И всемъ быти христианомъ
малыим и великыимъ,
рабомъ и свободныим,
уныим и старыим,
бояромъ и простыим,
богатыим и убогыимъ.
Иларион Киевский.
«Слово о законе и Благодати»
Литература одна из древнейших в Европе. Она возникла раньше английской, немецкой, французской литератур. Этот факт уже сам по себе дает основания усомниться в верности столь широко распространенного безапелляционного суждения об исторической и культурной отсталости России от «цивилизованного» Запада, задуматься о специфике (своеобразии) путей становления и развития русской духовности.
Хронологически точно определить начало русской литературы, назвать дату создания самого первого ее памятника, по-видимому, уже невозможно. Драматично, даже трагично складывалась более чем тысячелетняя история Руси-России: княжеские усобицы и татаро-монгольское иго, шведско-польская интервенция, наполеоновское нашествие, братоубийственная Гражданская война... Горели, разрушались, приходили в запустение очаги русской культуры - монастыри, храмы, дворянские усадьбы. Было утрачено огромное количество рукописей и старых печатных книг. Вспомним хотя бы сгоревшую в огне московского пожара 1812 года рукопись с текстом величайшего памятника литературы Древней Руси «Слова о полку Игореве».
Однако есть памятник, который можно назвать краеугольным камнем здания русской литературы. Это - «Слово о законе и Благодати», определившее христианско-патриотический, православный вектор развития русской духовности и культуры. Его написал и, по одной из версий, произнес в храме Святой Софии в Киеве («Слово» относится к одному из жанров церковного красноречия - проповеди) между 1039-1050 гг. священник придворной церкви князя Ярослава Мудрого - Иларион. В 1051 году он стал первым из русичей Митрополитом Киевским.
Как иерарх Восточной церкви он утверждал на Руси основы христианской веры, как русич - был патриотом Русской земли.
Тем самым Иларион Киевский положил в основу русской литературы и русской духовности два начала - всемирное, христианское и национальное, патриотическое. Позже, в годину тяжелых испытаний, эти начала в сознании русского человека сольются в идеальном образе Святой Руси.
По Илариону, иудаизм - Ветхий Завет, «закон, Моисеем данный», христианство - Новый Завет, «Благодать и Истина, явленная Иисусом Христом».
Противостояние закона и Благодати рассматривается Ила-рионом диалектически, философски и художественно. Здесь следует особо сказать, что русская литература, начиная с первых лет своего существования, развивалась и сохранилась до настоящего времени как литература с ярко выраженной философской основой. Наша классическая литература по праву может называться «кладезем самобытной русской философии» (А. Ф. Лосев).
Закон, считает Иларион, должен уйти, миновать, а Благодать и Истина - «наполнить всю землю». Неизбежность ухода закона и прихода Благодати предопределяется, по мнению Илариона, двумя важными моментами.
Момент первый. «Оправдание иудейское <...> убого было и не простиралось на другие народы, но совершалось лишь в Иудее. Христианское спасение же благодатно и изобильно, простираясь во все края земные». Этим Иларион хочет сказать, что иудейская вера - вера народа, считающего себя избранным, христианская же вера - вера для всех народов земли, равных перед Богом, независимо от времени обращения к Нему. Поэтому Иларион назовет закон «росой на руне», то есть живительной влагой на ограниченном (локальном) пространстве, а Благодать - «росой по всей земле». Именно так Иларион выделит неприятие национального и религиозного индивидуализма (эгоцентризма, эгоизма) как специфическую черту, своего рода «лакмусовую бумажку» русской национальной литературы и русской духовности.
Момент второй. «Иудеи услаждались земным, христиане же - небесным». Иудейская вера, по Илариону, утверждает избранный народ «в сем мире», то есть в «царствии земном». Христиане же своим Богом спасаются, «услаждаются небесным», стремясь к «царствию Небесному». Поэтому христианская вера - вера духовной свободы.
Закономерность появления и неизбежность ухода закона и прихода Благодати Иларион иллюстрирует своей трактовкой известной библейской истории об Аврааме, его жене Сарре и ее рабыне Агари. Агарь и Сарра, по Илариону, есть соответственно закон и Благодать: «Рабыня Агарь и свободная Сарра: прежде - рабыня, а потом - свободная, - да разумеет читающий!» Точно так же сын Агари Измаил и сын Сарры Исаак являются соответственно законом и Благодатью. Сперва родился сын рабыни - сам раб, а затем сын свободной женщины - сам свободный. Сперва - закон, потом - Благодать.
Говоря о торжестве Благодати, Иларион особо говорит о судьбе своего народа: «Вера благодатная распростерлась по всей земле и достигла нашего народа русского. И озеро закона пересохло, евангельский же источник, исполнившись водой и покрыв всю землю, разлился и до пределов наших».
Как христианин Иларион должен бы отрицательно относиться к русским князьям-язычникам. Однако он восхваляет их, называя Игоря Святославича «древним», а его отца Святослава - «славным». По мнению Илариона, их заслуга перед Богом и Русской землей заключается в том, что они собрали, сохранили и подготовили Русскую землю к приятию Благодати: «Во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли».
Иларион особо подчеркивает, что русичи миновали стадию закона, стадию духовного рабства, обратились от язычества сразу к христианству: «Начал мрак идольский от нас отступать, и зори Благоверия явились». Эти слова духовного пастыря можно рассматривать как достойный, освященный веками ответ на домыслы современных заморских и доморощенных «борцов за права и свободы личности» о «парадигме духовной несвободы русского человека».
Когда Иларион говорит о противостоянии закона и Благодати, он использует принцип контраста, основным средством художественной выразительности становится антитеза (художественное противопоставление). Когда же он говорит о Благодати и Истине, явленной Иисусом Христом, он использует принцип синтеза, отвечающий синтетической (объединяющей) сути христианства.
