль вагонов. Через минуту поднялся высокий молодой человек, подошел к Пете и говорит: «Давай сменяем шапками», - и тут же снимает с Пети шапку, а ему надевает старую рваную. Другой подходит, говорит – снимай фуфайку, и стал стаскивать фуфайку. Петя не сопротивлялся, ему было только обидно, и он боялся, чтоб его не убили. Тот надел Петину фуфайку, а ему бросил рваную. Третий стал стаскивать ботинки, а ему дал без подошв, с веревочными подвязками. Потом обшарили в карманах и кроме паспорта ничего не нашли, предупредили: «Смотри, не вздумай жаловаться, а то будешь под поездом, мы тебя следили от самого Горького». Петя посмотрел на свое обмундирование и дух захватило. Шапка рваная, фуфайка – одни рукава, ботинки рваные, подошвы подвязаны веревочкой. Надо уходить от этой компании, а то и последнее отберут, а не то удушат. Петя поплелся к вокзалу, где толпился народ, ожидая поезда. Завидев Петю, люди пренебрежительно стали оглядывать его и похватали свои чемоданы. Кто-то молвил: «Ты куда идешь, шпана, уходи отсюда». Петю как ножом в сердце ударили! Голодный, ограблен, сирота, и вместо того чтоб посочувствовать ему, его презирают, называют шпаной, вором.
Вскоре началась посадка на Камышинский поезд. После посадки Петя пробрался в тамбур и сел в уголок у двери, в вагон ему идти нельзя, его люди боятся и презирают. Поезд тронулся. Петя все дрожал от холода, потом уснул. Вдруг он услышал грозный голос и толчок в плечо. Открыв глаза, Петя увидел проводника и ревизора, который спрашивает билет. Петя сказал, что билета нет и денег нет ни копейки, грабители обобрали и раздели. Ревизор говорит: «Врешь, ты сам норовишь, как бы кого раздеть, на следующей станции слезешь». Петя решил не слезать до тех пор, пока насильно выбросят или доедет до ст. Ильмень. На остановке проводник предлагает слезть с вагона, но Петя стал просить доехать до станции Ильмень, которая была уже недалеко. Петю оставили в покое. Доехав до станции Ильмень, Петя вышел из вагона, прошел вокзал, осмотрелся, стал спрашивать одну женщину: «Это село Ильмень?» Она отвечает: «Нет, это станция Ильмень, а село Ильмень 12 верст отсюда», - и указала в направлении том, откуда Петя ехал. Но он не знал, где село и где станция, ему надо было идти в село Ильмень, там у него живет сестра Мария. Он побрел вдоль линии железной дороги, около переезда встретил старика и спросил – как пройти на село Ильмень? Старик ему указал дорогу, по которой он пошел. Дойдя до мостика через реку Щелкан, Петя остановился попить, нагнулся над водой и увидел себя как в зеркале и сам себя испугался, оборванный, грязный, недаром и люди его боятся. Он умылся, попил и побрел дальше, еле передвигая ноги, он целую неделю не ел.
Дошел до села, вышел на одну улицу, встретил деда и стал расспрашивать, где живет Устименко Мария Яковлевна? Дед подумал и говорит: «Такой я не знаю, як бы ты сказав, як их прозывают, тоди я може бы и узнав». Петя пошел дальше, встретив несколько женщин, и те на его вопрос ничего положительного не ответили. Наконец он встретил женщину, которая посоветовала обратиться в сельсовет, там ему скажут точно. Придя в сельсовет, Петя застал там секретаря сельсовета и спросил: «Где живет Устименко Мария Яковлевна?» Он спросил: «А ты кто ей будешь?» Петя сказал: «Я ее брат». Тогда он сказал: «А! Я твоего батька знаю, вин жывый чи ни?» Петя сказал, что отец и мать умерли с голоду, а он остался жив. Секретарь направил Петю на ту улицу, где живет его сестра, на окраине села, от угла 6-5-й дом, крытый железом. Петя вышел на нужную ему улицу, прошел несколько домов и сел отдохнуть у одного дома. Вдруг подходит одна женщина и строго обращается к нему: « Ты чого тут сидышь, иды видциля». Она его признала тоже за шпану и боялась, чтоб он не обобрал кого-нибудь, потому что людей в это время дома не было, все работали в поле, на огородах. Петя с трудом встал и прошел дальше через 1-2 дома. А женщина ему вслед выговаривает: «Ходэ тут ошарпаныц, пидгляда, дэ шо можно стащыть», - и ушла к себе во двор. Петя присел у другого дома, вдруг подходит почтальон и кладет письмо за ставню окна. Как только почтальон ушел, Петя поднялся и достал письмо, прочитал адрес и обрадовался, письмо было адресовано его сестре Марии, значит, это ее дом. Положил письмо на место, а сам лег, дожидаясь прихода сестры. Опять подходит та самая женщина, которая прогнала его от дома, и стала кричать: «Ты чого упять разлигся тут, иды гэть! А то як возьму хлудыну, так я тоби задам!» Петя ей сказал: «Я отсюда не уйду, пока придет моя сестра Маруся». «А ты хто будышь?» - спрашивает она. «Я ее брат Петя», - отвечает он. Тогда она стала расспрашивать, откуда он пришел, и когда Петя рассказал, как он ехал голодный, она его пригласила к себе в дом, пока вернется Маруся.
