Как уже было сказано, всё, что связано с появлением на Руси хлебного вина отечественного разлива, опутано тайнами и загадками. Одна из таких загадок - подозрительные пробелы в древних рукописях, которые либо обходят молчанием то знаменательное событие XV века, либо прерывают свое повествование именно на той эпохе, когда производство хлебного вина достигло промышленного масштаба. Здесь можно только строить какие-то более или менее обоснованные предположения. Однако вовсе не исключено, что те пресловутые пробелы связаны с реформами Никона и последовавшим за ними расколом Русской православной церкви.
Амбиции Никона были непомерны и ставили под сомнение приоритет царской власти. Хуже того, патриарх фактически претендовал на власть светскую, так как утверждал, что священство выше царства, поскольку оно представляет Бога, а светская власть - от Бога.
Обострившаяся борьба внутри церкви, которая приняла весьма ожесточенный характер, не позволяла патриарху Никону оставлять своим противникам такие «козыри», как документы, уличающие Церковь в причастности к изобретению «дьявольского зелья». Точнее, не столько к водке, сколько к пьянству. Ибо такая причастность серьезно компрометировала православную веру, роняла авторитет Церкви и заставляла тщательно скрывать свое соавторство в создании «дьявольского зелья».
Видимо, именно по этой причине даже в XVIII в. всё еще появляются сказки, явно написанные на заказ. Например, такая: «Отчего уставися винное питие», в которой рассказывается, что научил мужика делать водку… чёрт.
Скорее всего, именно по этим причинам летописи и «молчат» по поводу изобретения водки: по приказу патриарха всея Руси они могли быть изъяты и уничтожены. Тем более, что противники его реформы были едва не во всех монастырях. И потому уничтожить компрометирующие записи было проще и безопаснее, чем оставлять такие «козыри» в руках своих явных и тайных противников. То же относилось и к хозяйственным книгам монастырей, в которых они вели учет зерна, хмеля, бочек и всего прочего… Во всяком случае, из тех хозяйственных документов, что сохранились, невозможно понять, зачем и для чего монастырям всё то было надобно.
Впрочем, такой приказ - убрать из летописей все упоминания, имевшие отношение к винокурению - могли отдать и кто-то из его предшественников или приемников, и по тем же самым причинам…
Образно говоря, реформы Никона это всего лишь верхушка айсберга. Вокруг тех реформ сплелся такой огромный клубок чрезвычайно запутанных политических проблем и интриг, что и по сей день ни историки, ни богословы разобраться с ними не могут.
И вот почему. Царя Алексея Михайловича давно соблазняли льстивыми речами, к примеру, тайные агенты и легаты Римской курии. А соблазняли-то они его ни много ни мало, а императорским троном в Константинополе, который уже больше века прозывался Стамбулом. Патриарха Никона, соответственно, соблазняли титулом первого патриарха православного мира, опять-таки - Константинопольского.
Умом Алексей Михайлович не блистал, политиком был никудышным, и потому по простоте душевной не видел тех коварных ловушек, которыми так заботливо был устлан весь его предполагаемый путь в Царьград. Хуже того: та авантюра могла выйти боком и привести к крайне нежелательным последствиям - например, к утрате части земель Московского царства. Против простоватого царя интриговали весьма искушенные политики многих европейских государств, конфессий и даже монашеских орденов. Достаточно назвать одних иезуитов, которые, как известно, всегда и везде следовали своему девизу: «Цель оправдывает средства».
Цели у заморских интриганов были разными, а вот средство для достижения оных было одно: втравить Россию в политическую и военную авантюру, что не сулило ей ничего хорошего. Фактически, при любом раскладе политические, территориальные или экономические выгоды из столкновения России с Османской империей могли извлечь только сами подстрекатели.
Раздоры в Московском царстве чрезвычайно запутывали и без того сложную ситуацию. С одной стороны, обострились отношения между патриархом и государем, с другой - между партиями в самой Церкви, интересы которых во многом не совпадали с интересами светской власти. И если уж дело дошло до раскола, то уж точно не из-за разночтения в служебных книгах. Все гораздо серьезнее: кроме достаточно очевидных мотивов, таких как попытка как-то иначе поделить власть и деньги внутри Церкви, были и скрытые мотивы.
