Тамара ЛАСТЕНКО. Уж как Липовская горка крута... [Родиноведение]

Родиноведение

Тамара ЛАСТЕНКО

УЖ КАК ЛИПОВСКАЯ ГОРКА КРУТА…

       Если выйти на юг из поселка Поречье, что в Ростовском районе, а затем свернуть налево, то на протяжении всего пути от Поречья до села Вексицы вас будет сопровождать вереница холмов или «гор», как их называет местное население. В старые времена на каждой из этих гор были расположены деревня или село. Теперь немногие из них насчитывают несколько жилых домов, а иные и вовсе исчезли с лица земли.

       Моя родная деревня Липовка расположена на одном из таких  холмов. С него открывается чудесная панорама озера Неро, наполовину затянутого илом и водорослями. На противоположном берегу озера раскинулся старинный город   Ростов Великий. Словно  большой белый корабль, блестя на солнце золочеными крестами, величественно возвышается ансамбль Яковлевского монастыря, отражаясь  в безветренную погоду в синих водах озера.

       Справа и слева от Липовки тянутся глубокие овраги с крутыми берегами. По дну одного из оврагов бежит тонкий ручеек, впадающий в Неро. Он служит основным источником водоснабжения для жителей деревни. Ох, и трудно же подниматься с полными ведрами по крутому берегу, особенно зимой, когда узкая тропинка, передутая снегом, еще и обледенеет. Один неверный шаг – и ты по колено в сугробе или катишься под гору, аж до самой полыньи, не замерзающей даже зимой.

       Да, крута Липовская гора. И всегда была крута. На память приходят незатейливые слова старинной песни, которую пела мне еще  моя бабушка – а она, в свою очередь, слышала эту песню от своей бабушки:

                                           Уж как Липовская горка крута,

                                           Там гуляли молодые рекрута.

                                           Их повыбрали которого куда:

                                           Кого в Питер, кого в ратнички,

                                           А Митряшку во начальнички.

                                           Моего милого на саму на войну!

                                           Я не знаю, за какую за вину?

                                           За вину, вину не маленькую –

                                           За девчонку черноглазенькую…

       Давно рекрута гуляли на Липовской горе – в те незапамятные времена, когда окрестные деревни и села были многолюдными и шумными. И когда моя Липовка, пусть и занимавшая небольшое по площади место, насчитывала несколько сильных хозяйств, с домами-пятистенками, а то и в два этажа.

       Ныне деревушка совсем обезлюдела: едва ли есть в ней десяток строений, пригодных для жилья. Только летом Липовка немного оживляется – когда появляются тут  немногочисленные дачники  из Ростова, Ярославля и даже из Москвы, приезжающие, в основном, как они говорят, подышать свежим воздухом – единственным, пожалуй, богатством этих мест.

       Приезжая в Липовку, с горечью вижу: рушатся последние старинные дома, давным- давно заросли сорняками поля и огороды. Когда-то в моей родной деревне были ферма, телятник, конюшня. И начальная школа, в которой я училась до четвертого класса. А теперь здесь всего три жителя: чета пенсионеров, да их престарелая мать. И даже летом здесь стоит звенящая тишина…

       Всё мое детство прошло в этом маленьком селении. Закрою глаза – и вспоминаю далекое лето…Жарким июльским днем гонит пастух скотину на полдник. Изнывая от жары и жажды, отмахиваясь хвостами от назойливых мух и паутов, коровы сами бегут в свои стойла. По пыльной горячей тропинке ватага босоногих ребятишек летит к пруду. Там мы купаемся до посинения! Потом выпрыгиваем из воды и несемся к колхозному складу, что стоит недалеко от пруда. Прижавшись худенькими телами к теплой бревенчатой стене, дрожа и стуча зубами, греемся на солнышке, с удовольствием наблюдая, как на серых досках исчезают следы от наших мокрых ног, как тают капли, стекающие с наших  намокших челок, похожих на сосульки…

       Прежде мне казалось, что это чувство щемящей тоски по давно ушедшему детству присуще всем. Что каждый человек, хоть раз в жизни, вновь хотел бы окунуться в ту атмосферу беззаботного счастья, даже если оно порой омрачалось горькими слезами обид и разочарований. Что каждого тянет в те края, где он однажды появился на свет.

       Так мне казалось… Но вот недавно встретила я одну свою землячку (наши дома в Липовке стояли по соседству). Она давно уже живет и работает в Ярославле. Прекрасно выглядит. И хотя со времен нашего детства прошло много лет, я узнала и окликнула ее.

        Она тоже узнала меня. Разговорились.

       - Почему же  за столько лет ты так  ни разу и не побывала в родной деревне? – спросила я.

       - А зачем?

