***
1 (72).
Был щедрым Нил. Но равноценный дар
в долине благодатной и широкой
соперница Осириса, Иштар,
преподнесла голодному Востоку.
Союз двух рек, нерасторжимый, вечный,
Двуречьем назван (или Междуречьем).
2 (73).
Сам-50 откликнулась долина
на стон усталый работящих рук.
Зерно, тростник, овечья шерсть и глина
зачали царств необозримый круг,
где в споре вечном средь пяти морей
палящий Нот и ледяной Борей.
3 (74).
Рас и племен в том круге вереница,
наречий пестрота и языков,
уклада жизни; как несхожи лица
шумеров и семитов, их богов!
И даже общий клинописный знак
читают в Междуречье так и сяк.
4 (75).
Социализма нищего начало
Саргон положит, государь «низов».
Царь-Бог-Народ-Паeк. Двуречье стало
империей покорных городов.
В кормушках хлеб; все сыты, жизнь прекрасна.
Богатым будь, но не кичись, опасно.
5 (76).
Власть слаще меда. При царях ничтожных
ее растащат «сильные мужи».
Им разделить империю несложно:
что ухватил, не упускай! Держи!
Однако помни, близится беда:
поля мельчают, пухнут города.
6 (77).
Вновь, что ни город, мизерное царство,
правитель свой, обычай, бог, закон.
Военной силой, золотом, коварством
заметней всех в Двуречье Вавилон.
С заоблачной вершины зиккурата
он стал владеть и Тигром, и Евфратом.
7 (78).
Хотя ярмо тяжелое короны
по-прежнему на вольном и рабе,
царь Хаммурапи первый свод законов
начертит на базальтовом столбе.
Теперь убийца, вор, лентяй и плут
лишь по суду ответственность несут.
8 (79).
Дает росток посеянное семя,
сменяет сын усопшего отца…
Здесь, как нигде, неукротимо время.
Ему ль бояться кирпича-сырца?!
И только память глиняных листков
бросает вызов немоте веков.
9 (80).
Пройдут тысячелетья, будто миг;
и солнца луч в чертогах тьмы и тленья
разбудит голос черепичных книг,
приговоренных к вечному забвенью.
Что было здесь: архив? читальный зал?
Кто древний эпос в глине записал?
10 (81).
Его герой, мятежный Гильгамеш,
бессмертия искал повсюду страстно;
и слышал он везде: мечту не тешь,
твои потуги жалки и напрасны.
Возлюбленный Иштар, небесной дамы,
отвергнут был мужчинами-богами.
11 (82).
А вот табличка, где считали дроби,
делили круг на 60 частей;
а вот рецепты лекаря (особо
для бедных, для имущих, для царей);
здесь календарь, движения светил,
а здесь строитель дамбу расчертил.
12 (83).
Пока Библейский Бог не сотворит
Адаму в радость семьянинку Еву,
В Двуречье будет царствовать Лилит,
хозяйка ночи, сладостная дева.
Еще нет Ноя, но давно по водам
плывут ковчеги, полные народа.
***
13 (84).
Расслабился могучий Вавилон -
давно его не посещали беды.
Но как-то глядь: уже со всех сторон
теснят его завистливо соседи;
кто только может, собирает рать,
чтоб от чужого хоть клочок урвать.
14 (85).
Еще Двуречье, Нил и Запад дикий
не ведают, чем угрожает Степь.
А там, во мгле, суровый, многоликий
мир ариев, возникнув, рос и креп,
готовясь брать препятствие любое
неведомым доселе средством боя.
15 (86).
Двуглавый призрак - конь, дракон иль птица?
Как крылья, гривы. Грозный гул копыт.
Окованная бронзой колесница
на юг цветущий из-за гор летит.
Два всадника - возница и стрелок.
Чем эту силу отразит Восток?
16 (87).
Арийский вал - гиксосы и мидяне,
урарты, персы, скифы… Продолжать?
Извольте: греки и филистимляне;
италиков, славян не сосчитать.
Германцы, галлы, хетты. Их богов
питает кровь плененных чужаков.
17 (88).
Ариец-хетт на утренней заре
сел на коня по царскому веленью,
свершив у божества на алтаре
двуногой тварью жертвоприношенье.
А не арийцу долго ли учиться
искусству править быстрой колесницей?
