1. Антицерковность (атеизм).

1. Антицерковность (атеизм). Утверждая нерелигиоз­ность русской интеллигенции начала XXв., черносотен­цы указывали, что отказ от православного мировоззрен­ческого фундамента создавало основу для восприятия ею западных секулярных доктрин (либерализм, социа­лизм, национализм). По замечанию философа-богослова Г. В. Флоровского, «магистраль русского западничества» неизбежно вела в «атеизм, реализм и позитивизм»[i]. Дей­ствительно, идейные концепции либерализма и социализ­ма отрицали христианские трансцендентные ценности, а потому могли приниматься только секулярным, позити­вистским сознанием, рассматривавшим РПЦ и ее учение как анахронизм, пришедший из средневековых времен. Религиозное неверие как характерная черта русской ин­теллигенции была подмечена черносотенной прессой: «Скажите интеллигенту, что западные ученые, работая в эмбриологии, нашли, что в природе есть факт самозарож­дения, он поверит. Но скажите ему, что по воле Вечного, который сотворил природу, Сын Божий безмужне вопло­тился от Девы Марии, он, пожалуй, найдет это старым пережитком»[ii].

Состояние и деятельность русской интеллигенции характеризовались крайне правыми как проявление се­рьезного загнивания русской общественной жизни, так как занимаются ею «люди без Бога и патриотизма»[iii]. Представители русской интеллигенции начала XXв. сами утверждали свой разрыв с народом в религиозной плоско­сти. Теоретическое обоснование этому дал председатель кадетской партии П. Н. Милюков: «Разрыв интеллиген­ции с традиционными верованиями массы есть посто­янный закон для всякой интеллигенции, если интелли­генция действительно является передовой частью нации, выполняющей принадлежащие ей функции критики и интеллектуальной инициативы»[iv].

Хотя многие представители русской интеллигенции и продолжали внешне сохранять христианский облик, строго соблюдая обрядовые требования церкви, внутрен­не они уже не являлись носителями православного миро­воззрения. «Адвокат Маклаков и не дурак, и не слабец, но он — масон, т. е. он не верует в Бога по-христиански и не преклоняется перед самодержавием русского царя ... а посему адвокат Маклаков, несмотря на блеск своих ум­ственных качеств, народу русскому — враг, и его "сила" должна быть сломлена и обезврежена», — писала газета «Русское знамя»[v]. В черносотенной прессе отрицание интеллигенцией православной религиозной традиции ин­терпретировалось как проявление чуждости русскому на­роду: «Русское прогрессивное общество проявляет вражду и неуважение к православной церкви и любовь к жидам, и в силу этого уже одного — оно не народно, а враждебно к народу»[vi].

Черносотенцы заявляли, что попытки русской интел­лигенции начала XXв. присвоить себе имена гениев про­шлого не имеют под собой основания. Главное отличие тогдашних образованных слоев от их предшественников лежало именно в религиозной области, так как великие умы России по своим взглядам и убеждениям исповедо­вали именно православные ценности: «Если большин­ство интеллигенции пропитано нигилизмом и пляшет под жидовскую дудку интернациональный канкан, то лучшие умы России по роковой необходимости постепенно двига­лись к идее, олицетворением которой является православ­ный царь и режим, неразрывно связанный с его властью, что можно проследить во всю историю России. Митро­политы Петр, Иона, Алексий, Филипп, св. Сергий Радо­нежский являлись твердыми защитниками православно-самодержавного государственного строя. Ломоносов — первый русский ученый — был убежденным монархистом и всю жизнь боролся с немцами, от которых терпел гоне­ния, защищая интересы русской науки. Фонвизин и Дер­жавин … были глубоковерующие православные христиане,патриоты и преданные самодержавию своих царей. Вели­чайший полководец XVIII века Суворов был убежденный черносотенец»[vii].

