Вилла «Тучка», Нью-Кацнельсон

Занятые нейтрализацией Гранькина, мы тогда, конечно,  лопухнулись и не разузнали, что за топографическую съёмку ведут на опушке Леса – недалеко от того места, где кавказец Фикрет ставил бочку с отравой. Впрочем, и спросить бы не успели – работы свернули за один день. Но вскоре знакомая тётка из райцентра сообщила Копытину, что «производилось локальное уточнение карты» нашего особо ценного Леса, имеющего статус заповедной зоны – того самого Леса, что отделяет Посёлок № 2 от железной дороги Москва-ЮБЛО. Дочь этой тётки служила секретаршей в администрации и не раз добывала для нас ценную информацию.    

       Ей удалось узнать, что «уточнение» потребовалось для того, чтобы посадить на опушке нашего Леса ядовитый цветок – виллу какого-то крутого мужика. Кто он, секретарша не уяснила, зато сообщила, что лично «курировать» стройку будет главный ходатай этого крутого – толсторожий полковник милиции Молдавченко. Надо сказать, что его не любили в администрации, и прежде всего – честные менты вроде капитана Голубцова: уж больно нагло брал взятки полковник, уж больно хамил он всем подряд, не считая, конечно, начальства. Ну, а после преступления, совершённого его дочерью, отношение к нему ещё более ухудшилось.    

        Известие о предстоящем вторжении в наш Лес повергло Копытина не в уныние, а в грусть. Пятьдесят лет людям не давали комнату лишнюю пристроить, говорил он, а разрешили тогда, когда всех, во-первых, обобрали, во-вторых, приучили к нищете и, в-третьих, приохотили к водке. Так бы, по заслугам, по трудолюбию, у кого должен быть наилучший дом в посёлке? У Крымовых. А будет – у какого-то ворюги московского. И где? В нашем Лесу, который мы же и берегли, даже в войну дров оттуда не брали. Для кого берегли – для вора?  И добавил: ну ничего, это мы ещё посмотрим...

        Виллу возвели в невероятно короткие сроки, начав с глухого краснокирпичного забора, поэтому как именно шло строительство – никто не видел. А внутрь не заглянешь: по углам площадки караулили четыре мордоворота с автоматами, никого не подпуская к воротам. Дед Алексей Алексеич по этому поводу заметил, что  так в своё время, в 1930-е, строилась  дача для начальника концлагеря товарища Фирина,  вошедшая в нашу местную историю под именем дачи Кацнельсона, его преемника. А Копытин дал такой комментарий: и в том и в другом случае дача строилась для вора в законе, только в государственном, а не в тюремном толковании этого слова. Все душегубы 1930-х годов, начальники ДмитЛага,  Рапопорт, Фирин и Кацнельсон, по мнению Копытина, были ворами в законе – в том смысле, что совершали свои зверства в узаконенном порядке. Нынешний вор, для которого строили виллу в нашем Лесу, тоже находился под защитой закона, недаром сам полковник Молдавченко его охранял. 

         Никто не видел, кто строит виллу для «демократического Кацнельсона»: рабочих привозили и увозили в закрытом грузовике. Никогда этот грузовик, проезжая с Транзитного шоссе через посёлок, не останавливался, даже у магазина не притормаживал –  ни разу. Ночью тоже работали – при свете прожекторов. Строители и не пытались подключиться к поселковой электросети – провели свою линию аж от воинской части, что в десяти километрах от нас. Вдоль железки вытянулась аккуратная цепочка добротных столбов, и наши мужики только крякали: какие ж надо иметь деньжища, чтоб ради одной дачи, пусть и шикарной, такую ЛЭП оплатить!

        Копытин тоже заинтересовался данным вопросом, но копнул глубже. Сын одного его старого приятеля, занимавший немалый пост в энергетической компании, добыл сведения, что есть проект запитать от новой ЛЭП все коттеджи, которые предполагается построить «в лесном массиве у платформы Товарищ, т.к. обветшавшая электросеть Посёлка № 2 для решения данной задачи совершенно не пригодна». Так мы поняли, что гибель нашего Леса уже спроектирована и что где-то уже существуют карты, на которых окружающая нас местность выглядит совсем иначе.

