2. Антигосударственность.

2. Антигосударственность. Под антигосударствен­ностью интеллигенции черносотенцы понимали непри­ятие православно-самодержавной монархии вследствие секуляризации ее сознания и попытки выработать новую модель социальной организации, оторванную от тради­ционных национально-государственных устоев, носящую универсальный характер и основанную на абстрактных ценностях («свобода», «равенство», «братство», «закон», «социальная справедливость» и т. д.). В связи с этим анти­государственность интеллигенции нельзя путать с анар­хизмом, отвергавшим не только самодержавную, но и любую государственную конструкцию. Иными словами, интеллигенция отрицала не государство вообще, а лишь исторически сложившуюся в России монархическую властную модель.

Крайне негативное отношение либеральной и соци­алистической части российской общественной мысли к Русской православной монархии проявилось в наци­онально-государственном безразличии. Даже наиболее близкая к крайне правому лагерю партия октябристов, с которой черносотенцы пытались блокироваться на выбо­рах, демонстрировала присущую всем находившимся ле­вее партиям черту: «По их учению, царь может быть даже не русский. Не православный; это для них все равно. А за какую веру они стоят? Это для них тоже все равно; для них все веры одинаковы. Эти политические недоно­ски, т. е. "октябри", понимают народность по-своему: по их толкованию, всякий, живущий в пределах Российской империи, есть русский, в том числе и еврей, и японец, и китаец, — все равно»[i]. Объясняя причины подобного отношения, историк и мыслитель Г. П. Федотов в конце 1920-х гг. писал: «Для интеллигенции русской, т. е. для господствовавшего западнического крыла, националь­ная идея была отвратительна своей исторической связью с самодержавной властью»[ii].

Правомонархисты указывали, что, подвергая с мораль­но-этических позиций самодержавие жесточайшей кри­тике, интеллигенция нередко переходила черту, где, по существу, смыкалась с анархизмом. Отражением этого на­строя русского образованного слоя к исторической русской власти являлся Л. Н. Толстой. На его примере крайне пра­вые публицисты дали резкую оценку политической наи­вности и неискушенности всей русской интеллигенции, проявлявшейся в критике тех черт самодержавной монар­хии, которые были присущи всем государственным обра­зованиям. Делая выпады против царя, заявляя, что «право грабежа утверждается помазанием масла главного граби­теля», а церковь «узаконяет, освящает и помазует грабеж», Л. Н. Толстой отверг государство как основанное на жертвах и страданиях, видя в нем источник зла и насилия. Призна­вая всякую власть узаконенным «правом грабежа властите­лями народа», Л. Н. Толстой рассматривал правительство «сложным, освященным преданием и обычаем учрежде­нием для совершения посредством насилия безнаказанно самых ужасных преступлений, убийств, ограблений, спаи­вания, одурения, развращения, эксплуатации»[iii].

По мнению черносотенцев, великий старец дал анар­хическим инстинктам русского народа морально-нрав­ственное оправдание, став одним из виновников массо­вых кровопролитий в 1905—1907 гг. В работе «О значении русской революции» Л. Н. Толстой признал «подчинение всякой власти безнравственным делом», призвал крестьян «не давать податей», «не давать своих сыновей в солдаты», чем открыто подстрекал людей к бунту и неповиновению властям[iv]. Радикальный настрой охватил определенную часть интеллигенции, считавшей возможной коренную ломку государственных институтов не в среднесрочной перспективе, а в данный момент: «Настолько усиленно и успешно в этом направлении работали враги русского на­рода, что внешними, для всех видимыми успехами даже сами они, враги, обманулись: им показалось, что к 17 октября 1905 г. все уже было приготовлено к ниспровер­жению Руси…»[v].

Крайне правые отказывались верить в то, что деструк­тивные проявления русской интеллигенции мотивиро­ваны ясными представлениями о принципиально новом государстве, которое должно прийти на смену «кровавой тирании». Демонстрировавшиеся интеллектуальной эли­той разрушительные инстинкты по отношению к тради­ционной государственности и церкви не поддавались ра­зумному объяснению, а потому черносотенцы отвергали мысль о самостоятельном характере теории и практики ее политической борьбы. В годы первой российской ре­волюции в консервативных кругах окончательно утвер­дилось мнение, что русская интеллигенция пала жертвой масонского ордена, намеренно заразившего ее антихри­стианскими учениями (либерализмом и социализмом) и использовавшего ее в качестве инструмента по завоева­нию власти[vi]. «Жидомасоны настолько хитры, что руками русских "ослов" и изменников разрушают Россию, о чем кричат факты русской общественной и государственной жизни, которые всем известны и которые прекрасно ил­люстрируют инородческое и жидовское засилье или, что одно и то же, осуществление исподволь колоссального за­говора всемирного жидовства, чтобы свалить православную и самодержавную Россию, по той программе, которая подробно изложена в «Сионских протоколах», — писала в мае 1911 г. черносотенная пресса[vii].

