3. Отторжение территории.

3. Отторжение территории. Предлагая различные рецепты решения финской и польской проблем, крайне правые не могли не понимать их трудную реализуемость в силу неорганичности этих окраин с остальными провин­циями России. Различие в путях исторического развития и духовно-культурная чуждость Польши и Финляндии, тя­готевших к европоцентристским перспективам, рождали мысль о невозможности их интеграции в состав империи даже в длительной перспективе. В наказание за стропти­вость отдельными идеологами крайне правых озвучивалась идея изъятия из их состава территорий, населенных преи­мущественно православным населением. В частности, во­прос отторжения у Польши земель был впервые поставлен на состоявшемся в апреле 1906 г. в Москве IIВсероссий­ском съезде русских людей, на котором было предложено образовать особую Холмскую губернию с присоединени­ем ее к губерниям Юго-Западного края[i]. Это требование поддержал через три года Монархический съезд русских людей, принявший постановление выделить из пределов Привислинского края Царства Польского в особую губер­нию Холмщину и Подляшье, так как «поляки, протестую­щие против выделения, никаких прав на Холмщину, как искони русскую землю, не имеют»[ii].

В контексте финского вопроса состоявшийся в 1909 г. в Москве Монархический съезд русских людей по пред­ложению В. М. Пуришкевича постановил возбудить соответствующие ходатайства о выделении из состава Финляндии Выборгской губернии, как «искони русскую область и населенную русскими людьми, неправильно в начале XIX столетия включенной в состав Финляндии... и причислить к категории губерний Европейской России»[iii]. В 1911 г. черносотенцы предлагали премьер-ми­нистру В. Н. Коковцову изъять из состава Великого кня­жества и присоединить к России совершенно обруселые территории финляндской Карелии[iv].

Нежелание поляков разделить свою судьбу с русским народом, непрекращающаяся вражда к Российскому госу­дарству заставляли черносотенцев прийти к неутешитель­ному выводу о том, что «Царство Польское, вместо того чтобы быть передовым постом и оплотом России, есть и будет всегда передовым постом и оплотом для … других наций, России недоброжелательных»[v]. Учитывая рас­ходы по управлению беспокойной окраиной, содержание крупной военной группировки в крае, сильную конкурен­цию фабричной промышленности Царства Польского, от­бивавшей внутрироссийский рынок у «коренной» русской буржуазии, черносотенцы приходили к выводу о том, что Польша слишком дорого обходится русскому народу. За­плаченная русским народом цена за нахождение Польши в составе империи казалась слишком высокой. Черносо­тенцы приводили слова Николая I, считавшего Польшу проклятием для России и не без симпатии относились к предложению Паскевича обменять у Австро-Венгрии Польшу на Галицию[vi]. В пылу полемики со стороны чер­носотенных публицистов звучали мысли об ошибочности присоединения Польши в состав империи и необходимо­сти оставить «это яблоко раздора… разделенным между Австрией и Пруссией», с последующим полным онемечи­ванием поляков. Крайне правым казалось: «полезнее было бы получить России, вместо Царства Польского, один Мемель с его маленькой по Неману территорией»[vii]. Желая побольше насолить строптивым полякам, центральный орган СРН газета «Русское знамя» в июне 1907 г. предла­гала отдать Польшу не Австро-Венгрии, а Германии, чьи культурегеры имели более значительный опыт по онеме­чиванию славянских племен[viii]. Впрочем, подобные пред­ложения на страницах крайне правой печати носили эмо­циональный характер и не ставили целью их практическую реализацию, так как противоречили базовому принципу правомонархической идеологии о единстве и неделимости Российской империи.

Существенное влияние на изменение позиции черно­сотенцев по национальному вопросу оказала IМировая война, вызвавшая пересмотр ряда принципиальных поло­жений, в частности, по немецкой и польской проблемати­ке. Если в отношении вступивших в русское подданство после 1870 г. немцев как «лояльных» враждебной стороне лиц предлагалось введение жестких дискриминационных санкций, а именно: признание их иностранными под­данными со всеми вытекающими из сего по закону последствиями[ix], то в отношении Царства Польского про­изошли явные послабления. В связи с провозглашением Германией и Австро-Венгрией намерения по окончании войны создать самостоятельное польское государство с присоединением к нему ряда российских территорий, правомонархисты поддержали выраженную в царском манифесте волю по образованию «целокупной Польши из всех польских земель и предоставление ей по завершении войны права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах автоно­мии, под державным скипетром государей российских и при сохранении единой государственности[x].