         В тот вечер мы собрались у Копытина. Надо сказать, что у него была привычка – ставить на видное место книгу, к которой он предполагал обращаться в ходе разговора. Не обязательно что-то из неё читать, просто – иметь в виду. На этот раз он поставил (не положил, а поставил, раскрыв наполовину) книгу великого русского философа Ивана Ильина «О сопротивлении злу силою».

       – Не  будем  пороть горячку, – наставлял нас Копытин. – Подождём  окончания стройки. Пусть эта вилла, как первая тучка на нашем небе, доплывёт до нас. Пусть в неё заселится, условно говоря, нынешний, демократический Кацнельсон со всем семейством. Пусть они встанут против нас, и вот только тогда…   Когда же Витька Крымов усомнился – а вдруг не встанут? – Копытин таинственно усмехнулся: это я беру на себя. Он любит такие засекреченные до поры до времени авансы, но, надо сказать, они всегда оказываются точными.

        В тот день, когда владельцы виллы «Тучка» (так стали мы её называть в разговорах  между собой) приехали на жительство целым караваном из двух легковых иномарок, джипа и грузовика, наш философ окликнул меня со своего шанхайского бревна под навесом: пошли, я тебе дам глянуть на жлобскую сущность наших новых соседей. В воротах «Тучки» царила суета, и нам даже не пришлось пробиваться через охрану. У шикарной иномарки стоял тучноватый для своих лет мужчина и отдавал распоряжения. Копытин беспрепятственно подошёл к нему, почтительно поклонился и высказал нижайшую просьбу: у вас, хозяин, видимо, грузовичок пойдет на шоссе порожняком, не поможете ли по-соседски шкаф до Рождественского подбросить; заезжать никуда не придётся, прямо на дороге сгрузим…

         Хозяин засмеялся и развязно хлопнул Копытина по плечу: «Ошибаешься, мужик, – я тебе не сосед и ничего по-соседски делать не буду. Но что ты пришёл – хорошо. Запомни сам и передай другим: у вас тут жизнь своя, у нас своя. Вы сами по себе, мы сами по себе. Никакой дружбы народов. Денег на водку не клянчить, взаймы до получки не просить, я вас, деревенских, знаю. Тебе ясно?» Копытин  сыграл под простака: «Оченно благодарен. Я тоже ясность уважаю. Как вы приказали, другим беспременно передам, чтоб не беспокоили. Извиняйте ради Бога!»

          На меня хозяин виллы и не взглянул, а я хорошо запомнил его лицо и особые приметы, в частности, татуировку на руке. Авось, пригодится. Отходя от ворот, я расслышал две реплики нам вслед. Полудетский девичий голосок пропел: фатер, что это за простолюдины? Последнее слово было произнесено явно с усилием, видимо, оно лишь недавно было усвоено девицей. Зато мужской баритон прозвучал совершенно естественно – ну что, кончил базарить с фраерами? Вполне в духе татуировки на руке хозяина.

      Когда мы вернулись в Шанхай, пацаны доложили, что на съезде к нам с Транзитного шоссе какие-то мордовороты и менты поставили столб с непонятными словами. Я взял велосипед и поехал посмотреть. И в самом деле, перед поворотом красовался указатель со стрелой и яркой, издалека заметной надписью «к.п. «Лесной массив». С Транзитки виллы не видно, и «Нью-Кацнельсоны» позаботились, чтобы их гости не боялись сворачивать с шоссе у неприглядного поселения простолюдинов. Аббревиатура «к.п.» могла означать только одно  – коттеджный посёлок. Я оторвал указатель и умудрился забросить его в кузов проезжавшего грузовика. А пацанам сказал, что они, видимо, чего-то напутали и никакого нового указателя я не обнаружил. Так сказать, алиби на случай, если страж воровской демократии Молдавченко начнёт проводить дознание.

