Конечно, большая часть наших «воровских» историй связана с похищением урожая. Они похожи одна на другую, рассказывать о них, надо думать, не так интересно, поэтому для краткости я лучше приведу своё стихотворение «на данную тему», написанное и опубликованное в те годы. По понятным причинам, да и по законам жанра, конкретных имён и точных примет я не называл, но наши мужики сразу вспомнили, о ком и о чём идёт речь.
На бревне у сарая
Начиная с весны
Я сижу, умирая
После смерти страны.
После краха державы
И попранья святынь
Все закаты кровавы
И все звёзды – Полынь.
Кремль варягам продался,
Всё врагам отдаёт:
От России остался
Мне один огород.
Кровью небо намокло,
В речке светится кровь,
Караулю я свёклу,
Караулю морковь.
…Вечерком из сарая
Вижу – рвут кабачки.
Выхожу, окликаю –
И блеснули очки.
Он из дачников, точно;
Перепуган, дрожит,
Про «букетик цветочков»
Невпопад говорит.
«Ах ты, глупый воришка,
Поучись же уму!»
Только морду мотыжкой
Я разгладил ему.
Завизжал поросёнком,
Поскакал – кенгуру!
Золотую коронку
Я нашёл поутру.
Кровью полнятся тучи,
Каплет кровь на поля.
Уравненья покруче
Задавала земля.
…Издаля закричала
Мне соседка: «Скорей!
Два здоровых амбала
На капусте твоей!»
Я лишь глянул и понял:
Всей капусте – капут.
А воры и погони
Не боятся – идут
Не спеша на дорогу,
Там торговцы сидят;
Каждый тащит по многу –
Килограмм шестьдесят.
Я отставшему вилы
Точно в печень всадил,
А второго гориллу
Я ножом завалил.
Я бросаю неплохо,
Чай, служил в ВДВ;
Он загнулся, не охнув,
Под берёзкой в траве.
Чтоб им всем было пусто!
Чтоб им водки не пить!
Не доспела капуста,
Но пришлось засолить.
Как ракета, сгорает,
Жизнь, что раньше была.
И мужик у сарая
Не сидит без ствола.
Где шестая часть суши? –
Где шесть соток моих!
Гуманистов не слушай,
Вся зараза от них.
Кто там – жидочечены
Или местная мразь?
Я стреляю с колена.
Меж кустов схоронясь.
Кто покушает вволю
Обречённой земли?
Я стреляю не солью.
Вы меня допекли.
Наша тактика оказалась правильной. Довольно скоро на ближайших базарах распространилось мнение, что в Посёлок № 2 лучше не соваться. А после драки на рынке в райцентре уголовный элемент сообразил, что наших поселковых лучше не трогать нигде. Подробно я рассказывать об этом не буду – писали о той драке много, особенно отличился журнал «Без трусиков», опубликовавший слюнявую статейку «Шовинистический погром на рынке под Москвой». На самом деле после того, как до нас дошли сведения, что нашим женщинам на базаре не дали торговать какие-то кавказцы, Савельев предложил навести там порядок. Тем более у него гостили два кореша, с которыми он воевал в Чечне. Поехали они трое, Витька Крымов и я, с диктофоном и фотоаппаратом. Едва три наших тётки разложили свою зелень, к ним подошёл очень старый кавказец и сказал, что эти места он занял ещё с вечера, но можно и здесь торговать, если заплатить. Савельев узнал подлый приём Востока – прикрываться щитом слабых, чтобы размягчить и деморализовать противника. Поэтому он не стал церемониться и ударил старика, разбив ему челюсть. Тут же буквально из-за соседнего куста выскочили два усатых абрека с нунчаками. Савельевские кореша вырубили обоих мастерскими ударами в пах, выволокли с территории рынка и бросили в пыли. Прибежали ещё четыре кавказца, но быстро сориентировались, в драку не полезли (эта братия дерётся только при большом численном перевесе), а быстренько унесли своих «раненых». Вот, собственно, и весь «шовинистический погром», что бы там ни писал паскудно-демократический журнал «Без трусиков». Как ни странно, мне кажется, что желание оставить Посёлок № 2 в покое особенно окрепло даже не после подобных мордобойно-кровавых инцидентов, а после истории с двумя воровками. Впрочем, чего тут странного: история эта показала, что против воров у нас встают не только крутые мужики, но и старые бабы.