       Я, не ожидавшая такого ответа, удивленно помолчала.

       - Да разве не хотелось тебе, хоть раз, взглянуть на свой родной дом, в котором ты родилась и выросла?

       - А зачем? – улыбнулась она.

        И я не нашла, что сказать ей в ответ.

        Зачем…

        Да, пожалуй, это трудно объяснить словами. Это ощущаешь лишь где-то в глубине души. И даже наедине с собой не объяснить, что же снова и снова тянет тебя в эту «глушь»…

       Впрочем, глушью моя деревня считалась не всегда. До семидесятых годов прошлого века Липовка была, пусть и небольшим, но довольно многолюдным селением, со своей историей. Название деревня получила, по всей вероятности, от фамилии своих основателей, помещиков Липовских, о существовании которых говорят сохранившиеся до наших дней каменные надгробья на кладбище в селе Филимоново, где находится полуразрушенная церковь Николая Чудотворца – памятник архитектуры семнадцатого столетия. В юго-восточном направлении от церкви до войны был большой сад, в котором росли диковинные для наших мест деревья: грецкий орех, кедры. В военные годы сад был вырублен. А с семидесятых годов прошлого века стали  разрушаться и гибнуть селения. И не только в нашей местности, конечно.

       Почему это произошло? Я не историк, специально этот вопрос не изучала, мне трудно объяснить все причины. Но главная, наверное, в том, что жизнь на селе очень отличалась от жизни городской. Тяжелый физический труд, необустроенный быт, плохие дороги… Село того времени, конечно, очень отставало от города. Я прекрасно помню, как нам в Липовку проводили электричество. Это было в середине 60-х годов, я уже училась в первом классе. Вначале выводить «крючочки», «палочки» и первые слова приходилось с керосиновой лампой. Но потом, когда под потолком засияла яркая лампочка, казалось, что сама радость осветила весь дом. Через три года в доме появился первый телевизор. А ведь шел уже 1968-й год…

       До семидесятых годов ХХ века, когда, по законам того времени, всё население России, проживающее в сельской местности, не имело паспортов, люди жили и обзаводились семьями там, где родились – в своих родных деревнях и селах или в близлежащих. Без документов-то далеко не уедешь! Работали в колхозах, за трудодни; денег за работу людям не платили, а давали сельхозпродукты, в зависимости от того, сколько трудодней в течение года было заработано. У кого трудодней больше, тому и зерна, крупы или муки давали больше. Излишки можно было продать, и лишь тогда появлялись в семье деньги, на которые можно было что-то купить в городе.

       В городе жизнь была куда лучше. Работавшие на заводах и фабриках имели выходные дни и отпуска, получали за работу деньги, на которые покупали продукты, одежду или что-то еще. В городских магазинах было много чего: и колбасы, и сельдь, и всевозможные сладости, которых сельские ребятишки даже и не пробовали.

       Деревенские люди работали с утра и до позднего вечера. Ни о каких выходных  даже и речи не было. С мая и до ноября работам не было конца: то сев, то сенокос, то уборка.

       Конечно, молодость брала свое. Забывалась усталость. После изнурительных работ на полях и фермах деревенские парни и девушки наряжались, стекались на гуляния-беседы. Летом это происходило  на улице, а зимой собирались у кого-нибудь в доме. Под гармошку или балалайку устраивали пляски, танцы, пели песни. Весело было!

       Девушки ходили за гармонистом по улице, напевая звонкими голосами песни, частушки, «страдания». В праздники и молодежь, и старики  лихо отплясывали, не жалея ног, «кадриль», «барыню», «цыганочку», «русскую», «елецкую», «Семеновну». У каждой пляски был свой мотив, свой наигрыш. Гармониста часто просили сыграть что-нибудь конкретное. Например «Подружку». Пелись эти частушки на два голоса. Происходил такой песенный диалог:

                                   Подружка моя, пойдем сходим на бугор,

                                   Там одна девчонка  плачет, ее бросил ухажер.

                                   Подружка моя, не пойду я  на бугор,

                                   У самой такое горе – меня бросил ухажер.

                                   Подружка моя, синяя гребенка,

                                   Подари на вечерок своего миленка.

                                   Подружка моя,  ты еще научишь,

                                   Подари на вечерок – больше не получишь.

                                   Подружка моя,  что же ты наделала,

                                   Я любила, ты отбила – я бы так не сделала. 

       И так далее, до бесконечности.

       Под каждую плясовую были свои частушки: под «Семеновну» одни, а под «цыганочку» –  совсем другие. А какие песни пели! Задушевные, лирические, трогающие душу до слёз. В большинстве своем это были так называемые «городские романсы»: «Когда б имел златые горы…», «Деревенская Катя-пастушка», «Хаз-Булат удалой», « Уж ты сад, ты мой сад»  и многие другие, теперь, похоже, уже навсегда забытые, стертые из памяти, как и лица тех, кто пел их когда-то.