Образ Христа в «Слове о законе и Благодати» как самом древнем из дошедших до нас памятников литературы Древней Руси является первым идеальным образом в русской национальной литературе. Иларион создает образ Христа на основе значимых моментов Его земной жизни, выделенных Евангелием. В нем органично воплощено единство земного и небесного начал, человеческого и Божественного: «Один из <Святой> Троицы, он в двух естествах: Божестве и человечестве, совершенный, а не призрачный человек - по вочеловечению, но и совершенный Бог - по Божеству».
Явивший на земле свойственное Божеству
и свойственное человечеству,
как человек, он, возрастая, ширил материнское лоно, — но,
как Бог, исшел <из него>, не повредив девства; <...>
как человек, он прослезился, <восскорбев> о Лазаре, — но,
как Бог, воскресил его из мертвых; <... >
как человека, запечатали <его>во гробе, — но,
как Бог, он исшел, целыми печати сохранив <...>.
Формула «Как человек, он прослезился, <восскорбев> о Лазаре, - но, как Бог, воскресил его из мертвых» образно может рассматриваться как абрис духовно-нравственных устремлений русской национальной литературы как таковой, как ее высшая цель и задача: наша классика всемерно скорбит о страданиях и смертях человеческих, особо о превращении личности в «мертвую душу» и активно ищет пути духовного воскресения героев.
Также Иларион сформулировал как основу выделения проблематики русской литературы, так и принципы постановки ее конфликтов, одновременно указав единственно возможный путь их разрешения:
И всем быть христианами:
малым и великим,
рабам и свободным,
юньм и старцам,
боярам и простым людям,
богатым и убогим.
Действительно, в этой формуле заключены основные конфликты нашей классики: отцов и детей; «века нынешнего» и «века минувшего»; «тварей дрожащих» и «право имеющих», «лишних» и «маленьких» людей и их окружения, крестьян и дворян и т.д.
Эта формула Илариона для русской литературы звучит как напутствие, как призыв посредством художественного слова приблизить читателя к постижению сути Православия, должного утишить, а в перспективе - свести на нет кричащие, даже, казалось бы, непримиримые противоречия в жизни личности, нации, человечества в целом.
Поэтому восемьсот лет спустя после Илариона другой русский гений Достоевский имел уже все основания утверждать как непреложное в полемике с профессором Санкт-Петербургского университета А. Д. Градовским: и Коробочка (помещица-крепостница из поэмы Гоголя «Мертвые души») может стать родной матерью своим крестьянам, если она станет христианкой.
Приложение
Федор Достоевский
Дневник писателя
1880. Август Глава третья. III. Две половинки
Представить только, что Коробочка и Собакевич стали настоящими христианами, уже совершенными <...> - можно ли де их убедить тогда отказаться от крепостного права? Вот коварный вопрос, который вы задаете и, разумеется, отвечаете на него: «Нет, нельзя убедить Коробочку даже и совершенную христианку». На это прямо отвечу: если б только Коробочка стала и могла стать настоящей, совершенной уже христианкой, то крепостного права в ее поместье уже не существовало бы вовсе, так что и хлопотать бы не о чем было, несмотря на то, что все крепостные акты и купчие оставались бы у ней по-прежнему в сундуке. <...> И какое дело тогда Коробочке, совершенной уже христианке, крепостные или некрепостные ее крестьяне? Она им «мать», настоящая уже мать, и «мать» тотчас же бы упразднила прежнюю «барыню». Это само собою бы случилось. Прежняя барыня и прежний раб исчезли бы как туман от солнца, и явились бы совсем новые люди, совсем в новых между собою отношениях, прежде неслыханных. <... > В христианстве, в настоящем христианстве, есть и будут господа и слуги, но раба невозможно и помыслить. Я говорю про настоящее, совершенное христианство. Слуги же не рабы. Ученик Тимофей прислуживал Павлу, когда они ходили вместе, но прочтите послания Павла к Тимофею: к рабу ли он пишет, даже к слуге ли, помилуйте! Да это именно «чадо Тимофее», возлюбленный сын его. Вот, вот именно такие будут отношения господ к своим слугам, если те и другие станут уже совершенными христианами! Слуги и господа будут, но господа уже будут не господами, а слуги не рабами.
Алексей Лосев
Русская философия
1918
Если мы <...> возьмемся кратко сформулировать общие формальные особенности русской философии, то можно выделить такие пункты:
1. Русской философии, в отличие от европейской, и более всего немецкой философии, чуждо стремление к абстрактной, чисто интеллектуальной систематизации взглядов. Она представляет собой чисто внутреннее, интуитивное, чисто мистическое познание сущего, его скрытых глубин, которые могут быть постигнуты не посредством сведения к логическим понятиям и определениям, а только в символе, в образе посредством силы воображения и внутренней жизненной подвижности (Lebens Dynamik).
2. Русская философия неразрывно связана с действительной жизнью, поэтому она часто является в виде публицистики, которая берет начало в общем духе времени, со всеми его
положительными и отрицательными сторонами, со всеми его радостями и страданиями, со всем его порядком и хаосом.
3. В связи с этой «живостью» русской философской мысли находится тот факт, что художественная литература является кладезем самобытной русской философии. В прозаических сочинениях Жуковского и Гоголя, в творениях Тютчева, Фета, Льва Толстого, Достоевского <...> часто разрабатываются основные философские проблемы, само собой в их специфически русской, исключительно практической, ориентированной на жизнь форме. И эти проблемы разрешаются здесь таким образом, что непредубежденный и сведущий судья назовет эти решения не просто «литературными» или «художественными», но философскими и гениальными.