Вновь появившаяся после начала мировой войны правомонархическая организация — Отечественный союз, устами своего председателя В. Г. Орлова проде­кларировала отказ от травли инородцев. Оправдываясь перед единомышленниками из других крайне правых организаций за отход от канонов, он заявлял в открытом письме: «Долгом считаю сообщить во всеобщее сведение русским людям, что я остался таким же правым, патрио­том, преданным престолу и России, каким был даже при современном шатании умов многих правых деятелей, и в уставе организованной мною политической партии, как и во всех монархических уставах, ясно указано о непрелож­ном, твердом и неизменном служении самодержавному Государю, Православной церкви и русскому народу, и все члены этой партии обязуются исповедать наши исконные начала и твердо охранять исторические устои. Правда, в уставе этой партии нет вызова инородцам, не допускается травля их, ибо, отвечая современным повелительным за­просам жизни нашей родины, было бы негосударственно и несправедливо действовать против тех народностей, кои сражаются за честь, славу, мощь и величие России»[xi]. Од­нако благородный порыв В. Г. Орлова не был оценен, и он подвергся остракизму из крайне правого лагеря.

Как видим, практическая реализация первенства рус­ского народа как инструмента преодоления инородческо­го влияния неизбежно налагала отпечаток на формирова­ние позиции крайне правых по инородческому вопросу. Проведенные в 1905—1907 гг. государственные преобра­зования, либерализовавшие общественно-политическую жизнь и вызвавшие широкое национальное движение, по убеждению черносотенцев, обострили и без того напря­женные отношения между русским народом и враждебны­ми инородцами. Это актуализировало вопрос о природе и перспективах Российской империи. Если в либеральном иреволюционном лагерях широкое распространение полу­чил тезис о поработительном характере Русского государ­ства, то черносотенцы жестко отвергли определение Рос­сийской империи как «тюрьмы народов». В ходе газетной полемики, они вывели свою систему доказательств жизне­способности уникального в истории человечества много­национального государства и положительный анамнез его развития. Здесь черносотенцы применили традиционный для них метод сравнительного исторического анализа со­временной им русской державы с распавшимися много­национальными государствами прошлого и настоящего. Акцентируя внимание на базисных основах империй про­шлого, черносотенцы указывали, что при их строительстве закладывались следующие принципы.

1. Военная сила, организационное и техническое пре­восходство завоевателей над покоренными народами. В частности, созданная «силой и гением ее царей» обшир­ная Персидская империя, включавшая огромные террито­рии с многочисленными покоренными народами, часто более культурными, чем завоеватели, держалась только на военной силе малочисленных персов. Та же картина наблюдалась в Римской империи, где небольшой, но до­блестный и организационно сплоченный народ, покорив огромные территории, не сумел сколько-нибудь суще­ственно их колонизировать[xii]. Рим строил свою империю на недостаточной количественно, но необычайно высокой качественной человеческой базе, которая, будучи подто­чена войнами и разжижена миграционными процессами, привела невиданное геополитическое образование к па­дению. Та же участь ждала и разделенную морями и име­ющую слабые внутренние связи Британскую империю, основывавшуюся на техническом превосходстве англи­чан, которые не смогли вовлечь в лоно своей цивилизации многочисленные покоренные народы.

2.     Гений создателя. В отдельную категорию черно­сотенцы относили так называемые искусственные импе­рии, созданные благодаря гению одного человека и пото­му отличавшиеся крайней недолговечностью. К таковым черносотенные идеологи относили империи Александра Македонского и Наполеона[xiii].

3.      Религиозная общность как скрепляющее империю звено. Данный фактор, появившийся с арабскими заво­еваниями, позволил арабам посредством распростране­ния ислама сплотить в одном государстве разноплемен­ные народы. Однако из-за своей малочисленности они также не смогли сохранить целостности халифата. Распад в ближайшем будущем ожидал и Турецкую империю, в которой, несмотря на насильственное насаждение исла­ма, покоренные народы держались в повиновении силой оружия[xiv].