   Несмотря на всю закрытость жизни на вилле, кое-какое представление о происходящих там событиях у нас всё же было. Скажем, когда на повороте с Транзитки к нам появились два мента в ярко-зелёных накидках, которые почтительно козыряли иномаркам и жезлом указывали, куда им ехать, стало ясно: сегодня у крутых какой-то праздник. Иномарки проносились по посёлку со скоростью, которую позволяло состояние дорожного полотна, только одна затормозила при виде роскошных цветов Мироновны. Сидевший за рулём джипа крикнул, не открывая дверцы: эй, подойди сюда! Его слова могли адресоваться только Савельеву, который в одиночестве покуривал на лавочке возле клумбы. Разумеется, он не шелохнулся. Водитель погудел – бесполезно. Тогда он наполовину вылез из машины: ты что, оглох? Я сказал – подойди. «Слух у меня хороший, – спокойно отозвался Савельев, – а подходить я не хочу. Тебе надо – сам подойди». Плотный мужчина в нарядном костюме агрессивно двинулся к Савельеву, но напоролся на его твёрдый взгляд и ледяное спокойствие. «Продай цветов, – сказал приезжий уже почти нормальным тоном. – Мне нужен большой, богатый букет». «Я цветами не торгую», – сухо ответил Савельев. Хозяин джипа вытащил бумажник – я хорошо заплачу. «Ты что, оглох? – Савельев вернул хаму его слова – Я же сказал: цветами не торгую». Приезжий нетерпеливо посмотрел на часы: ну, а кто здесь торгует? «Многие, да тебе никто не продаст». Этого приезжий не ожидал – но почему? «А ты спроси в том доме, куда едешь», – усмехнулся Савельев и демонстративно развернул газету.      

         Не знаю, обсуждался ли на вилле инцидент с цветами, думаю, вряд ли. Потому что это был вечер первых приключений с нашими незваными соседями. Помню, кто-то по этому поводу сказал – Бог есть, а кто-то вспомнил, как в отместку за хамство донченковской тёщи Крымов обесточил подъезд и не дал вредной старухе увидеть на телеэкране своего внука. А дело было в том, что едва на вилле собрались гости и заиграла громкая музыка, там вырубилось электричество. Я уже говорил, что богатеи протянули себе отдельную линию от воинской части.

        Забегая вперёд, расскажу, что причина отключения оказалась по нашим временам самой банальной: кто-то срезал провода, чтобы сдать на металлолом. При Демократии это перестало кого-либо удивлять. Линию, ведущую к нашему посёлку, портили дважды. Первый раз мы просидели без электричества три дня. Помню, тогда Савельев встретил дачника, с которым за год до того, обращаясь к опыту купцов ХIХ века, вёл дискуссию о преимуществах погреба перед электрохолодильником, и здорово над ним посмеялся. При второй отключке мы поймали воров, их было трое. Не буду приводить натуралистические, как говорится, подробности, скажу только, что мужики отвергли первоначальный план привычным образом утопить всех в Болоте. Кажется, Витька  Крымов внёс остроумное предложение: казнить их, так сказать, по профилю их воровской специализации.
 Мы загнали приговорённых в трансформаторную будку, применив таким образом российский вариант американского электрического стула. Было следствие, причиной смерти записали поражение током при попытке воров разобрать и продать энергетическое оборудование. А в пункте скупки лома цветных металлов возле районного базара кое-кто шепнул, что так будет со всяким, кто покусится на электроснабжение Посёлка № 2. И примерное наказание подействовало – больше не покушались.

        Кто срезал провода на большом участке десятикилометровой линии от воинской части до виллы «Тучка», я, конечно, не знаю. Но Савельев со злорадством рассказывал мне, как, будучи в райцентре, в пивной недалеко от пункта скупки металлолома и прослышав за соседним столиком разговор «добытчиков», он стал громко рассказывать своему спутнику о нехороших буржуях, которые протянули себе отдельную линию по лесу. Если это наводка Савельева ускорила первый налёт, его можно только поздравить с очередным успехом на фронте общей борьбы за правое дело. Говорю – первый, потому что неведомая мне воровская компания неплохо, видимо, набила карманы, регулярно срезая провода на линии воинская часть – вилла «Тучка».       

          История с цветами и с первым похищением проводов случилась уже под осень. Зимой из-за постоянного отсутствия электричества хозяева виллы приезжали редко, её охраняли два мордоворота. Ни в какие отношения с поселковыми людьми они не вступали. А весной, как мы поняли, на вилле заработал резервный электрогенератор, и жизнь там возобновилась. Вскоре произошла между нами стычка из-за того, что, проезжая через посёлок, богатеи завели привычку выбрасывать из окон джипа увесистые пакеты с мусором. Однажды Крымову удалось остановить машину (после дождя, по грязи, она ехала медленно), круто поговорить с хозяином и даже заставить его выйти и подобрать пакет.

