Кто-то покрутит пальцем у виска: дурачки, тратят время и деньги без выгоды! Кто вспомнит о народниках и передвижниках, искренне удивляясь: ещё, оказывается, не перевелось это странное племя. А кто философски заметит: когда отдаёшь, ничего не требуя взамен, получаешь сторицей. Дни культуры убеждают нас в справедливости этого утверждения. Лично мне они принесли много открытий. Подлинных, без всяких оговорок, подарков судьбы. Из наиболее дорогих - имена писателей, прежде не знакомые, творчество которых стало потрясением. И не только творчество - часто потрясают уже сами писательские биографии. Теперь мне страшно подумать, что я могла не знать Павла Васильева, Евгения Курдакова, Дмитрия Кедрина. На встречах мы рассказываем о них, знакомим слушателей с их произведениями. В иной аудитории сразу становится видно, что прочесть незнакомую людям «Тройку» Павла Васильева важнее, чем десяток собственных стихотворений.
В этом ряду - Юлия Друнина.
Я знала её по стихам. В стихах она вся, как на ладони. Стихи - это то, что останется и будет жить, если будет Россия.
Яушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Строки из 1942 года. Такое в восемнадцать лет случайно не напишешь. Во-первых, нужно уйти на фронт из детства. Во-вторых, нужен талант. Талант поэтический. И что важнее - талант любить Родину.
За Юлией Друниной - целое поколение. Поколение моего отца, вернувшегося с войны молодым инвалидом. Она всю жизнь писала о них, обращаясь к войне снова и снова, потому что у фронтовиков уже ничего главнее в жизни не будет. Главнее Победы. И вины, что остался жив.
Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама!
Мама!
Я дошла до цели...
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
«От лица всех нас, живых и мёртвых, поэту Юлии Друниной с трибун двух писательских съездов, в "Литгазете" и журнале "Знамя" придётся громко и нервно выступать в защиту "детей сорок первого года". Именно ей, потому что, как никто из нас, Юля высоко и неуклонно несёт знамя фронтового поколения», - скажет в посмертной книжке о ней «Память сердца» Марк Соболь. В мирное время ответственность за своё поколение делала её, преодолевшую когда-то страх крови и претерпевшую боль двух ранений, сильной вдвойне. В ней оставалось ощущение фронта и готовность сражаться за справедливость:
За утратою - утрата,
Гаснут сверстники мои.
Бьют по нашему квадрату,
Хоть давно прошли бои.
………
Кто осилил сорок первый,
Будет драться до конца.
Ах, обугленные нервы,
Обожженные сердца!..
Вернуться из войны невозможно. «Нет, меня не сумели / Возвратить из Войны» - напишет она через годы. Она всегда будет ощущать себя связной «Межу теми, кто жив, / И кто отнят войной».
И всё же жизнь развернёт её в будущее, заставит верить:
...Пройдут года, пройдут века,
Развеется зола,
И будут заново сиять
Златые купола.
Когда сердце оттает, Юлия Друнина «сбросит» шинель и напишет совсем другие по настроению стихи. Переполненные радостью жить, уже совсем «не военные», они, тем не менее, звучат твёрдо и уверенно:
До чего весною чётки
Очертания дерев!
Две сороки,
Две трещотки
Тараторят, одурев
От слепящей шалой сини,
От смеющихся лучей.
Через камень,
Выгнув спину,
Гибко прыгает ручей.
...Можешь, милый,
Хмурить брови -
Обижаться все вольны.
Но ничто не остановит
Приближение весны.
Это значит, это значит -
Перечёркнут счёт обид.
К солнцу, как весёлый мячик,
Сердце пусть твоё летит.
Там, в звенящем поднебесье,
Там, в пустыне голубой,
Только птицы,
Только песни,
Только мы вдвоём с тобой.
Мне неважно, какими были её первые стихи. Неважно, если стихи иногда не получались. Это так же банально, как у любого человека бывает детство и насморк. Для поэта важна художественная и гражданская высота, претворение собственного голоса в голоса многих. Она говорила за всех.
Мне неважно, сколько мужчин её любили. Как такую не любить! Женственную, смелую, талантливую. И в то же время хрупкую, уязвимую, какой обязана быть настоящая женщина. Её поэтическая и человеческая судьба не могла бы сложиться без надёжного тыла, без опоры на большую любовь. Пусть даже не одну. Без этого не родились бы её красивые, смелые, честные - очень разные лирические стихи.