В целом черносотенные идеологи утверждали, что фак­тором, способствовавшим успешному строительству им­перии, являлось наличие «жизненного импульса» народа-строителя, с ослаблением которого империи распадались. В 1911 г. черносотенное «Русское знамя» предсказывало скорую гибель Британской империй, структурообразую­щий народ которой уже растратил свои силы. Больший потенциал по сравнению с англичанами демонстрировала молодая немецкая нация, стремившаяся потеснить «евро­пейскую старушку». «Если бы случилась война Германии с Англией и Германия бы победила, то сейчас же бы от­пали Египет, Индия и т. д. и английское королевство бы распалось», — заключала черносотенная пресса[xv]. Участь распада ждала и состоявшую из враждующих народов Ав­стро-Венгерскую империю, так как убывающая пассионарность австрийцев встречалась с растущей националь­ной активностью подчиненных народов — венгров, чехов и поляков.

Декларируя благоприятные перспективы Российской империи, крайне правые указывали на разность базисных основ распавшихся государств с русской державой. Рос­сийская цивилизация была моложе европейской пример­но на четыре столетия, уже пережившей пик своей исто­рической активности и неумолимо двигавшейся к закату. Русский народ не растратил свою социальную потенцию и только вступал в период плодоношения. Положитель­ную роль в этом играл умеренный и холодный климат, способствовавший активности, бодрости, энергии и силе русского народа. Русский народ не только в два раза пре­вышал численность остальных народностей империи вме­сте взятых, но и, обладая большей жизненной энергией, размножался энергичнее и быстрее других. При 100-мил­лионной численности русских наиболее революционные народы насчитывали: армяне — около 1,5 млн, грузины — 1,1 млн, евреи — 5 млн. Особо рельефно преобладание народа-хозяина над «разрушителями» империи видно из процентного состава населения: русских — 65%, тюрко-татарских племен — 10,6%, поляков — 6,2%, финнов — 4,5%, евреев — 3,9%, литовцев — 2,4%, грузинских пле­мен с гурийцами — 1,1%, армян — 0,9%, монголов — 0,4% и прочих инородцев — 2%. Следовал вывод, что причи­ны, вызвавшие гибель других империй, в России отсут­ствуют, так как господствующий народ многочисленнее завоеванных: русских насчитывалось 65% против 34,5% остальных народностей[xvi].

Силе империи способствовали географические факто­ры. Территориально Россия представляла из себя целост­ную часть суши, равнинную, богатую природными ис­копаемыми и малозаселенную. Принадлежавшие России инородческие окраины составляли одну неразрывную с метрополией территорию. Это обуславливало отсутствие, по мнению черной сотни, колоний: «…у нас нет никаких колоний, а одна обширная государственная территория, нет колонизации, а есть только переселение из более гу­стонаселенных частей в менее густонаселенные»[xvii]. Отли­чие от Британской империи состояло в том, что последняя вынуждена была отправлять избыток своего населения за моря, в то время как русский народ, размножаясь, только увеличивал и гуще заселял занятую им сплошную терри­торию. Газета «Русское знамя» писала: «Русский народ можно приравнять к водоему, в котором постоянно бьют могучие ключи; переполняясь, он заливает все большие и большие площади земли…». Крайне правые считали, что при сохранении «жизненного импульса» русские запол­нят территориальные пустоты между всеми племенами и постепенно естественным образом растворят их в себе. Этому способствовала их значительная размножаемость: из 2,5 млн ежегодного прироста в империи 2,2 млн прихо­дилось на русских. Таким образом, русских ежегодно рож­далось больше, чем численность грузинского и армянско­го народов. В 1911 г. черносотенцы прогнозировали, что через сто лет в России будет жить свыше 300 млн человек, из которых русских будет насчитываться не менее 250 млн. «Через сто лет все окраины до Камчатки включительно бу­дут заселены, и нам придется еще кое-что присоединить от соседей», — заявляли крайне правые[xviii].

Крепость Российской империи обуславливалась ее ви­довым отличием от предшествующих и современных ей западных аналогов, которое проявлялось не только в раз­ности духовных культур, самобытных формах самовыра­жения, но и, как следствие, в отношении к покоренным народам. На страницах своей печати черносотенцы приво­дили многочисленные примеры проявления насильственности европейских народов при проведении жесточайшей колониальной политики: принудительное распростране­ние среди покоренных народов христианства, уничтоже­ние еретиков, геноцид непокорных, работорговля, массо­вые грабежи и т. д.

