Конечно, работа, воспитание, учебный процесс в политучилище были пропитаны политикой. И не только там, но и во всех учебных заведениях, однако в военных особенно. Как я к этому отношусь и относилась раньше? Положительно. Родилась в семье фронтовиков - папа и мама познакомились на фронте, вместе воевали, в конце войны поженились. Отец, офицер, после Победы продолжал служить до шестидесяти двух лет. Их многочисленные друзья по Дальнему Востоку, Москве, Киеву тоже носили погоны. Мы с сестрой выросли в военной среде, любили свою большую страну, побывали во всех её концах от Владивостока до Калининграда, от Мурманска, Урала до Киева и Севастополя. Жили в счастливое послевоенное время на освобождённой земле. Моральный кодекс строителя коммунизма с его жизненными правилами ничем не отличался от принципов воспитания в родительском доме. Ужасы сталинизма нашему поколению приоткрывались дважды - в 1960-е и в 1980-е. И хотя в детскую пору, пришедшуюся на Уссурийск, при жизни вождя, мы пели незатейливые куплеты: «Я, маленькая девочка, / Танцую и пою./ Я Сталина не видела, / Но я его люблю», сегодня я бы ни за что не пошла со старыми коммунистами митинговать под портретами «отца народов» на площади Нахимова (в Севастополе находятся такие ортодоксы). Горькая правда о страшных годах сталинского правления сразу была принята моими сверстниками. На страницах журналов стали появляться произведения, которые ранее запрещались, - так называемая возвращённая литература. За свои необычные рассказы Андрей Платонов расплатился арестом пятнадцатилетнего сына. А в 1943 г. несчастного отца вызвали с фронта хоронить единственного ребёнка, погибшего в возрасте двадцати лет от туберкулёза, подхваченного в заключении. Надорвался в лагерях и умер по возвращении поэт Николай Заболоцкий, которого мы знаем по стихам «Не позволяй душе лениться...», словам песни «Зацелована, околдована... драгоценная моя женщина». У Марины Цветаевой расстреляли и мужа, и сына, её дочь и сестра много лет провели в лагерях, сама она от нищеты, унижений и несчастий покончила с собой. Экзотические стихи Николая Гумилёва и женская лирика Анны Ахматовой тоже не пришлись власти по вкусу. Поэт Гумилёв - расстрелян, их сын Лев ответил за родителей - несколько раз отбыл срок в колониях. Я люблю русскую литературу, умную, правдивую, откровенную, и верю нашим писателям больше, чем историкам и политикам.
Мама начала понемногу рассказывать, что происходило в былые годы. Родителей лучшей подруги репрессировали, на комсомольском собрании все одноклассники проголосовали за её исключение из комсомола. «Мама, как вы могли предать свою подругу?» - возмущалась я в детстве. «Мы это сделали для отвода глаз, для протокола, а сами всем классом вместе с комсоргом и классным руководителем помогли ей, пятнадцатилетней девочке, вырастить и выучить трёх младших братьев». Вот так без пафоса и надрыва простые люди обходили острые углы законов и делали по совести своё человеческое дело.
Отец не говорил в семье о таких вещах, хотя ему, наверное, было что рассказать. Один только небольшой эпизод он вспоминал. Когда мы жили в Уссурийске в 50-е годы, папа исполнял должность главного инженера инженерно-технической авиационной службы Приморского военного округа 1. Оттуда (откуда, нельзя говорить), с какого-то аэродрома, Сталин летел в Китай. Отец должен был присутствовать и докладывать о технической готовности машины. Вдруг, за несколько минут до взлёта, обнаружилась серьёзная неисправность. Пришлось доложить Сталину, срочно начать ремонт и снова докладывать об устранении причин задержки вылета самому вождю. Сталин терпеливо ждал в молчании, лицо его не выражало никаких эмоций. Отец нам рассказывал об этом случае, конечно, после смерти вождя, в 60-е. А тогда, в тот момент, он мысленно попрощался с жизнью и приготовился выслушать гневные обвинения Верховного Главнокомандующего. Сталин улыбнулся, пожал отцу руку и поблагодарил за работу. Но и потом ещё несколько месяцев отец провёл в ожидании «заслуженного» наказания. Судьба миловала его. Шутя, он говорил: «Я думал, что поседею от ужаса. Не от страха за жизнь, прошедших две войны трудно запугать, а от стыда, что плохо справился со своими обязанностями. Но не поседел, ведь рыжие редко седеют».