А я для вас неуязвима,
Болезни,
Годы,
Даже смерть.
Все камни - мимо,
Пули - мимо,
Не утонуть мне,
Не сгореть.
Всё это потому,
Что рядом
Стоит и бережёт меня
Твоя любовь - моя ограда,
Моя защитная броня.
И мне другой брони не нужно,
И праздник - каждый будний день.
Но без тебя я безоружна
И беззащитна, как мишень.
Тогда мне никуда не деться:
Все камни - в сердце,
Пули - в сердце...
Когда ОН (Алексей Каплер) ушёл из жизни, её сердце не выдержало этих пуль.
Самое страшное, что её продолжают расстреливать и сегодня. В шестнадцатом номере газеты «Литературная Россия» за 2010 год вышла статья, в которой читаем: «Первая литературная слава к Друниной пришла в четырнадцать лет: её заметила "Учительская газета". Стихи она тогда написала, прямо скажем, никакие, поэзия в них напрочь отсутствовала». Здесь же приводятся слова Леонида Кривощёкова из санвзвода, в который попала Юлия: «Впечатлительная московская девочка начиталась книг о героических подвигах и сбежала от мамы на фронт. Сбежала в поисках подвигов, славы, романтики... У девушки было какое-то полное отсутствие чувства страха, полное равнодушие к опасности. Казалось, ей совершенно безразлично, ранят её или не ранят, убьют или не убьют. Равнодушие к смерти сочеталось у неё с жадным любопытством ко всему происходящему. Она могла вдруг высунуться из окопа и с интересом смотреть, как почти рядом падают и разрываются снаряды...Она переносила все тяготы фронтовой жизни и как будто не замечала их..Леревязывала окровавленных, искалеченных людей, видела трупы, мёрзла, голодала, по не деле не раз девалась и не умы валась, но оставалась роман ти ком». Сразу хочется напомнить слова Юлии Друниной, вовсе не девочки, от природы лишённой страха, который, на самом деле, она мужественно (так мужественно, что окружающие об этом не догадывались) преодолевала:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Александра Алёшина по этому поводу писала в 1999 году в «Независимой газете»: «Друнина видела, как гибли молодые ребята, которым не было ещё и двадцати лет. В одном из стихотворений она приводит статистические данные: "По статистике, среди фронтовиков 1922,1923 и 1924 годов рождения к концу войны в живых осталось три процента".
В это трагическое число вошли и девушки. На войне они были наравне с мужчинами, поддерживая дух и спасая их в самые опасные минуты из-под огня. Они забывали свои слабости: всю жизнь Юлия боялась крови, при виде крови у нее кружилась голова, но до конца войны этого никто не заметил».
Автор «Литературной России» продолжает: «Уже в госпитале Друниной вспомнился сентябрь 1941 года, как вместе с пехотинцами тринадцать суток выбиралась из окружения. Под влиянием нахлынувших чувств она написала стихи, которые, однако, получились длинными и вялыми...
Выписавшись из госпиталя, Друнина с этими стихами отправилась в Литературный институт...
В декабре 1944 года Друнина в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастёрке и шинели без приглашения пришла в Литинсти тут на занятия первокурсников».
Далее автор тщательно перечисляет, видимо, считая это чрезвычайно важным для читателя, всех желающих завоевать упрямую девчонку. «Павел Антоколь ский... решил, что ему всё дозволено, и он, особо не стесняясь, при всех попытался за Друниной приударить. Бывшая медсестра, возмутившись, врезала дамскому угоднику по физио.
Позже роль соблазнителя попытался примерить на себя Степан Щипачёв. Он дал понять, что может устроить стихи Друниной в журналы "Красноармеец" и "Октябрь". Но и у него ничего не вышло.
Ещё одно недоразумение случилось уже с Константином Симоновым.
Все три мужика, получив отлуп, оказались мстительны и очень долго не пускали стихи Друниной в печать.
...Её однокурсница - болгарская писательница Лиляна Стефанова позже утверждала, будто Друнина тогда без памяти втрескалась в своего преподавателя Александра Коваленкова».
После критики её стихов преподавателем, согласно статье, «она отказывалась понимать Коваленкова. Неудивительно, что её любовь к учителю вскоре прошла».