         А  назавтра приехал полковник Молдавченко и стал пугать Крымова: привлеку, мол, за незаконное препятствование проезду автотранспорта. Причём припомнил старое дело, когда Крымов получил условный срок за то, что воткнул иголки в собственные яблоки и воришка проколол щёку. По поводу же мусора хам-полковник выразился так: у вас тут всё равно грязь, кучкой больше, кучкой меньше – какая разница, а в коттедже люди живут занятые; ответственные работники, добавил он по советской привычке. В собравшейся толпе засмеялись – кем работают-то, рассказал бы! Не вашего ума дело, заревел Молдавченко, а заметив у меня в руке диктофон, ещё больше разъярился: зачем пишешь, с какой целью? «А чтоб народ  прочитал про тебя в «Крокодиле», – ответил я под дружный смех всех наших.

        После этой стычки «нью-Кацнельсоны» перестали выбрасывать мусор из окна машины на нашу улицу, но начали загаживать Лес. Мы консультировались с капитаном Голубцовым, и он с грустью сказал нам, что это неподвластная ему территория лесничества, и что Молдавченко строго предупредил его «не проявлять ни малейшей враждебности к тем, кто живёт в коттедже, и не идти на поводу у старых дружков-пьяниц из Посёлка № 2». И ещё капитан Голубцов пронюхал, что полковник Молдавченко, выслуживаясь перед хозяином виллы «Тучка», задумал выследить, кто же это регулярно снимает  указатель, как проехать к к.п. «Лесной массив». С этой целью он устроил засаду у  поворота с Транзитки на Посёлок № 2: поставил рядом неприметный пикапчик, за рулём которого дремал оперативник в штатском.

        Засаду установили вечером, видимо, рассчитывая, что мы ходим снимать указатель в темноте. Не ведаю, как провел ночь оперативник, но утром всё было на своём месте. Страж собрался уже кончать дежурство и стал разворачивать машину, как у столба остановился звероподобный джип, из него вышли три молодца, сбили указатель и водрузили на его место новый, надпись на котором гласила: «кот. пос. «Товарищ».  Оперативник понял, что с такой командой ему не сладить, записал номер джипа, который тем временем поехал в сторону виллы,  и доложил по рации полковнику Молдавченко.      

       Толсторожий страж интересов богатых примчался мгновенно на своём бело-голубом «мерседесе» и, сопровождаемый пикапчиком с оперативником в штатском, поспешил к вилле «Тучка». Всё, что там тогда произошло, мне хорошо известно, потому что Копытин, как говорится, оказался в нужное время в нужном месте. Он шёл на электричку, собравшись в Москву без особой цели, просто побродить по ещё уцелевшим старым переулкам (он это любит), но в тот момент, когда он проходил мимо виллы, к её воротам подъехал звероподобный джип и прерывисто заревел сиреной.

        Из калитки вышел охранник, а из джипа – трое громил в камуфляже и пучеглазый коротышка. Копытин узнал этого человека с характерной внешностью, бесстыжего адвоката, который  выгораживал «Бонни» и «Клайда», виновных в смерти его сестры. По тому, как приезжие заговорили с охранником виллы, стало понятно, что это – не дружественный визит; Копытин решил задержаться и подтянулся поближе.

       Первых слов «базара» он не расслышал, но понял, что охранник отказывается открыть ворота и с кем-то говорит по мобильнику. Затем из калитки в сопровождении второго охранника вышел хозяин виллы – тот самый не по годам тучноватый мужчина с татуировкой, который когда-то предупредил Копытина, что у деревенских жизнь своя, а у них, коттеджных, своя и что «дружбы народов не будет». Адвокат вынул какую-то бумагу и передал хозяину виллы. Тот бегло посмотрел и замотал головой. Пучеглазый протянул ему ручку, видимо, требуя что-то подписать. Хозяин оттолкнул  его, бросил на землю бумагу и повернулся к калитке, но был сбит с ног одним из громил. В ту же секунду двое других зверскими ударами вырубили обоих охранников. Из джипа вышел ещё один тип с автоматом и зашёл на территорию «Тучки», откуда тотчас послышалась стрельба и истерические женские крики. Что там происходило, Копытин не знал, здесь же, перед воротами, «детективное кино» продолжалось по всем законам жанра. Наш философ занял место в первом ряду партера – сел на бревно, закурил и стал ждать очередных поворотов сюжета. Ждать пришлось недолго.