Теперь в нашем поколении отношение к прошлому у каждого своё. Многие, сравнивая день вчерашний и сегодняшний, с ностальгией вспоминают 70-е-80-е годы, когда мы были молоды, заняты устройством семейной жизни, погружены в работу. И не замечали, что большую часть необходимых вещей получаем от государства. Да, жили бедновато. А сейчас? Женщине, если она учитель или врач, трудно поднять и воспитать двух детей. Семье необходим муж-кормилец.
Несколько лет назад слышала поучения от пятнадцатилетних школьниц: «Светлана Николаевна, вы ничего не понимаете. Любовь любовью, а замуж надо выходить не по любви, а по уму. Чтобы детей вырастить, выучить, нужен муж с деньгами». В общем, по принципу: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Этот принцип ныне очень популярен. Больше всего меня удручают объявления о сборе денег для тяжелобольных детей. Несчастные родители! Да продай хоть всё и самого себя с потрохами, а 150 000 евро не соберёшь никогда. В маленьком городе Севастополе это особенно заметно: сегодня крики о помощи, завтра некролог в местной газете. Потому мы и хотим обратно в Советский Союз. Мы остаёмся советскими и теперь, не принимая порядка, при котором всё продаётся, но не каждому по карману, умеем бескорыстно помогать людям, знакомым и чужим, кто живёт хуже нас, делиться деньгами, продуктами, вещами. Можем работать бесплатно, если это на пользу другим. Обидно, что нас зовут «совками», «лохами». Хотя, конечно, у каждого времени собственная правда. Извините, что сумбурно излагаю свои мысли. Но с кем же, как не с вами, дорогие политработники, умудрённые опытом мужчины, побеседовать о том, что не даёт покоя? Мы не разговаривали по душам целых сорок лет.
Понимать по-настоящему, что такое политика, мы, молодые девчонки-преподавательницы, научились в КВВМПУ. Когда-то Ленин упрекнул своего друга, М. Горького, решившего сразу после революции отстраниться от работы в партийной печати: «Политика - это судьба миллионов масс». Мол, неужели пролетарскому писателю, всенародному любимцу, эта судьба безразлична? Слова, конечно, звучат как декларация, как лозунг, но мне они почему-то запомнились на всю жизнь, я и сейчас люблю повторять их. Да, особенно сегодня, когда зачастую, наслушавшись разговоров родителей, молодые люди заявляют, что в наш век надо заботиться только о себе, что никто никому не нужен. Расталкивай всех локтями, хватай кусок послаще! Некоторые циники даже могут хлёстко добавить: «А на других мне наплевать!» Вижу в их глазах ожидание услышать обратное, потому что они ещё молоды. Ну, как же отвернёшься от этой политики, прикрывшись возрастом, усталостью, как останешься равнодушным, когда ты почти прожил, в общем-то, благополучную жизнь, а они только начинают её узнавать и хотят счастья, и ждут от тебя помощи? Женщины относятся ко всему происходящему по-матерински. Политика всегда и везде жёстко зависит от экономики, но, даже не зная или не понимая всех её тонкостей, мы будем на стороне тех, кто защитит простых людей, убережёт их дома, семьи, детей от голода, мучений и гибели, в какой бы стороне света они ни жили. Ирак, Сирия, Афганистан - всё в мире беспокоит нас. Жалко всех и каждого в отдельности, примеряешь их судьбы на себя. «Если на земле умирает человек, не спрашивай, по ком звонит Колокол, он звонит по тебе», - мне нравятся эти слова, взятые Эрнестом Хемингуэем эпи-графом к одному из самых известных его романов1. Извините, если покажусь высокопарной, но я же учитель литературы. И представьте себе сложность