Щербакова Е. И., канд. ист. наук, доцент, Московская школа экономики МГУ имени М. В. Ломоносова (г. Москва)
Органам политического контроля всегда много хлопот доставляли люди свободных профессий, в особенности воспитатели молодого поколения. В одном из дел III отделения за 1854 год сохранился анонимный документ, который можно было бы озаглавить «Письмо старушки-патриотки». Помимо беспокойства относительно неблагонадежности иностранных учителей, оно содержит форменный донос на журналы «Современник» и «Отечественные записки», который звучал особенно актуально в разгар Крымской войны.
Ключевые слова: политический контроль, журналы, воспитание, III отделение, донос, литература.
The political control department had always a lot of trouble with the people of free professions, especially tutors of the younger generation. There is an anonymous document in one of the archive files of the III Department of 1854. It could be entitled «An old woman patriot letter». Among other things it contains the anxiety about foreign tutors loyalty and the denunciation of «Sovremennik» and «Otechestvenniye zapisky» magazines. It sounded especially actual during the Crimean war.
Keywords: political control, magazines, education, III Department, denunciation, literature.
Органам политического контроля всегда особенно много хлопот доставляли люди творческих профессий. В 1841 г. главноуправляющий III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов А.Х. Бенкендорф обратился к императору с всеподданнейшим докладом, в котором предлагал способы «для отвращения многочисленного приезда в Россию бесполезных и вредных иностранцев» [4, л. 2]. К числу последних были отнесены, помимо «аферистов и людей среднего и низшего сословия, не имеющих определительных видов пропитания» [4, л. 2], ученые, лекари, художники всех специальностей, «богатые путешественники, приезжающие из любопытства» [4, л. 2], а также гувернеры и домашние учителя.
III отделение собирало статистические данные о количестве прибывших лиц последней категории и строго следило, чтобы «оказавшиеся недостойными» не допускались до воспитания молодого поколения. В определенные годы учителям из некоторых государств вообще был воспрещен въезд в Россию. Например, в 1843 г. под запрет попали студенты Кенигсбергского университета, а в 1846 г. - выходцы из Швейцарии «по случаю беспрерывных и ныне в сильной степени возникших смут в этом государстве» [5, л. 6].
Бдительность «ока Государева» особенно обострялась во время внешнеполитических конфликтов, в которых принимали участие страны, нередко поставлявшие в Россию наставников юношества. В одном из дел III отделения за 1854 г. сохранился любопытный документ, который можно было бы озаглавить «Письмо старушки-патриотки».
Анонимный автор, которого переполняют патриотические эмоции, взывает к графу А.Ф. Орлову, сменившему на посту руководителя политической полиции Российской империи Бенкендорфа. Об авторе письма мы знаем немного. Это дама, ей, по собственному признанию, около 60 лет, ее сын был замешан в деле Петрашевского. Стоит вспомнить об обстоятельствах этого дела, чтобы стали понятнее переживания нашей старушки.
Чиновник Министерства иностранных дел, кандидат права Михаил Буташевич-Петрашевский, как опасный «говорун, которого необходимо унять» [1, с. 43], попал в поле зрения властей еще в 1844 г. - доносы на него были поданы шефу жандармов А. Орлову и Санкт-Петербургскому военному губернатору К. Кавелину. С зимы 1845 г. обращают на себя внимание странные сборища, происходившие на квартире Петрашевского по пятницам. Весной того же года появляется первый выпуск (от «А» до «М») «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Через год, когда издание было продолжено (от «М» до «О» - апрель 1846 г.), соответствующие инстанции спохватились - «краткая энциклопедия понятий, внесенных к нам европейскою образованностью» при всей безобидности формы оказалась весьма опасной по содержанию.
Чашу терпения властей переполнило распространение в дворянском собрании Петербургской губернии литографированной записки Петрашевского «О способах увеличения ценности дворянских или населенных имений» (февраль 1848 г.). Негодование вызывали не столько суждения автора, сколько дерзость ничтожного титулярного советника, предлагающего их публике без высочайшего на то соизволения. Возмутительный факт довел до сведения императора министр внутренних дел Л. Перовский, ему же и досталась честь разоблачения злоумышленника.