…Тех двух воровок поймали женщины и, окружив кольцом, не дали вырваться и убежать. Если бы воровки покаялись или хотя бы притворились плачущими, их бы по вечной доброте наших людей скорее всего и отпустили бы, но они повели себя агрессивно и стали оскорблять хозяев: куркули, кулаки, лопнете от жадности и т.д. Особенно возмутили женщин слова воровок о том, что они голодают и приехали за картошкой и капустой, чтобы спасти от голодной смерти своих детей (именно приехали – они прикатили большую тележку, на которую грузили набитые мешки). Между тем это были пышущие здоровьем тётки, ухоженные куда лучше наших деревенских. Кроме того, обеих знали в лицо как постоянно торгующих на базаре в райцентре то яблоками, то пивом, то несъедобными пирожками. Кончилось дело тем, что воровок раздели догола, связали проволокой руки за спиной и вывели на Транзитное шоссе: ступайте восвояси! Мальчишки улюлюкали, описывая вокруг них круги на велосипедах. Говорят, воровки прошли несколько километров под гогот водителей, пока некая сердобольная дачница не остановила свою машину, не развязала преступниц и не дала им какую-то ветошь прикрыться. Савельев тогда пожалел, что не стал тому свидетелем, а то, сказал он, я бы и дачницу-правозащитницу голой по шоссе пустил…
Об этой истории долго судачили в райцентре. Знали о том и в милиции, но никакого расследования не проводили. Как ни странно, не особенно там рыли землю и когда речь шла о более серьёзных нарушениях их законов. Савельев, который давно дружил с капитаном Голубцовым, говорил нам, что полковник Молдавченко (эта толсторожая сволочь уже дослужилась до папахи) не склонен заводить дела, если речь идёт о том, что побили каких-то бомжей (на наше счастье он презирал огородных воров, считая их бомжами). Даже на бедно одетые трупы он не смотрел как на серьезные поводы для беспокойства. А огородные воры, понятно, отправляются за добычей не в дорогих костюмах. Добавлю, что капитан Голубцов в ходе своих дознаний всегда старался представить дело так, будто, например, бугай с проткнутой вилами печенью (как то описано в моём стихотворении) пал жертвой криминальной разборки на Транзитном шоссе. В результате мы даже не особенно опасались дотошного расследования серии убийств, случившихся в районе Посёлка № 2.
Но как только наша самооборона затронула сильных мира сего, позиция власти переменилась, и полковник Молдавченко рьяно взялся за дело. Вот какая история произошла. Наша почти столетняя Мироновна живёт на первом этаже пятиэтажки и под окнами разводит цветы на продажу. Этот участочек у неё больше, чем у других, но никто не возражает: старая она, старая, лишний шаг для неё целая проблема. А цветы у Мироновны очень хорошо получаются. Однажды поздним вечером, в темноте, возле дома вдруг остановилась иномарка с пьяной компанией – видимо, не на том повороте съехали с Транзитного шоссе и заблудились. В свете фар городские пижоны увидели цветы и с криками «Девчонкам – по букету!» начали разорять хозяйство Мироновны. Случайно Копытин был не в Шанхае, а в своей квартире, он высунулся из окна, крикнул и засвистел в милицейский свисток – у него всегда всё под руками. Один из пижонов загоготал: «В этой сраной дыре даже менты водятся!» На шум выскочили пацаны из соседних квартир, и Копытин дал им ориентировку.
Через пару минут подкравшийся в темноте пацан выхватил ключи зажигания, а другой стал снимать номер. Пижоны бросились к машине, но путь им преградила собака, которая свирепо зарычала и прижала их к стене дома. В машине истерически визжали пьяные девки. Пацаны разбили ветровое стекло «мерседеса» и растворились в темноте. Тут из подъезда вышел Копытин на костылях и спокойно сказал: «За цветы придётся заплатить».