работы преподавателем с советской психологией на Украине. Как разобраться, где ложь, где правда? Детям говорят в школе, что Петлюра и Бандера национальные герои. Помните, от вокзальной площади в Киеве шла небольшая улица до пересечения с бульваром Шевченко, где стоял памятник Николаю Щорсу? (Украинская Рада постановила снести памятник и поставить на его место монумент Симону Петлюре.) Улица называлась именем Коминтерна. Ну и пусть бы для истории оставалось. Или переименуйте нейтрально. Сейчас она носит имя Петлюры. У меня с этим именем связаны личные воспоминания. В Гражданскую мой сорокалетний дед, вернувшийся с Первой мировой войны, работал на судостроительном заводе в Николаеве: в молодости, проходя военную службу в Белоруссии, он получил профессию оружейника. Да, как рабочий, был на стороне красных, поэтому помогал им в ремонте военной техники. Когда в город вошли петлюровцы, кто-то донёс на деда, его изощрённо, долго молотили прикладами и бросили на дороге. Моя тридцатилетняя бабушка, мама четверых маленьких детей, привезла его на телеге домой. Умирал он мучительно на её руках и на глазах ребятишек. Могла ли я видеть в Петлюре героя? А потом, взрослой, прочитала роман Михаила Булгакова «Белая гвардия» о событиях в Киеве в 1918 г., о зверствах петлюровцев, особенно по отношению к русским и евреям. Помните эпизод, он есть и в фильме, когда казак разрубил саблей молодого еврея? А ведь тот, забыв об опасности, бежал за врачом для своей рожающей жены. На той самой улице, где жил писатель, по которой мы с вами сотни раз спускались на Подол к нашему училищу или поднимались пешком в центр города, - на Андреевском спуске, названном так потому, что наверху стояла бирюзовая Андреевская церковь.
Вот я и не согласна с политикой современной Украины. Хотя, может, не всё знаю? Пока занималась «демагогией» по поводу взглядов на политику, вспоминая родной для всех нас, прекрасный и вечно молодой Киев, начались события, всполошившие не только Киев и Украину, но, наверное, полпланеты. И эти события уж очень напоминают петлюровские погромы, с мародёрством и безжалостным истреблением всех без разбору, попавшихся под руку пьяным казакам. Страницы «Белой гвардии» до сих пор вызывают у меня страх перед тёмной анархической массой. Год назад на охваченном огнём Майдане журналист российского телеканала увещевал молодого «мирного митингующего»: «Вы же знаете, что нехорошо поджигать здания на Крещатике, нельзя захватывать правительственные учреждения, нельзя поджигать милиционеров. Европа этого себе не позволяет». «А шо мэни Европа? Я украинец и на своей Украине роблю шо хочу». Вот от этого и всполохнулись Крым и Восточная Украина и рванули в Россию. Слава Богу, мы открестились от «незалэжной нэньки». И вовремя. Украинский национализм, взращиваемый столетиями, переродился в фашизм. И всё-таки до боли жалко растерзанную Украину - и в прямом смысле, разгромленную и окровавленную войной, и глядя на произошедший раскол в умах и душах украинских граждан. И Киева нашего жалко, нашей общей прародины, «откуда есть пошла земля русская», как гласит древнерусский Нестор-летописец.
Перечитала свои «умные» размышления о политике и посмеялась над собой: «Света, ты осталась по-детски наивной и непосредственной». Ну что ж, дорогие мальчики, повзрослевшие и поумневшие на военной службе, улыбнитесь вместе со мной. Жизнь так ничему и не научила меня. Помните шутку «Русского радио»? Мудрость приходит вместе со старостью, но иногда старость приходит одна.