Историка Н. М. Карамзина, баснописца И. А. Крыло­ва, поэта В. А. Жуковского, писателя Н. В. Гоголя черно­сотенцы относили к своим единомышленникам. По вы­сказываниям крайне правой прессы, если бы были живы лучшие представители русской интеллигенции XIXв., они пополнили бы их организации: «Пушкин, несмотря на весь его либерализм, был по убеждению верующий православ­ный христианин, националист и глубоко уважал императо­ра Николая I»; «Грибоедов в своем "Горе от ума" проявил высокий национализм»; «Достоевский ... был в полном смысле черносотенцем»; «Великий химик Менделеев был черносотенец»; «И даже философ Соловьев в своей по­следней и лучшей работе "Оправдание добра" признал и государство и необходимость войска, защищающего силой нравственные идеалы»[viii]. Даже А. И. Герцен, по выска­зываниям «Русского знамени», утверждал, что «принцип нашего царя чрезвычайно высок»[ix]. К своим духовным наставникам черносотенцы причисляли защищавших русские базовые ценности философов-славянофилов, что зафиксировано в датированном ноябрем 1905 г. обраще­нии Союза русских людей: «Славные имена Киреевских, А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, Аксаковых и всех тех, кто потрудился над выяснением народного самосознания, да послужит нам кормчими звездами на этом трудном, но неизбежном пути»[x].

Крайне правые утверждали, что, отказавшись от ре­лигиозного подхода в мировосприятии, русская интел­лигенция заполняла образовавшийся духовный вакуум посредством культивирования нехристианских социаль­ных учений либерализма и социализма, а также уходом во вновь созданные формы субкультур, объединявших раз­ноплановые по доктринальным учениям секты (спириту­ализм, оккультизм, гностицизм, каббализм, мартинизм, люциферианство и т. д.)[xi]. Специфика восприятия черно­сотенцами пестрой амальгамы социально-политических и псевдорелигиозных доктрин состояла в утверждении их искусственной селекции в недрах масонских лож в целях подрыва христианства, переориентации идейного вектора народов на ложные объекты и окончательного закабале­ния мира. «Либерализм — есть уловление в сети жидома­сонства, так как цель либеральных теорий — внести смуту в умы и сделать (людей. — М. Р.) негодными, неспособными к здоровой трудовой культурной жизни», — писала черно­сотенная пресса[xii]. Социалистическому учению давалась следующая характеристика: «Басня о нелепом равенстве всех людей — вот та ловушка, посредством которой жиды надеялись и надеются достигнуть своей цели. Этой басней заполнилась душевная пустота русского интеллигента, а более всего студенчества. Жиды поднесли русскому студен­честву фальсифицированную религию — социализм»[xiii].

Таким образом, разноплановые социальные и псевдо­религиозные концепции, носителями которых являлись образованные слои, рассматривались как инструмент целенаправленного уничтожения христианства. В част­ности, либеральная и социалистическая доктрины отно­сились крайне правыми к суррогатным формам религии, призванным вытравить из сознания человека данный Богом вечный закон и заменить его теорией прогресса, утверждавшей неизбежную эволюцию общества и приход «светлого будущего». Цели обоих движений были направ­лены на водворение в России античного бесцерковно-государственного строя взамен христианского церковно-государственного[xiv].

Обращаясь к опыту практической реализации либе­рального комплекса идей, черносотенцы указывали, что он послужил ферментом свержения монархий в Европе[xv]и идеологической оболочкой утвердившегося на Запа­де капиталистического строя, открывавшего «вольным каменщикам» дорогу к политической власти и нацио­нальным богатствам «гоев». По мнению крайне правых, ориентированное на неимущие слои населения социали­стическое учение планировалось масонами как средство масштабного передела в стране собственности. Привле­кательность социализма обуславливалась романтическим ореолом идей социальной справедливости, способных увлечь русскую молодежь на разрушение созданного пред­ками государства: «Жиды, вообще, ловкачи по части фаль­сификации и отличные мастера втирать очки этой фальси­фикацией наивному люду. Окрасить воробья под соловья и спустить его по цене соловья — вот на что жиды весьма способны. Также они, в лице своего типичного представи­теля немецкого жида Маркса, подкрасили грубо материа­листичный, бездушный социализм нелепыми сказками и пустили в ход. Наши молодые люди, очертя голову, броси­лись в омут, и сколько знания и энергии погублено ими в позорной памяти «освободительное» время — трудно ска­зать, но страшно много»[xvi].