Но у нас разбили стекло, попытался возразить один из воров, на что Копытин так же спокойно спросил: «Вы утверждаете, что это я разбил стекло?» Пижон несколько поостыл: нет, нет, но это, видимо, ваши дети... «Я представлю в суд документы, продолжал Копытин, что я проживаю здесь один». Сколько? – спросил пижон, доставая бумажник. «Тысячу долларов». Что за цена! – пижон совершенно протрезвел. «Надо было спрашивать до того, как вы разорили клумбу». Пижон возмутился – это грабёж, и тогда Копытин так же спокойно сказал: «Время пошло, теперь уже полторы».
Кончилось дело тем, что компания покатила машину руками на Транзитное шоссе, а наутро Копытин вручил Мироновне две тысячи долларов. Потом он мобилизовал своих пацанов, они собрали осколки мерседесовых стёкол, перекопали затоптанную клумбу под окнами у Мироновны и укрыли её еловыми ветками, как делают при посадке под зиму (а дело было уже в сентябре). И ещё Копытин вкопал там два бросовых раскидистых куста. «Так надо, – успокоил он Мироновну, – скоро я их заберу». Проинструктировав соседей, он залёг в квартире и стал ждать развития событий.
«Мерседес» появился перед вечером, но не тот, конечно, побитый и порезанный накануне, а бело-голубой, милицейский. Он медленно, очень медленно ехал между домами, как будто пассажиры что-то искали, потом остановился около подъезда, где живут Копытин и Мироновна. Из него вышел милицейский полковник Молдавченко, капитан Голубцов и парень в джинсовом костюме, в котором Копытин, наблюдавший за всем этим в бинокль из-за занавески, узнал ночного пижона. Понятно, что при ярком дневном свете парню всё казалось не таким, как ночью. Он неуверенно озирался: «Вроде бы, здесь, но вот кустов, кажется, не было. Инвалид был, на костылях…» Позвольте доложить, – почтительно вмешался капитан Голубцов. – Что касается инвалида на костылях, то здесь никого такого нет».
«Напрягите память, уважаемый, иначе мы не сможем вам помочь», – сказал полковник Молдавченко, и Копытин отметил, что он на «вы» обращается к джинсовому сопляку. Совсем иной тон у него был при обращении к капитану Голубцову, хотя у того уже голова поседела: «А ты что стоишь чучелом? Кто владелец участка? Какая Надежда Мироновна? Ведь был мужчина на костылях! Что за чёрт у вас тут творится – порядочным людям мимо проехать нельзя! И где жители? Почему никого нет?» Тут объявился дед Алексей Алексеич и начал многословно пояснять, что в сельхозсезон люди большей частью живут в Шанхае, а дома он, старик, да Мироновна, которая ещё старее. Потом он принялся рассказывать, что такое Шанхай и откуда пошло такое наименование чисто русского места. «Ты совсем из ума выжил? Не о том тебя спрашивают!» – Молдавченко начинал злиться. Он понимал, что никакой информации от этих людей ему не получить.