Реализация масонского заговора по ниспровержению самодержавия была невозможна без наличия «коллабора­ционистов» в среде русского народа. Основную функцию в выполнении планов мировой закулисы по завоеванию власти, по мнению черносотенцев, осуществляла русская интеллигенция, имевшая невысокий уровень политиче­ской подготовки и опыта. Издеваясь над «образованцами» и отождествляя их с известными литературными персо­нажами (Онегиным, Печориным, Рудиным, Базаровым), правые публицисты указывали, что наивные романтики, мечтавшие о справедливом переделе мира, оказались не способными тягаться с искушенными врагами человече­ства, которые, опутав их своими сетями, вовлекли в проти­вогосударственную деятельность: «Прошло 50 лет, — писа­ло «Русское знамя, — а интеллигенция осталась таким же младенцем в понимании международной и политической жизни государства»[viii].

Показателем эффективности воздействия «вольных каменщиков» на русские образованные слои стало воз­никновение в конце XIX в. освободительного движения, а с ним и целого ряда разнонаправленных политических организаций, ставивших общую цель свержения самодер­жавия и действовавших в рамках единого разработанного кагалом плана, где каждая партия (от октябристов и каде­тов до социал-демократов и анархистов) играла конкрет­ную роль: «Жид прет! Кадеты с восторгом ведут его под руки, октябристы деловито выметают пред ним дорогу, левые "товарищи" нагло гремят в иерихонские трубы: рас­ступись и поклонись, русский народ! Починись власти из­бранного племени! Это твоя судьба!»[ix].

Роль тарана в сломе основ исторической русской вла­сти выполняли либеральные и революционные партии. Внедренные масонами в массовое сознание идеи свободы, конституции, парламентаризма, равноправия, всеобщего избирательного права и т. д. имели результатом первую российскую революцию: «Что бы ни говорили гг. Горькие, Ходские и разные их сподвижники, с каким бы усердием ни приписывали они себе первенствующую роль в "русской" революции, будущий историк таковой все-таки должен будет признать с документами на руках, что  громадное большинство русских деятелей освободительного движе­ния были не более как бессознательными марионетками в руках ловкого и пронырливого иудина племени»[x].

Ссылаясь на «Протоколы сионских мудрецов», черно­сотенцы утверждали, что «сионские мудрецы» уже взя­ли под контроль все политические силы общества, в том числе и находившиеся в противоборстве друг с другом. Проникновения мировой закулисы не удалось избежать и «святая святых» — руководству СРН. Во время происхо­дившего в 1909—1911 гг. раскола Главного совета СРН на так называемых обновленцев и дубровинцев, враждующие стороны обвиняли друг друга в сговоре с масонами и про­дажности «сановным шабесгоям». Обвиняя обновленцев, основатель и почетный председатель СРН А. И. Дубровин заявлял в открытом письме: «Парламентский дух в лице некоторых господ ворвался в Главный совет СРН и стре­мится превратить Союз в полное политическое ничтоже­ство. Это предприятие «обновленного» Совета в достаточ­ной мере обеспечено денежными средствами из странных источников ... »[xi].

Черносотенцы утверждали, что после окончания первой российской революции масоны сменили так­тику, отойдя от прямого натиска к естественному вра­станию в общественный организм для разложения его изнутри. Они действовали под прикрытием различных общественных, просветительных, образовательных, благотворительных учреждений и печатных органов, оказывавших значительное влияние на массовое со­знание. «Они заполонили наши школы, газеты, театры, искусство, науку, литературу, отчасти даже кафедры церковных проповедников…», — била тревогу газета «Русское знамя»[xii]. Данная тактика получила у крайне правых название «белой революции» — по цвету эм­блемы «Всероссийской лиги и международного союза борьбы с туберкулезом» — белой лилии (в отличие от «красной» — открытого противостояния с властями)[xiii]. Борьба с туберкулезом, по их мнению, была лишь благо­видным прикрытием истинной цели этого общества — подрывной деятельности. На это указывал и руководя­щий состав — лица с еврейскими фамилиями во главе с сестрой графа Витте — Софьей Юльевной, в револю­ционных симпатиях которого сомнения не было. Форма «мирного завоевания» несла серьезную опасность: она усыпляла бдительность русской государственной власти при постепенном захвате власти масонством.

Анализ форм социального действия либеральной ин­теллигенции приводил крайне правых к выводу о ее ре­волюционности, проявлявшейся во внесении идейного разброда и замешательства в умы простого народа. По заявлению газеты «Русское знамя», идеология государ­ственного отступничества, ставшая отличительной чертой русского интеллигентского мировоззрения, заключалась в подрыве традиционных устоев, а именно: «полном раз­рушении всех идей, которыми жило человечество, и всего существующего социального, экономического и полити­ческого строя»[xiv]. Более развернуто и полно данная мысль была высказана во всеподданнейшем адресе, приня­том на общем собрании монархических партий в августе 1906 г.: «Крамольная интеллигенция... твердо укрепив­шись во всех правительственных, земских и городских учреждениях, на железных дорогах, пароходах, крупных торгово-промышленных предприятиях и в особенности в печати, усердно подготовляла в сфере своей деятельности, с конца шестидесятых годов, почву для революции; а всех правительственных лиц с русскою душою, желавших чест­но исполнить свой долг, она немедленно убивала, убивает теперь и будет убивать дотоле, пока окончательно не бу­дет водворен порядок в России законною, беспощадною силой»[xv]. Все это создавало в обществе неблагоприятный психологический фон, способствовавший поражению страны в Русско-японской войне: «Неудачи Японской войны… во многом вызваны крамольною интеллигенцией и послужили ей наиболее удобным моментом для револю­ционных действий»[xvi].