       Все деревни и села нашей местности разбросаны по холмам через полтора-три  километра друг от друга. Маленькие деревни объединялись в один приход, отмечая общий престольный праздник. Так, Липовка и Филимоново праздновали зимнюю (19 декабря) и летнюю (22 мая) Николу, поскольку в Филимонове  была Церковь Николая Чудотворца (около этой церкви и ныне  расположено кладбище, где находят последний приют жители обеих деревень).   

       Я помню, как в Липовке отмечали Николу, как было весело. Вообще, любой деревенский праздник – событие незабываемое. Готовились к нему загодя, ездили в Москву за продуктами. В доме проводилась уборка: мыли и чистили окна, полы, посуду, до блеска натирали песком самовары и чайники. Кровати покрывали поверх цветных покрывал еще белыми, тюлевыми.  И изба, вымытая и вычищенная, вся в белом, была чем-то похожа на весенний сад.     

       А в кухне сладко пахло пышными, румяными пирогами. Готовили разные угощения, зимой резали теленка или поросенка, делали мясной холодец (студень). С раннего утра хозяйка возилась у печки, а домочадцы до самого прихода гостей довольствовались только запахами еды.  И лишь когда съезжались все гости, усаживались за стол и приступали к трапезе. Ели, пили, вели шумные, веселые разговоры, пели песни. Мой отец брал гармошку, мы все выходили на улицу, плясали,  пели песни, «страдания» и, конечно же, частушки:

                                                  Не ругай меня, маманя,

                                                  Что сметану пролила.

                                                  Под окном стоял Алешка,

                                                  Я без памяти была.

                                                  Я иду, они стоят –

                                                  Четыре елочки подряд.

                                                  Елочка за елочкой,

                                                  Люблю мальчишку с челочкой…

       Эти воспоминания храню я в душе всю свою жизнь – как самые светлые, безоблачные, наполненные радостью и ожиданием чего то очень хорошего, которое обязательно придет. Гостей у нас собиралась целая изба: приходили семьями – и старики, и молодежь, и дети, гостили по два-три дня. До поздней ночи говорили, шутили, смеялись. Спали на матрасах, набитых свежим сеном или соломой, разостланных прямо на полу.

       Для нас, детей, это были незабываемые впечатления. Можно было баловаться, не спать до поздней ночи, прыгать по матрасам, пробовать много всякой вкуснятины, которой не было в повседневной жизни. А еще и приезжающие гости для детей всегда привозили гостинцы: тоже что-нибудь вкусненькое! На улице, среди нарядных танцующих и пляшущих взрослых, дети бегали, толкались, играли. Вся деревня наполнялась смехом, песнями, радостью…

       Конечно, мы не только играли и баловались, но и учились. В Липовке была начальная школа, куда до четвертого класса ходили дети из трех деревень (Липовка, Твердино, Филимоново). А потом те, кто желал продолжить обучение, ходили в Козоховскую восьмилетку. Козохово – большое село, принадлежавшее в прежние времена графу Долгорукому (тому самому, у которого в свое время гостил молодой царь Петр), а в советское время здесь насчитывалось до сотни дворов, контора, магазин, почта, поликлиника, школа-восьмилетка…

       Твердино и Вексицы отмечали «Егория» и «Успение Пресвятой Богородицы» (28 августа), приход находился в Вексицах. Как и в Козохове, здесь была контора, магазин, клуб, школа-восьмилетка, ферма, телятник, свинарник, конюшня…

       То, что случилось потом, иначе как трагедией русской деревни я не могу назвать. В семидесятых годах, когда все колхозники получили паспорта граждан РСФСР, миллионы селян ринулись в город в поисках легкой, красивой жизни. Продавали за бесценок дома, а то и просто бросали, лишь бы вырваться из деревни.

       И опустели селения. За каких-то десять-двадцать лет практически вымерла российская глубинка. Развалились колхозы и совхозы. Некому стало работать, заросли бурьяном поля. В Вексицах уже нет ни одного жителя! В Козохове – ни одного коренного жителя! Дома развалились, сгнили. Сгорели в огне (во время весеннего пала травы) последние четыре дома деревни Паздерино, давным-давно стерты с лица земли Инеры, Григорово, Чучеры, Звягино… Доживают свой век последние деревушки, тянущиеся по холмам вдоль озера Неро, от Поречья до Новоселки, – словно редкие бусинки на порванной нити старинного ожерелья.

       Долго ли ты продержишься на земле,  моя Липовка?