Я благодарна училищу за то, что стала интересоваться политикой в своей стране и в других государствах. У нас были политзанятия по понедельникам, как во всех учебных заведениях, в том числе и в школах. Позднее уже своим детям я подыскивала интересные сообщения из газет и журналов, делала вырезки с фотографиями, потому что школьники перед первым уроком в понедельник всегда минут пятнадцать рассказывали о новостях в мире. В студенческие годы читала только журналы, так как мои родители выписывали их множество: «Огонёк», «Науку и жизнь», «Юность», «Иностранную литературу», «Вокруг света», потом, когда вышла замуж и жила отдельно, добавила «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Вопросы литературы», «Русскую литературу» и детские журналы «Весёлые картинки», «Мурзилку», «Одноклассники», «Юный техник», «Юный натуралист» и, конечно, «Семью и школу». А газет для всех членов семьи приходило столько, что каждый день, возвращаясь с работы, видела в почтовом ящике целый букет торчащих из него свёрнутых в трубочки изданий. Интересно, что никто никогда не покушался на чужую прессу, ведь соседские ящики тоже были переполнены, и все как один читали «Литературную газету», хотя в нашем доме жили, в основном, люди без образования.
К газетам я пристрастилась в училище, помимо «Правды», «Известий», «Комсомольской правды» было ещё много других по специальности. Именно пристрастилась, потому что чтение их стало обязательным ритуалом домашнего быта, без него появлялось чувство невыполненности чего-то жизненно необходимого. Даже сформировалась мужская привычка: читать за обедом и в транспорте, если повезёт ехать сидя. За время нашего отсутствия в летний отпуск почту вынимали соседи, а потом вручали нам, как подарок, груду газет, журналов, писем, которые с нетерпением прочитывались. Не зря про нас, советских людей, говорили, что мы самая читающая нация в мире.
Как занимались нашим политическим воспитанием в училище? По понедельникам преподаватели - гражданские и военные - собирались на политзанятия, где слушали и обсуждали животрепещущие вопросы. Темы были интересные и малоизвестные широкой публике. Например, мне запомнилось, что в специальном отделе ЦРУ создавали антисоветские анекдоты, в их числе и анекдоты про Василия Ивановича Чапаева и его ординарца Петьку, в которых они оба представлялись необразованными и глупыми людьми. В программу по литературе входил роман «Чапаев» Дмитрия Фурманова, служившего комиссаром в дивизии и хорошо знавшего своего командира. Для меня явилось откровением, что Чапаев был грамотным, образованным, умным, талантливым в военном деле, отличным товарищем и семьянином. Может, и правда, анекдоты создавали те, кто не уважал нашу историю и сознательно делал всё, чтобы наши дети тоже смеялись над ней.
В училище я вступила в партию - по убеждению, с желанием жить и работать для блага людей, в заявлении упомянула слова писателя Н.А. Островского. Помните, как мы наизусть учили в школе: «Самое дорогое у человека - это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества».
Никогда не забывала напутствие мамы: «Трудись, доченька, честно, и люди будут уважать тебя». На том и стою до сих пор. Иногда молодые люди с удивлением или даже с ужасом смотрят на меня, когда узнают, что я двадцать лет была коммунистом. Вроде на мне клеймо палача, зачинщика кровавых насилий. Спрашивают: «Зачем вы вступали в партию? Что вам дала партия?» Конечно, в материальном смысле, в карьере, в деньгах - ничего. Но зато мы получили право избранных - делать нужную работу, когда другие не могут или не хотят. В институте, где работала, преподавателям вменялось в обязанность раз в месяц с 19 до 23 часов дежурить в студенческом общежитии. Это важно - мы лучше узнавали жизнь своих студентов иностранцев, беседуя с ними в их комнатах. А они нас встречали как дорогих гостей: родные - далеко, нам же можно не спеша рассказать обо всех трудностях и радостях. У многих из них во время учёбы появлялись детишки, с которыми они оказались надолго разлучены. Я очень любила эти встречи за чашкой вьетнамского, лаосского или арабского чая. Приносила с собой угощения. Знаете, как потом легко с ними заниматься, ты для них уже - близкий человек. А вот в праздники (длились они по три-четыре дня) никто из преподавателей дежурить не хотел. И наступало время коммунистов. Помните стихотворение Александра Межирова «Коммунисты, вперёд!»? Кстати, сам поэт, несмотря на такие патриотические стихи, в 90-е годы эмигрировал в США. Тогда нас это возмущало. Сейчас начинаем привыкать, что у каждого свои причины уезжать за границу, и нам, посторонним, не всегда дано знать их 1.