         Громилы в камуфляже поставили хозяина виллы на ноги и несколько раз, взяв за волосы, ударили лицом о железные ворота, после чего пучеглазый адвокат вторично протянул ему бумагу и ручку. Рассказывая об этом «повороте сюжета», наш философ смеялся: остроумно мы всё-таки назвали этого крутого «нью-Кацнельсоном»! Небось, того-то Кацнельсона, начальника концлагеря, так же заставляли подписать признание, что он – шпион. Да и Фирина, его предшественника, тоже. Жаль только, что с Рапопортом  не «поработали» в застенках – помер злодей своей смертью в генеральском чине…

        Хозяин виллы всё ещё держался, всё ещё мотал окровавленной головой, когда к воротам на большой скорости подъехал «мерседес» полковника Молдавченко и пикапчик с оперативником в штатском. Копытин пересел поближе и теперь мог слышать каждое слово. «Что здесь происходит? Что за люди? Ты что здесь делаешь (это адвокату)?!» – как обычно, заорал полковник. «Эта земля куплена для коттеджного посёлка «Товарищ», – ответил пучеглазый адвокат, – а здесь самозахватом построился этот человек. Его никто не изгоняет, ему предлагают стать арендатором ЗАО «Товарищ». Пусть платит что положено – и будет жить спокойно». Полковник взъярился: «Знать не знаю никакого «Товарища»! Это законный владелец, это земля коттеджного посёлка «Лесной массив», убирайтесь отсюда, а то я вас всех арестую!»

        Следующий поворот сюжета был совершенно захватывающим, рассказывал Копытин. Громилы в камуфляже выхватили нунчаки и принялись молотить и полковника, и его шофёра, и оперативника в штатском. И хотя их было трое на трое, Молдавченко не пытался сопротивляться и обратился со своей командой в позорное бегство. Едва бело-голубой милицейский «мерседес» и пикапчик отъехали, громилы обрушили удары на хозяина виллы. Тем временем за краснокирпичным забором «Тучки» раздался взрыв и поднялся столб дыма. Затем из калитки вышел громила с автоматом, вся банда вместе со своим юристом села в джип и рванула в сторону шоссе.

       Копытин сидел на бревне, покуривал, наблюдал. На земле корчились охранники (судя по всему, у обоих были переломы рук), тряс головой избитый хозяин виллы, ещё недавно казавшийся таким крутым. Затем из ворот выбежали, судя по всему, его жена и дочь, та самая, с писклявым голосом, которая когда-то деланно удивлялась, что её «фатер» тратит время на разговор с простолюдинами, то есть с Копытиным и со мной. Из их воплей Копытин понял, что громила стрелял не по людям, а по вещам, переколотил всю посуду и попортил всю мебель, но ничего не взял, кроме мобильных телефонов. А взрыв и столб дыма были следствием разгрома автономной энергоустановки с запасом топлива. Кроме того, бандит вывел из строя оба автомобиля.

        Получив таким образом всю нужную ему информацию, Копытин поднялся с бревна, чтобы идти домой, но его слабым голосом окликнул «нью-Кацнельсон», избитый не хуже, чем тот, исторический Кацнельсон, разжалованный начальник ДмитЛага, на допросе в НКВД: «Товарищ, помогите ради Бога, нам нужно позвонить в город, если по мобильнику – мы заплатим… Тут в посёлке есть телефоны?»

         Как выразился Копытин, и настал час истины. «Ты же мне, помнится, говорил, что у нас, деревенских, жизнь своя, а у вас тут своя и что дружбы народов не будет. Предупреждал, чтобы мы к тебе ни с какими просьбами не обращались. Так мы согласные. Врозь так врозь. Но и ты к нам не лезь…»   

        Произнеся с насмешкой эту речь, Копытин вернулся домой. В Москву в тот день он решил не ездить.