Обращаясь к русской истории, черносотенные идеоло­ги делали вывод, что терпимость и уважение к побежден­ным составляли отличительный характер русских в самые грубые времена. Определяющим фактором отношения к инородцам являлась вытекавшая из православия совесть, представлявшая, по замечанию «Русского знамени», «по­стоянную величину, удаляющую при решении житейских вопросов своекорыстные интересы». Благодаря правосла­вию русские «оккупанты» ненасильственно интегрирова­ли инородцев в состав своего государства[xix]. Даже в ходе завоеваний, которые нередко проводились разбойничьи­ми атаманами, «слабые, полудикие … инородцы не толь­ко не были уничтожены … но даже не были лишены своей свободы и собственности», а инородная знать включа­лась в общерусскую жизнь на совершенно равных правах. Крайне правые указывали на секрет «успеха» русских, не­доступный пониманию западных народов: «Тысячелетняя история красноречиво свидетельствует, что мы никогда не смотрели и не смотрим на другие племена как на вечных своих врагов и соперников»[xx]. Русское государство инте­грировало новые племена и народы и, благодаря предан­ным устоям страны русским воеводам, «быстро превраща­ло их в русских православных людей без всякого насилия и коварства»[xxi].

По мнению черносотенцев, история России была чуж­да гонений по этническому и религиозному принципу. Московское царство являлось самой веротерпимой стра­ной своего времени, в которой иностранцы не преследо­вались за исповедание своей религии при условии отказа от миссионерской деятельности в среде православных. При этом оговаривалось, что «русский народ, позволяя всякому иностранцу веровать как он хочет, не позволяетв России строить храмы тех, так называемых культов хри­стианства, в которых разрешается приноравливать свою совесть к интересам минуты, толкуя вкривь и вкось Святое Писание»[xxii]. Русские власти «не мучили евреев, как мучила Западная Европа, не преследует их...»[xxiii]. Был найден более гуманный выход: отгородиться от «беспокойного племе­ни» чертой еврейской оседлости, игравшей защитную роль для русских духовных устоев. Отказ от притеснения инородцев декларировался и самими черносотенцами. «...не значит, что Союз... намерен притеснять другие, не­русские народности, входящие в состав Российской импе­рии. Напротив, Союз желает, чтобы всем жилось хорошо, он не допускает даже мысли о порабощении кого бы то ни было», — говорилось в опубликованном в 1906 г. обраще­нии СРН[xxiv].

Из факта отсутствия специального колониального за­конодательства черносотенцы выводили тезис о «неколо­ниальном» характере Российской империи (в отличие от Британской — классического примера таковой). Это дава­ло им основание заявлять, что постановка вопроса о коло­ниальном гнете, порабощении и эксплуатации инородцев не применима к России[xxv]. В крайне правой литературе приводились примеры того, что после присоединения Финляндии и Прибалтики земельная собственность оста­лась у их прежних владельцев, а местная администрация и аристократия (прибалтийские немцы) были инкорпори­рованы в политическую систему империи. Подчеркивая достойный статус прибалтийских баронов, ставших ис­точником пополнения административного аппарата им­перии, черносотенцы часто приводили на страницах своих газет обращенную Николаю Iпросьбу генерала Ермолова «сделать его немцем»[xxvi].

Финляндии были сохранены действовавшие на ее тер­ритории шведские законы и шведский язык, предоставле­ны общие с коренным населением империи права, допуск на службу во все правительственные и частные учреждения империи, упразднена воинская повинность, открыт Гельсингфорсский университет с преподаванием на шведском языке и т. д. Вхождение в империю расширило террито­рию Финляндия за счет включения в ее состав русской Выборгской губернии. При этом «русские не пользуются правом служить в пределах Финляндии. Мыслимо ли где-либо на земле, кроме счастливой России, такое постыдное отношение победителя к покоренным…», — вопрошала черносотенная пресса[xxvii].

Серьезные преимущества инородческие окраины име­ли и в экономическом отношении, так как внутри импе­рии были ликвидированы таможенные барьеры. Финлян­дии было предоставлено право беспошлинного ввоза в Россию промышленных и сельскохозяйственных товаров. Посредством тарифных ставок русское правительство со­действовало развитию привисленской фабричной про­мышленности, давая ей возможность успешно конкури­ровать с фабричными предприятиями коренной России. Инородческие предпринимательские слои имели равный с коренным народом статус на осуществление коммерче­ской деятельности. Крайне правые указывали на отсут­ствие фактов эксплуатации и порабощения национальных меньшинств русским народом. Наоборот, инородческие народы не терпели от «завоевателей» зла и притеснений, а некоторые (в особенности евреи, поляки, финляндцы, армяне, грузины) под защитой русского народа, пользуясь «его потом, кровью и могуществом, — укрепились, разбо­гатели, жили и спаслись от поглощения их другими народами»[xxviii]. В частности, в то время как в России ощущалась острая нехватка высших учебных заведений, в Варшаве был создан университет и политехникум.