Дежуря по праздникам в общежитии, я брала с собой двоих детей, которые тут же растворялись где-то в недрах девятиэтажного здания, так как иностранцы, жившие вдали от семей, скучали по братикам и сестричкам и с удовольствием нянчили маленьких гостей. Как наши афганцы, африканцы, вьетнамцы, кубинцы ждали нас! С тортами, фруктами, чаем. «Преподаватель, приходите к нам в комнату обязательно. Будем пить чай и разговаривать», - говорил мой афганский студент. Это особенный ритуал в их странах - неспешное чаепитие и спокойная беседа со старшими обо всём. Вот это и называлось для нас - «коммунисты, вперёд!» Так разве мы что-то теряли? По-моему, больше получали, чем отдавали. Дети мои выросли на моей работе, и это воспитание, мне кажется, пошло им на пользу. Они трудолюбивы и безотказны, их любят и уважают окружающие.
Во время прохождения кандидатского стажа я вышла замуж за курсанта нашего третьего выпуска, не уведомив партком и политотдел о вступлении в брак, и потому очень волновалась, примут ли меня в партию. Перед днём приёма выучила наизусть Устав КПСС, знала все новейшие события в мире, отец накануне экзаменовал меня по сложным партийным вопросам. Готовилась я зря. На партсобрании долго, несколько часов, допрашивали, почему я скрыла от товарищей по партии факт замужества, насколько близкими были наши отношения до брака и многое другое, отчего я стояла красная и смущённая, почти в полуобморочном состоянии. И больше думала не о себе, а об отце: не повредила ли его репутации, не отразится ли это на его службе, ведь он был начальником КВИАВУ, в общем, не опозорила ли его. Как ни странно, всё закончилось благополучно: меня приняли, поздравили, но попросили в будущем ничего не утаивать от коллег. С тех пор в стенах училища чувствовала себя неловко: казалось, что все смотрят с укоризной, что я окончательно пала в их глазах. Позже поняла: товарищами руководило обыкновенное человеческое любопытство и ничего более. Хотя участились проверки занятий из политотдела одним и тем же человеком (не скажу, кем), с дальнейшими, не очень приятными проработками. Я уже трудилась в училище к тому времени третий год, прошла многочисленные комиссии. Видимо, у него была какая-то личная цель или неприязнь ко мне. Пусть это останется тайной. А может, причиной всему моя мнительность? До сих пор теряюсь как девочка, когда кто-то сидит на последней парте и со значительным выражением лица делает записи в блокнотик.
Напоследок, когда увольнялась с работы в июле 1973 г. и пришла в отдел кадров за трудовой книжкой, услышала себе вслед знакомый голос: «Посторонним освободить территорию училища!» Хотя шла совершенно одна по пустому плацу, с грустным лицом, мысленно прощаясь с училищем, теперь «по гражданке» - не в чёрно-белом одеянии, а в цветном летнем платье, он узнал меня. Было горько, что ещё не перешагнула порог проходной, а уже стала посторонней. Девчонка, по сравнению с ним, не понимаю, где, когда и как могла перебежать ему дорогу? Почти двадцать лет спустя мы встретились на похоронах Ф.Ф. Турчина, он обнял меня со слезами: «Мы же свои», и я простила. Он прав, мы всё равно свои.