Он пошел к ней, она поставила чугун вареной картошки в мундирах и дала черного суррогатного хлеба. Петя стал очищать картошку и бросать в рот, а потом не разжевывая глотал ее и провожал следующую. Как только хозяйка засмотрится, он берет несколько штук картошек и с кожурой бросает в рот. Ел по-волчьи, уже чувствует, что желудок полон, а аппетит не унимается, и не может оторваться от чугунка. Наконец насытился, потянуло на сон, он отблагодарил хозяйку и пошел во двор к сестре, ее еще не было дома. Он зашел под сарай и лег в скотные ясли, и уснул крепким сном.
Весть о возвращении Пети (хотя его никто не знал, а знали его родителей) облетела быстро все село. И бывшие соседи его родителей – две сестры монашки – собрались навестить Петю и расспросить о судьбе родителей. Пришли во двор к его сестре Марии, дом был заперт, и они стали проходить через двор в сад, предполагая, что Петя в саду. Вдруг они услыхали храп спящего человека под сараем, подошли к яслям, там лежал молодой человек в рваной одежде, они разбудили его, расспросились, дали ему хлеба, яиц, сала, пригласили зайти к ним и ушли. Петя опять уснул крепким сном, его уже не соблазнял лакомый кусочек хлеба. Вдруг сквозь сон он услыхал рыдание и женский голос с причитанием и упоминанием имя братца. То шла к нему сестра Маруся. Он поднялся, и она бросилась к нему на грудь с громким рыданием.
Потом пошли в комнату, она предложила ему кушать, а тем временем согрела воды для ванны. Петя ел все, что ему предлагали, молоко, кашу, сало, хлеб, ел до тошноты. Потом вымылся, одел чистое белье и стал подробно рассказывать о всей своей жизни и о родителях, сестра очень плакала от радости и горя. На другой день Петя заболел, у него появилась рвота, понос, боли в животе, это результат вчерашнего угощения, сестра хотела как лучше сделать для брата, хотела накормить, а вышло дело, что она оказала медвежью услугу. Видя, что Петя страдает, а может, и умирает, Мария стала рыдать, побежала за фельдшером. Через несколько дней Петя стал выздоравливать, нормально кушал.
Недели через две он пошел в с. Рудню, где жила его тетя Груня, та, которая когда-то приходила к ним в баз, где были раскулаченные, их загнали туда как скот, и когда тетя пришла к воротам, где стоял в базу ее брат, отец Пети, и тогда отец заплакал при виде сестры. Петя в это время полез под подворотню и бросился к тете. В это время постовой милиционер подбежал и ногой толкнул ребенка, так что тот полетел к воротам и закричал: «Это моя тетя!» Но милиционер строго крикнул на него: «Лезь обратно к отцу!» - а сам стал толкать его прикладом винтовки. Эту историю Петя смутно помнил, да и тетю он сейчас не представлял.
Явившись сейчас к тете, он был одет не богато, но не в лохмотьях. Поздоровался с тетей, она пристально всматривалась ему в лицо, а потом спросила: «Ты кто, как тебя зовут?» Когда он назвал свое имя, сказал, откуда приехал, тетя со слезами бросилась к нему, стала целовать. Потом пошли расспросы, рассказы, слезы. Петя был уже не ребенок, которого она видела 12 лет тому назад. Он лицом напоминал отца, ее брата, с которым она провела свое детство и работала в поле. Он прожил несколько дней у тети. Потом ушел к сестре в Ильмень. Познакомился с ребятами, которые его называли «москаль» за то, что он говорил на русском языке, так как воспитывался среди русских. В одно время он сидел у двора, в это время проезжал председатель колхоза и, увидев Петю, остановил лошадь, стал расспрашивать, кто он, откуда прибыл. Тот рассказал ему вкратце, тогда председатель спросил у него документы. Петя предъявил ему паспорт, который был просрочен уже. Председатель посоветовал заменить паспорт, а потом поступить на работу в колхоз, надо помогать, работать, а не сидеть без дела. Потом Петя поступил в колхоз на работу, дали ему пару лошадей с повозкой, и он возил керосин для тракторной бригады, получал продовольствие. Проработав около 2 лет, стал привыкать к колхозной работе. Дедушка его, отец матери, стал уговаривать жениться и жить у него, после смерти деда все имущество и дом будет Пети. В это время из Баку приехала сестра Оля с мужем и стали уговаривать Петю поехать с ними в город. Он решил уехать с Олей в Баку, там поступил на работу учеником моториста. Через год поступил в авиашколу в гор. Ульяновске и получил специальность бортмеханика, и потом стал работать в гражданском авиафлоте в Баку.