Разработкой дела занялся чиновник Министерства внутренних дел по особым поручениям, действительный статский советник И. Липранди. Прежде всего, предстояло выяснить характер «пятниц» Петрашевского. Из расспросов дворников и прислуги; сообщений двух полицейских «извозчиков», доставлявших гостей по домам и пытавшихся уловить обрывки их разговоров; циркулировавших по городу слухов о господах, которые «законы пишут» - картина складывалась не слишком отчетливая. Нужен был агент с «незапятнанной репутацией» и определенным уровнем образования, способный проникнуть на эти собрания и определить степень опасности крамольных умствований, которые там услышит.
Деликатная миссия секретного сотрудника была доверена Петру Дмитриевичу Антонелли, сыну академика живописи, студенту 1 курса филологического факультета Петербургского университета. Его оформили канцелярским чиновником в Министерство иностранных дел, где он без труда свел знакомство с чрезвычайно общительным Петрашев-ским. Бойкому молодому человеку, стремящемуся к самообразованию, довелось «приобщиться» мировоззрению Петрашевского и получить общее представление о философской и социально-политической направленности бесед его гостей.
В марте 1849 г. Антонелли, не будучи приглашенным, является на вечер к Петрашевскому. Ограниченный круг избранных принял чужака настороженно. Но обаятельный молодой человек сумел расположить к себе самых подозрительных и стал посещать «пятницы» наравне с завсегдатаями. Его цепкая память зафиксировала откровенную фразу о целях петрашевцев - «приготовлять способных людей на случай какой-нибудь революции, приготовлять массы к восприятию всяких перемен» [1, с. 78]. Не будем забывать, что 1848-1849 гг. - время революционных потрясений в Европе (Франция, Германские государства, Венгрия, Италия, Дунайские княжества). И после очередного доклада императору о ходе расследования дело для «арестования злоумышленников» передали из МВД по прямому назначению - в III отделение.
Конкуренция двух этих ведомств ведет начало с первых лет становления системы политического сыска, и, принимая материалы расследования о кружке Петрашевского, III отделение постаралось придать делу несколько иной оборот. Разветвленного заговора, посягающего на ниспровержение государственного строя, в деятельности кружка не усмотрели. Следственная комиссия признала, что «собрания, отличавшиеся вообще духом противным правительству, не обнаруживающие, однако ж, ни единства действий, ни взаимного согласия, к разряду тайных организованных обществ не принадлежали» [1, с. 101]. Правда, несмотря на это, 21 «злоумышленник» был приговорен к расстрелу. Но жестокость закона давала простор монаршему милосердию, и петрашевцы пошли на каторгу.
Так что причины беспокойства почтенной дамы, сына которой «чуть не сбили с толку в кругу злонамеренных людей, выродков Петрашевского» [3, л. 11], вполне объяснимы. «Обстоятельства нынешних политических дел так важны, - пишет она, - что малейшее злоупотребление ими может принесть России немало неприятностей, и потому всякий верноподданный Русского царя должен по закону совести и любви к отечеству противудействовать этому злоупотреблению» [3, л. 11].
Разгар Крымской войны был как нельзя более подходящим временем, чтобы обуздать, например, «гувернеров-англичан». «Это ужас, - восклицает старушка-патриотка, - что они внушают детям нашего дворянства. Это язва! И есть же отцы, есть маменьки, доверяющие им своих детей... Хороши русские! И Бог терпит еще! Ужасно! А посмотрите, что везут с собою эти гувернеры, отправляющиеся домой на днях из Петербурга!!! Какие тайные бумаги. Это шпионы! Раскройте их чемоданы и карманы, - и Вы убедитесь, что за люди воспитателями русских детей были. Боже! Когда это зло пройдет в России? Неужели Вы не можете передать этого Царю?» [3, л. 12 об.]. Орлов принял «сигнал» к сведению, но, вместо того, чтобы беспокоить императора, наложил на документ очень характерную резолюцию: «Узнать, кто из англичан уезжает» [3, л. 11].
Однако, позиционирующий себя в качестве «голоса России» аноним не ограничивается указанием на пагубное влияние иностранных учителей. Наша старушка посчитала своим долгом обратить внимание властей еще на один важный источник формирования юных умов - «на ход и направление современной нашей литературы», точнее на ведущие русские журналы «Современник» и «Отечественные записки».