По мнению правомонархистов, предлагаемые рус­ской интеллигенцией рецепты реформирования страны на либеральных или социалистических началах не имели в русском народе глубоких идейных и культурных кор­ней. «Тому, кто читал Ломоносова и Державина, Тютчева и Достоевского, кто задумывался над характером и силой влияния Амвросия Оптинского, — ясно, что к скотским мерзостям милюковых русская духовная культура сведе­на быть не может», — писала газета «Русское знамя»[xvii]. Противопоставляя русский народ и интеллигенцию, крайне правые публицисты указывали, что попытки за­менить православие и ценности традиционного обществаразличными философскими суррогатами не дадут успеха, так как корни русской духовной культуры виделись в ре­лигиозном мировосприятии. «... А выросшее на такой по­чве обыкновенно не чахнет от столь ничтожных причин, как публичный духовный разврат, производимый кучкой милюковых. Милюковы побеснуются и перемрут, а рус­ские люди еще долгие века будут ходить в церковь и ста­вить свечи перед иконами...», — делала прогнозы черносо­тенная пресса[xviii]. За два месяца до падения самодержавия «Русское знамя» указывало русской интеллигенции на ее заблуждения: «Станьте сначала счастливы, а потом уже начинайте учить других, потому что право на учительство дает людям только счастье, ибо счастье — первый признак силы. Не владея счастьем, левая мразь тем самым показы­вает, что она — бессильна. А учиться у бессильных, душев­но худосочных визгунов и пачкунов ни русский, ни какой-либо другой народ не станет»[xix].

Менее политизированную часть русского образован­ного общества отказ от христианских ценностей вынудил создавать свою собственную субкультуру, получившую особо широкое распространение в аристократических и т. н. богемных кругах России. Массовое появление в Рос­сии в начале XX в. теософских обществ в Петербурге, Мо­скве, Киеве, Калуге, Владикавказе, Смоленске и других городах (в основном в 1907 г.), по мнению крайне пра­вых, фиксировало окончательный отход части общества от православия. «Отсюда нарождение всевозможных сект и ересей, отсюда злоба, ненависть и классовая рознь, от­сюда телесный и духовный разврат, отсюда прожигание жизни…», — констатировали черносотенцы[xx].

В издававшихся сектантами журналах «Теософское обозрение», «Теософская жизнь» и др. делались попытки создания законченного мировоззрения на основе синтеза религии, философии и опытной науки. Предупреждая оглубоко антиправославной сущности теософии, представ­лявшей опасность для сознания народа, черносотенная пресса открыто указывала на масонский источник много­численных религиозных суррогатов: «Мысли, учения, об­раз действия и цели современных теософских обществ и теософского движения, несомненно, имеют много обще­го с иллюминатским масонством, но современные адепты свободной теософии, по-видимому, пытаются опереться на пантеистическое учение Боруха Спинозы. Пантеизм, как философская система, несомненно, есть учение анти­христианское, и теософское движение в России приходит­ся признать антихристианским, являющимся на поддерж­ку так называемому освободительному движению»[xxi].

Опасность теософов виделась в том, что, относя тра­диционную церковь к разряду анахронизмов, они ряди­лись под одежды «просвещенных» боголюбов, способных ввести в соблазн ереси значительные массы населения предложением некой новой соответствующей духу вре­мени религии. «А разве не лжехристы этот недавно умер­ший великий богохульник и ересиарх Толстой со своими последователями, или люди, именующие себя «евангель­скими», а также «голгофскими» христианами, или слуги сатаны и вызыватели нечистых духов масоны, чрез секту мартинистов со своим главой жидом Папюсом, одурачи­вающие русских людей призывом объединяться якобы во имя Спасителя в общество «Рыцарей храма», — писали ярославские союзники в «Русское знамя»[xxii].