«Будьте внимательны, товарищ полковник, туфли у вас могут запачкаться, здесь грязь такая, конечно, моя недоработка», сконфуженно сказал капитан Голубцов и, нагнувшись, стал отчищать свой сапог. Тут вышел Савельев, в форме секьюрити: что за шум? «Расследуем повреждение иномарки, – сказал капитан, не разгибаясь и продолжая драить сапог, – вы что-нибудь можете сообщить следствию?» Копытин, скрытно следивший за ходом дела из окна, отметил, что Голубцов обратился к Савельеву на «вы», хотя они были старые кореша. «Какой иномарки? Вот этой? – и Савельев похлопал по капоту милицейского «мерседеса». – Чегой-то я не врубился». «Ты брось дурочку строить! – прорычал Молдавченко. – Что знаешь, говори, а нечего сказать – вали отсюда». Савельев в упор посмотрел на врага, которого он считал убийцей своего отца: «Во-первых, ты мне не тычь, а во-вторых, это мой дом, а не твой, и вали сам». «Ты что сказал?! – заревел полковник. – Как говоришь с начальством?! А ну документы! Живо!» «Ты мне не начальство, – спокойно парировал Савельев, – я на госслужбе не состою, работаю в частной фирме. А насчёт документов, не знаю, кому показывать, ты мне не козырнул и не представился, может быть, ты ряженый какой, мы на прошлом дежурстве одного такого задержали». «Не хочешь по-хорошему, в отделение на допрос вызову, – пригрозил полковник, – вижу, вы тут все заодно. Всех вызову. Приказываю не расходиться…»
В этот момент, тяжело опираясь на палку, из подъезда вышла Давлетшина (ноги у неё стали сдавать). «Ну, а ты, бабка, расскажешь, как хулиганы иномарку гробили, или тоже ослепла-оглохла, как вся эта пьянь?» – рявкнул Молдавченко и на неё. Реакция Фаридовны была мгновенной и неожиданной. Она ткнула своей палкой в грудь полковника и жёстко его отчитала: «Ты мне, сопляк, не тычь и не хами. Я тебе не бабка, я заслуженная учительница…» Рожа Молдавченки налилась кровью: «Ты в своём уме? Как говоришь с полковником…» «Завтра ты можешь папахи лишиться, – язвительно засмеялась Фаридовна. – твои начальники генералы Сметанин и Куликов – мои ученики. Позвоню им, и поедешь ты туда, куда Макар телят не гонял…» «Прошу прощения, ежели что, не разобрался», – полковник мгновенно обмяк. «Как все хамы, ты ещё и трус, – Фаридовна была само презрение. – А что если я пошутила насчёт генералов? Но дело не во мне. Ты со всеми хамски разговариваешь, Молдавченко, ты людей стараешься ущемить, и тебе за это воздастся. Помнишь, я тебе когда-то сказала, ты ещё лейтенантом был, что не будет счастья в доме твоём? Сбылось. Рассказать всем про твою жену? Могу рассказать…» Полковник схватился за горло, а Давлетшина продолжала: «Вот тебе ещё одно моё проклятие – да пойдут прахом все твои деньги!»
Повисла напряжённая тишина, которую сломал джинсовый парень. Он коротко матюгнулся, безнадёжно махнул рукой и полез в машину. Был рад покинуть поле боя и полковник. Бело-голубая иномарка уехала.
Капитан Голубцов потоптался у дома, навестил Мироновну и не спеша двинулся по дороге к платформе. Как он и ожидал, его нагнал Копытин: «Привет, Шерлок Холмс!»
«Привет, каскадёр хренов!» – отозвался капитан.
«Пошто лаешься?»
«Работать надо чище, – засмеялся Голубцов, – держи сувенир, видишь, я его завернул в носовой платок, когда им у тебя под окнами сапоги чистил. Что это? Осколок мерседесова ветрового стекла. Хорошо, что эти козлы его не заметили».
«Так ты в курсе? – опешил Копытин. – Каким образом?»
«У тебя своя разведка, у меня своя. Ладно, бывай».
Капитан пошёл на электричку, а Копытин направился к Давлетшиной. С другой стороны к её дому подошёл Савельев. «Я знала, что вы придёте, чайник уже готов… Знаю, о чём хотите спросить». «И что ты ответишь?» – засмеялся Копытин. «Отвечу, что сама не знаю. Что-то на меня нашло. Необъяснимое…» «Ты знала, что у Молдавченки жена спивается?» – спросил Савельев. «Нет», – вид у Фаридовны был встревоженно-удивлённый. «А что сын картёжник, а теперь и в казино ходит?» «Тоже не знала». «Я тебе верю, – задумчиво проговорил Копытин, – только от этого не легче ни тебе, ни мне. Откуда к тебе приходят предсказания? Всегда ли они сбываются?» «Друзья, не надо экстраполяций, – сказал Савельев. – Пока что было одно предсказание, оно сбылось, и это хорошо. Дай Бог, сбудется и второе».