«Известно, что если когда, то особенно в настоящее время Русские журналисты, редакторы, то есть их журналы, как представители русской литературы, должны быть проникнуты русским духом, для этого должны как можно более печатать статьи чисто русского содержания о России. Это очень легко сделать редакторам, если они сами русские не по имени, а по сердцу. Но что же делают журналы теперь. Увы! Горько сказать, - сетует она. - Два лучшие наши журнала Современник и Отечественные записки, как будто назло русскому человеку, точно какие-нибудь французы или англичане, толкуют только о литературе и всяком вздоре французском и особенно английском. Если рассмотреть эти журналы за настоящий год, так право подумаешь, что они пишутся не для России. На их обертке стоит печать: Лондон, Париж, вместо Петербург. Горько право подумать: трактуют преподробно о Вальтер Скоттах, Шериданах каких-то, потчуют Жорж Зандами, Бульвером, Теккереем, Диккенсом и всяким хламом о театрах английских, комедиях и прочем, рассылают даже портреты этих романистов скверных, точно у нас нет публикаций Куторги, Загорского и других, о которых можно сказать. А о литературе русской за прошлый год одни очерки-перечни печатают. Это ясно умышленно. О! поверьте, семя Петрашевского еще не выгу-блено!» [3, л. 11-11 об.].
Причем ее сетования приобретают форму доноса, основательность которого мне показалось необходимым проверить.
К тому времени, как этот донос был направлен адресату (февраль 1854 г.), успели выйти только первые две книжки «учено-литературных журналов» «Современник» и «Отечественные записки». Ксенофобствующая дама не зря упоминает Диккенса, Теккерея и Жорж Санд. В «Отечественных записках» печатался роман «Волынщики» Жорж Санд и «Холодный дом» Диккенса; это же произведение выходило в «Современнике». Кроме того, за подписью «иногородний подписчик» там была издана статья «Лекции В. Теккерея об английских юмористах». Однако никакого засилья иностранных авторов я не обнаружила. Может быть, наша бдительная дама имела в виду более ранние издания?
В 1853 г. «Современник», действительно, публиковал и Диккенса, и Жорж Санд, и Теккерея, да еще в придачу Эдварда Бульвер-Литтона («Мой роман или разнообразие английской жизни») и Исаака д'Израэли («Литературный характер или история гения, заимствованная из его собственных чувств и признаний»). В разделах «Науки и художества» и «Смесь» содержится много перепечаток из иностранных журналов. Но, опять же, нельзя сказать, что российские авторы «в загоне», их немало в разделе «Словесность», а «Критика» и «Библиография» практически целиком сосредоточены на отечественных произведениях.
Подобная ситуация наблюдается и в «Отечественных Записках». Помимо упомянутых авторов, там печатали роман Самуэля Варена «Тяжба», но также не в ущерб отечественным писателям. Раздел «Науки и художества» обычно целиком заполнен статьями наших о наших же. Например, в № 1 печатался очерк А.В. Никитенко о Жуковском и «Домашний быт русских царей» И.Е. Забелина. Есть, правда, в этом издании раздел «Иностранная литература», но от него ничего кроме соответствующих обзоров ожидать и не приходится. Совсем немного рецензий и аннотаций посвящено иностранным книгам в «Библиографической хронике». В разделе «Смесь» новости «наук, искусств и литературы» даны преимущественно по иностранным журналам: Institut, Comples rendus de l'Academie des Sciences, Bibliotheque de Geneve, Revue des Deux Mondes, Revue Britannique, Literary Gazette, Athenaeum и др. При-сутствует страничка, посвященная моде с «парижскою картинкою», но тут уж «война - войной», а нарядов лучше французских модницам все равно было не найти. В «Смеси» неизменно освещаются парижские и лондонские новости, причем совершенно мирные - погода, природа, времяпрепровождение обывателей. Наверняка, все это могло показаться недостаточно патриотичным благонамеренной даме, озабоченной состоянием молодых умов.
«Да вот у редактора Отечественных записок собираются партии для уничтожения всех статей, присылаемых русскими учеными, и для составления статей революционных, - нагнетает «волну» старушка. - Не лучше делает и Некрасов, редактор Современника, враг всякого русского порядка и учреждений, вольнодумец, коммунист» [3, л. 12]. В устах нашей старушки это слово звучит как «карбонари» у Фамусова! Какие злоумышленники собирались в «Отечественных записках» у А.А. Кра-евского, мне неизвестно. А что касается «коммуниста» Н.А. Некрасова, то старушка проявила прозорливость. Очень скоро «Современник» стал «гнездилищем» нигилистов: с 1855 г. в журнале начинает сотрудничать Н.Г. Чернышевский, с 1856 г. - Н.А. Добролюбов, и в 1862 г. работа журнала оказалась приостановленной «за вредное направление». Но сколько нетвердых в убеждениях юношей эта кампания уже успела смутить!