На отсутствие в империи колоний указывал низкий уровень жизни народа-хозяина по сравнению со многими инородческими окраинами[xxix]. Черносотенцев возмущали попытки либеральной оппозиции пересмотра истории, неизбежным выводом из которых следовало, что ино­родческие окраины — жертва русского империализма, обираемая петербургским правительством, а инородцы — бесправны и угнетаемы. При помощи цифр на страницах крайне правой прессы доказывалось, что денежный поток идет не из окраин в центр, а совершенно в обратном направлении[xxx]. Причинами подобного положения являлся отказ русского правительства рассматривать инородче­ские территории в качестве колоний, в результате чего Центр выступал эксплуатируемой стороной, а целостность империи обеспечивалась за счет покорителей. По твердо­му убеждению черносотенцев, низкий уровень жизни ко­ренного населения был обусловлен непосильной платой за сохранение единства империи. Если древний Рим и со­временная Британская империя богатели за счет ограбле­ния своих колоний, то центр русской государственности оказался беднее многих инородческих окраин. Черно­сотенцы недоумевали: практика европейских государств показывала, что колонии являлись источником обогаще­ния завоевателей, дешевых природных ресурсов, рынком сбыта товаров метрополии и вывоза капиталов. Общепри­нятые рамки отношения «Центр-колония» проявлялись в значительно ущемленном статусе покоренных народов, правовом неравноправии с коренной нацией, особом ко­лониальном законодательстве, жестком административ­ном руководстве присланными из Центра чиновниками, что обеспечивало мощь и процветание метрополии. Всего этого черносотенцы в современной им России не находи­ли. В их интерпретации сложившееся в империи положе­ние свидетельствовало об эксплуатации окраинами ме­трополии, а не наоборот. Возрождение и расцвет русского Центра могли произойти только в случае предоставления русским преимуществ перед инородцами или хотя бы рав­ных с ними прав[xxxi].

Подводя итоги, следует отметить, что внесенное в про­граммные документы всех правомонархических организа­ций требование первенства русского народа базировалось на выполнении им государствообразующей функции в качестве носителя православной веры и монархических ценностей, обусловивших его значимость в создании Русского государства, империи и уникальной культуры. Остальные народы России данным качеством не обладали, так как в силу специфики исторического развития утрати­ли собственную государственность (или никогда таковой не имели), доверив управление русскому народу, который и стал стержневым элементом конструкции государства, гарантом ее существования, безопасности, правового по­рядка и мирного сожительства других народов.

Данный принцип крайне правые предлагали положить в основу законодательства страны, наделив приоритетны­ми политическими правами лишь носителей православ­но-монархических убеждений. В частности, программные установки черносотенных организаций содержали тре­бования приоритетного положения РПЦ, чья церковная организация должна была сохранить свое доминирую­щее положение, а русский язык сохранить значение го­сударственного на всей территории империи[xxxii]. В рамках имперской системы первенство державного народа было изображено скрепой разноплеменного государства и, в от­личие от «инородческого» национализма, не представляло опасности для единства Российской империи. Ослабление первенства носителей базовых русских ценностей рассма­тривалось как удар по стержневому элементу конструкции государства, что неизбежно привело бы к распаду импе­рии, а это повлекло бы за собой межнациональные распри между национальными меньшинствами в попытке занять освободившееся место.

Первенство русского народа в правомонархической трактовке нельзя рассматривать в контексте крайних форм национализма (шовинизма, нацизма), т. е. как пре­восходство и преимущество перед другими нациями по расово-биологическим характеристикам. Согласно про­граммам черносотенных организаций дружественные инородцы могли рассчитывать на равноправие с русским народом, национальную самобытность и самоуправление. В черносотенных документах подчеркивалось не превос­ходство русской нации, а ее первенство, что нивелирует качественный расово-этнический компонент, но подчер­кивает функционально-ролевой.