«В 1954 году Друнина на сценарных курсах случайно столкнулась с только что вернувшимся из лагеря кинодраматургом Алексеем Каплером. Что скрывать: молодая поэтесса не устояла перед напором своего нового знакомого. Её ничуть не смущало, что Каплер был на двадцать лет старше.
Но вот писать Друнина стала всё хуже и хуже. Давид Самойлов 23 января 1963 года записал в своём дневнике: "Друни на - бездарное г...о"»
Сделаем паузу и отвлечёмся на Давида Самойлова, дабы ответить на вопрос «А судьи кто?» Интересуясь Давидом, нахожу его стихотворение о войне:
Если вычеркнуть войну,
Что останется - не густо:
Небогатое искусство
Бередить свою вину.
Что ещё? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость - что своя рубаха
Ближе к телу. И туман...
Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья -
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.
Простота её начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.
Если спросят нас гонцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.
Словно может нас спасти
От упрёков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.
Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где прекрасная свобода
Нам, как смерть, была близка.
Сравнили? А теперь пойдём дальше всё за тем же автором статьи: «Если отбросить эмоции, надо признать: Самойлов не соврал. Он высказал горькую правду.
Тем не менее власти, учитывая прежние заслуги Друниной, в 1975 году присудили ей за книгу "Не бывает любви несчастливой" Госпремию России».
Вот такое изложение важнейших фактов из жизни поэтессы приводит автор упомянутой статьи, как-то не по-журналистки не утруждаясь официальными ссылками на источники этих фактов, да и журналистским языком, на мой взгляд, владея не очень.
Кто же он, этот автор, так ненавидящий Юлию Друнину почти через двадцать лет после её смерти? Поверить не просто - главный редактор газеты «Литературная Россия» Вячеслав Огрызко.
Решив узнать об Огрызко, я пошла по ссылкам Интернета. Литературный критик, журналист, литературовед, автор учебника литературы для 11 класса... Оказывается, это «акула пера». Год рождения 1960-й. То есть, он из моего поколения, ещё слышавшего солдатские стоны от продолжавших болеть фронтовых ран. Но в этом поколении, как показало время, стало меньше мужества, меньше стыда, а больше эгоцентризма, неблагодарности и обыкновенного цинизма. Читаю интервью Вячеслава Огрызко «Московскому корреспонденту» от 4 апреля 2008 года: «Время полемики правых и левых писателей прошло. Сейчас писатели разделились на тех, кто живёт в Переделкино, и тех, кто хочет там жить. Первоначально наша газета называлась "Литература и жизнь". В литературных кругах её одно время называли "ЛиЖи"». Такая вот любовь к бывшей главной писательской газете России (если вспомнить, что «Литературная газета» была в СССР изданием всесоюзным) и такое вот отношение к самим писателям, которые - все без исключения - помешались на Переделкино и ничего иного не представляют для города и мира...
Сначала мне хотелось, чтобы его судили. За оскорбление чести и достоинства участника Великой Отечественной войны, русской советской поэтессы Юлии Друниной, секретаря СП СССР и СП РСФСР, народного депутата СССР, кавалера ордена Отечественной войны первой степени, двух орденов Трудового Красного знамени, ордена Красной Звезды, ордена «Знак Почёта», медали «За отвагу», медали «За оборону Москвы», медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг»! Оскорбление посмертное - оскорбление вдвойне.
Но болезненная ненависть Вячеслава Огрызко к женщине, которую он не знал лично, через двадцать лет после её смерти, - ненависть к человеку с таким признанием заслуг перед Родиной - возможно, не входит в компетенцию суда. Скорее, это входит в компетенцию врачей. А обыкновенным, нормальным людям «литературный критик», способный посвящать подобные «исследования» не одной Юлии Друниной, совершенно не интересен. Ну разве что - в качестве курьёза, который был бы смехотворным, не будь таким злым и безнравственным.
Удивляет и оскорбляет другое: как такой человек мог стать главным редактором такой газеты и оставаться им по сей день? Но последний вопрос - уже не к Огрызко.
Юлия Друнина останется Юлией Друниной и тогда, когда пройдут все правительства и перестройки, а тем более главные редакторы. Даже над остывшей Землёй ещё долго будет светить звезда нашей Галактики, названная её именем.