«Посмотрите на Отечественные записки и Современник. Каждая книжка из них в нынешнем году состоит из % англомании и % статей -для формы. Лукавство! И стишки даже приплетают, чтобы пустить пыль, - а что в средине пишется?? Что это такое? И почему это именно в настоящем году? Отчего в ученых отделах статьи только об Англии, Франции и их гадостях? Как будто у нас ничего нет своего? Разве у нас нет Университетов, Академий, разных Императорских ученых обществ, где занимаются отраслями всяких наук и искусств. Почему же об этом не пишут наши журналы эти? Скажут, нет у них статей? Ложь! Велите пересмотреть шкафы этих англоманов-редакторов и вы убедитесь, что они откладывают для мышей русские патриотические статьи, умышленно не хотят печатать их, потому что патриотические, а заказывают писать статьи забирательные (так в тексте - Е.Щ.)» [3, л. 12]. Может быть, наш аноним сам является автором какой-нибудь работы, отвергнутой редакциями этих журналов?
«Им хочется взволновать умы русских юношей, обангличанить их и отвлечь от отечества и всяких русских настроений, и тем воскресить семя Петрашевского. О! Они бы давно уже наделали зла, да их стережет благомыслящий министр народного Просвещения Норов, чисто русский человек, и они-то хотят избавиться от него» [3, л. 12-12 об.]. Кто именно стремился, по словам старушки-патриотки, избавиться от А.С. Норова, служившего министром народного просвещения с 1853 по 1858 г., непонятно. Ее отзыв о личности и деятельности министра вполне совпадает с тем мнением, которое приведено во всеподданнейшем отчете III отделения за 1857 г. «В лице нынешнего министра, действительного тайного советника Норова, соединяются многие отличные свойства: религиозно-нравственный образ мыслей, истинная любовь к просвещению, стремление к выполнению своих обязанностей; но в нем замечают также вредную слабость, происходящую от чрезмерного благодушия. Он подчиняет себя влиянию окружающих и притом, желая снискать в кругу ученых имя поборника просвещения, нередко вполне предается их внушениям» [2, л. 73 об.]. Однако с ключевой функцией «народного образования в деле современных вопросов», а именно с «наблюдением за нравственным воспитанием юношества, охранением порядка и тишины в учебных заведениях и строгим надзором за выполнением цензурою изданных для нее правил» [2, л. 73], министерство, по оценке III отделения, справлялось.
«Если не предупредите зла, Ваше Сиятельство, - взывает аноним к шефу жандармов, - так это зло принесет горькие плоды» [3, л. 12 об.]. Важнейшей задачей, которую император Николай I ставил перед органами политического контроля, было уберечь жителей нашего богоспасаемого отечества от веяний «мятежного духа Европы». На это были направлены усилия и «высшего надзора», и цензуры, и политика в области просвещения, в особенности, уваровская теория официальной народности, призванная противопоставить «ложной» европейской системе воспитания иную, основанную не на западных теориях, а на своей доморощенной идейной базе. Однако задача эта была заведомо невыполнимой. Как обеспечить государство верноподданными, благонамеренными и в то же время европейски образованными служащими, если западное просвещение несет в себе столь разрушительные начала, что с конца XVIII в. Европу сотрясают политические бури? Ведь другого просвещения, другой научной мысли, помимо европейской, в нашем распоряжении просто нет! Построить на триединстве «самодержавия, православия и народности» идеологическую систему оказалось можно, а систему образования - нет. Да и в качестве идеологической системы уваровская триада была весьма уязвима. Она не предполагала никакого развития. «Самодержавие, православие и народность» должны были навсегда застыть в своем благоденствии. В реальности так не бывает. И в пределы Российской империи неизбежно проникал «тлетворный дух Запада», создававший все новые «вызовы», на которые должна была искать «ответы» система политического контроля.
Список источников и литературы:
1. Возный А.Ф. Петрашевский и царская тайная полиция. Киев: Наук. думка, 1985. 139 с.
2. Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ). Ф. 109. Оп. 223. Д. 22.
3. ГАРФ. Ф. 109. 1 экспедиция. 1854 г. Д. 400. Ч. 1.
4. ГАРФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1841 г. Д. 149.
5. ГАРФ. Ф. 109. 3 экспедиция. 1846 г. Д. 79.