И самый каверзный из тех мотивов - принципиальное расхождение в оценке роли государства в закабалении российских подданных. Приверженцы «древлего благочестия» считали крепостническое государство ни много, ни мало, а царством (!) Антихриста. И только по этой причине они нажили себе сразу двух непримиримых врагов: реформированную Церковь, которая предпочитала обходить молчанием ту опасную тему, и само государство, которое никогда им этого не простит.
Но была у Никона и еще одна, весьма веская причина: он хотел раз и навсегда отмежеваться от всех «грехов» дореформенной Церкви. Хотя нельзя исключить и того, что именно эта причина была одной из главных. История очень тёмная и чрезвычайно запутанная…
Что же касается пресловутого «древлего обычая» - креститься двуперстием, то, скорее всего, это лишь предлог, дающий возможность обвинить в ереси не кого-нибудь, а самого патриарха, как вдохновителя той злосчастной реформы. (Судя по неожиданным результатам реформы, Никон был недальновидным политиком, склонным к авантюрам. Это следует хотя бы из того, что упорствуя в своем желании исправить неточности перевода в служебных книгах, он не знал греческого языка и потому был вынужден полагаться на компетентность и добросовестность своих помощников. - Прим. авт.)
Далеко не последнюю роль в расколе сыграло и то, что сам патриарх Никон был для коррумпированной верхушки Церкви, сплоченной семейными связями, протекционизмом, экономическими интересами и круговой порукой, совершенно чуждым, «пришлым человеком». А так как «приручить» его не удалось, то оставалось одно: всеми способами очернять его в глазах государя, подвергать лукавой критике любые его начинания, и тем самым осложнять его патриаршество, в надежде, что рано или поздно он лишится покровительства царя и окажется в опале.
В результате противостояния никонианцев и раскольников, сильно пострадал авторитет Церкви, и наученная собственным опытом, больше она уже никогда никаких реформ проводить не станет. (Даже переходить на Григорианский, гораздо более точным календарь, Русская православная церковь остереглась, хотя никакими серьезными проблемами это ей не грозило. Именно по этой причине даты Рождества и почти всех иных церковных праздников не совпадают с Католической или Лютеранской церковью - в наше время разница составляет 13 дней. И именно по этой причине Новый год в России празднуют дважды. - Прим. авт.)
Что же до самих раскольников, хотя раскол-то провоцировали не они, а патриарх Никон, то они проиграли вчистую и, спасаясь от притеснений, укрылись в таких непролазных дебрях, что добраться до них стало почти невозможно. Там староверцы и отсиживались почти два с половиной века, фанатично держась своих «древлих обычаев» и призывая на головы погрязших в грехах вероотступников самые страшные кары. (Преследования прекратились к концу XIX в. Однако Поместный собор Русской православной церкви отменил клятвы (анафематствования), наложенные в XVII веке на старые обряды и на придерживающихся их, только в 1971: старые церковные обряды были признаны «спасительными и pавночестными» новым. - Прим. авт.)
В относительном выигрыше осталось государство: оно не только доказало, что светская власть сильнее духовной, но и указало патриархам, что их место не на троне, а у его подножия. Однако и государство лишний раз убедилось в том, что внутренние раздоры никому ничего хорошего не сулят. Проще говоря, обе власти должны всемерно поддерживать друг друга, ибо такой союз всегда способствовал упрочнению государства и Церкви, единению веры и «благоволения в человецах». (Постоянные раздоры между духовной и светской властью приведут к тому, что в царствование Петра Первого амбиции Русской православной церкви будут умерены, причем весьма радикально. А именно: делами Церкви станет ведать подвластный государю Синод, а сами первосвященники на два века (с 1700 по 1917 гг.) лишатся своего патриаршего сана и вновь станут именоваться митрополитами. - Прим. авт.)