Ярким примером разложения русских образован­ных классов стал Л. Н. Толстой, в личности которого в концентрированном виде обнаружились все язвы интел­лигенции. Список претензий черной сотни к классику русской литературы был велик, но на первом месте сто­яла его антихристианская деятельность, выразившаяся в ряде еретических работ: «Исповедь», «Новое Евангелие»,

«В чем моя вера», «Критика догматического богословия», «Царство Божье внутри нас», «Мысли о Боге», «Как чи­тать Евангелие». На основе анализа этих произведений крайне правые вменили великому старцу в вину, что он «отринул Бога как личность, находящуюся вне нас», по­ставил Христа в один ряд с Платоном, Сократом, Буддой, Конфуцием, низвергнув Мессию до уровня «простого че­ловека», почитать за Бога которого «великое кощунство», обвинил Святых апостолов во лжи, искажении учения Христа, объявил Евангелие «произведением бесчислен­ных рук и умов человеческих, исполненных погреш­ностей», отверг общехристианский Никейский символ веры, заклеймил христианскую церковь как «изобретение дьявола», укорял священников в сознательном «религи­озном обмане и подлоге» Евангелия, в «мошеннической замене» учения Христа своей «святодуховной» церковью, отрицал церковные таинства как «приемы грубого кол­довства», порицал иконы как «чурбаны», призывал за­претить обучение Закону Божьему» в школах и т. д.[xxiii]

Резкой критике подверглась и измышленная Толстым псевдорелигия «непротивления». «Пропагандируя идею жидомасонов "не противьтесь злу", идею разрушения жизни, Л. Н. Толстой учит слабовольных и легкомыслен­ных людей строить свою жизнь не согласно с Божескими и человеческими законами, а по своему личному усмотре­нию. Таким образом, Л. Н. Толстой проповедует полную анархию, которая приводит общество и государство к раз­рушению», — бичевало в марте 1911 г. классика русской литературы «Русское знамя»[xxiv].

В критике Л. Н. Толстого содержалась квинтэссенция оценки деятельности русской интеллигенции в целом: «С редким "художеством" нечестивый старец вот уже 30 лет безнаказанно срывает Христа со святого креста, по­носит и бичует его, топчет и неистово хулит церковь Хри­стову и все святыни земли русской, грабит душу России, толкает на ужасные религиозные преступления и зверства целые массы несчастных, сбитых им с толку сынов Рос­сии, гонит их в тюрьмы, на смерть, на скитания в дальние края…»[xxv]. Обращаясь к великому старцу, «Русское знамя» писало: «Вы много поработали на литературном поприще, многими сочинениями обогатили русскую литературу; но, вторгшись в неведомую вам область богословия… вы мно­го вреда причинили православию и православным христианам»[xxvi].

Антицерковная деятельность классика русской ли­тературы Л. Н. Толстого стала основанием для протеста крайне правых против инициативы Московской город­ской думы по приданию официального статуса праздно­ванию его 80-летнего юбилея в августе 1908 г. в Москве: «Какой ужасный трагизм! Многотысячное христианское население столицы и многомиллионной христианской страны властью случайной кучки людей привлекается к чествованию того, кто грязной старческой рукой и хульным языком нагло попрал сокровенные святыни христиан...»[xxvii]. Для черносотенцев празднование юбилея в столи­це Святой Руси человека, возводившего «хулы на самого Христа, Богородицу и таинства церкви», казались свято­татством и кощунством. Тем более, что Л. Н. Толстой не покаялся перед увещеваниями Святого синода обратиться на путь истины после разоблачения его теории русскими архипастырями и профессорами богословия[xxviii].