18 (89).
Урарт, мидянин, наирит, халдей
острят мечи пред дальнею дорогой
от гор и моря, из глубин степей
в цветущую страну, к «Воротам Бога».
Всесилен Мардук, но изменит он,
поманит лишь Ассура Вавилон.
19 (90).
Была Ассура, сколько помнит Клио,
в краю двух рек заштатным городком.
Ей летописцы посвящали «клинья»
на влажной глине, только вскользь, бегом:
мол, сонный город, торг по мелочам,
царьки ничтожны. Словом, стыд и срам.
20 (91).
Да пробудился муж самолюбивый,
взял у Фортуны под проценты в долг;
не столько верил в жребий свой счастливый,
сколь дальновидно знал в железе толк.
Из бронзы старой вавилонский меч
он мог клинком играючи рассечь.
21 (92).
Стен городских кирпичную границу
легко в границы царства превратить.
Маши клинком, пока крепка десница;
уж глазом новых стен не охватить.
В них пол-Востока. Сумрачный колосс,
Ассирия! Надолго и всерьез.
22 (93).
Никто не сладит с мощью молодой.
В железе пеший, всадник, колесница;
спешат на юг, на Вавилон седой,
на блеск короны мировой столицы.
Но город славен мудростью не зря -
впустил без боя нового царя.
23 (94).
Всему черед: расцвет, зенит, финал,
воспоминанье о летучей славе…
Царь ассирийский Ашшурбанипал
в свой срок лишился двух третей державы.
Но покорил навечно мир людей
собраньем книг Ниневии своей.
***
24 (95).
Двуречье стало двором проходным
народов и племен неисчислимых:
то Эвр несет в долину гарь и дым,
то вдруг Зефир нагонит тучи дыма,
а то послышится со всех сторон
храп лошадей, мечей и сбруи звон.
25 (96).
Аравии вместительный мешок,
развязанный и к северу раскрытый,
неутомимо сыплет, как песок,
на Палестину племена семитов.
Цветут, как сад, Израиль, Иудея,
в пустыне, Мeртвым озером владея.
26 (97).
Пришельцы с юга ариям в обиду
Двуречье снова режут на куски.
Да пробудилась горная Персида;
известно, горцы на подъeм легки.
Владелец скал, самолюбивый Кир,
вспахал мечами земледельцев мир.
27 (98).
Падут тройные стены Вавилона,
не встанет больше город из руин,
Царь Вальтасар внимает удрученно
знаменью «мене, текел, упарсин»:
все бог измерил, взвесил, разделил;
готовься, час последний наступил!
28 (99).
Раскинулась Персидская держава
от Греции до Гималайских гор,
вкушая власть, довольствие и славу
поверженным на зависть и в укор.
Там служит государству, словно раб,
покорно сам владетельный сатрап.
29 (100).
Не меч в руке карающей, а плеть
(ведь власть сильна, когда народу много).
Державе помогают богатеть
чеканка денег, низкие налоги.
А чтоб поспеть чиновник всюду мог,
империю покроет сеть дорог.
30 (101).
В стране единой письменность одна
для всех должна быть и, притом, несложной.
Долой головоломки-письмена!
Прочистить «клинья»! Только осторожно.
Теперь читать не трудно. И писать.
И прибыли, и подати считать.
31 (102).
Устроившись, соседу не мешай
спокойно жить, добра его не жажди;
водой и хлебом каждого встречай,
кто обессилен голодом и жаждой.
Сколь человечна заповедь сия!
Но ведь мораль у сильного своя.
32 (103).
Соседом персу поневоле стал
грек безземельный, вечный бедолага.
Он в дом убогий за порог пускал
на робкий стук усталого бродягу.
Тому же, кто ломился, будто хам,
давал пребольно эллин по рукам.
33 (104).
Но, пестуя «бессмертных» легионы,
соседей презирал Ахеменид;
не знал он, что отвешивать поклоны
ему не станет гордый Леонид;
что Всадник-Рок для боя оседлал
уже коня по кличке Буцефал.
34 (105).
Холмов Потопа голые откосы
на месте том, где цвел Висячий сад.
Семирамида, Навуходоносор,
владыки мертвых, смотрятся в Евфрат.
В зерцале мутном оживают лица
царей и черни призрака-столицы.