+ + +
Заглянув к Цицере, Завьялов наказал ему отыскать ребёнка и явиться в редакцию вместе с ним. Корректор, чистивший зубы, помычал согласно и покивал, успокаивая редактора: мол, всё будет исполнено в лучшем виде. Мальчику, даже если он вышел на улицу, никакая особая опасность в общем-то не грозила. И с тем Завьялов вышел из дома.
Новое утро выдалось точно таким, как вчерашнее – спокойным было небо, свет солнца – слабым, и также сияли по огородам не убранные дыни. И также, как вчера, дремал в машине Отто, приехавший загодя. Мутная сердечная досада оставила Завьялова вовсе, когда, тронув машину с места, Келлер сказал, что в больнице он уже побывал – отвёз Евдокии Викторовне сумку с продуктами, которые собрала Эльза ещё ни свет, ни заря.
– Женщины лучше знают, что пригождается им в таком заведении, а моя Эльза − женщина и очень аккуратная, – пояснил Отто с достоинством.
Ещё шофёр узнал, что роды, вероятно, наступят дней через десять, потому что схватки внезапно ослабли. Пока же больной прописан постельный режим, различные уколы для укрепления сердца и посетителей к ней не пускают.
Уже к концу планёрки в редакции появился корректор Цицера, он был в состоянии спокойном и благодушном. Оказалось, что пятилетний сын редактора Завьялова ещё ранним утром, едва рассвело, отправился из дома совершенно самостоятельно. Он пришёл в детский сад, который располагался недалеко от дома, и сидел там, во дворе, под грибком, дожидаясь, когда учреждение откроется. Потом назвал уборщице своё имя, фамилию, а также попросил принять его к детям. Подошедшая вскоре повариха сильно удивилась тому, что при нём нет никого из родителей, однако воспитательницы допустили его к завтраку. Только попеняли, что Мальчик забыл надеть носки и стоит в ботинках, надетых на босу ногу, да ещё явился без сменной обуви.
Цицера долго уговаривал Мальчика пойти к отцу. Корректор даже тянул его за руку, но Мальчик упирался.
– …Почему? – строго спросил Завьялов Цицеру. – Почему ты не убедил его в том, что выполняешь моё распоряжение?
Цицера заулыбался беспомощно:
– Они должны были что-то лепить из пластилина…
Перед концом рабочего дня Завьялов зашёл в детский сад, за сыном. Уборщица с пустым ведром пообещала позвать ребёнка, но не двигалась с места. Кажется, она собиралась что-то сказать редактору, однако не решалась. И Завьялов, отвернувшись, неприметно зевал возле шкафа и посматривал на широкий поднос с пластилиновыми утятами. Они были жёлтые, одинаковые, только один − в синей шапочке. Скучая, Завьялов изучал таблички. На них значились имена детей.
Уборщица наконец заговорила, она прервала его чтение:
– А того, в шапке, ваш слепил.
И в ту минуту округлая женщина в белом халате вывела Мальчика за руку.
– Это не шапка, – сказал он. – Это венчик.
Забрав сына из детского сада и попутно оставив родительское заявление округлой заведующей, Завьялов подробно объяснял ему, почему уходить из дома без спроса не годится, что со стороны детей это скверно – доставлять взрослым лишние хлопоты. Мальчик слушал его и отставал, хромая. Без носков он натёр ноги.
Дома он ушёл в свою комнату, разделся и лёг в постель.
– Что ты делаешь? – заглянул к нему Завьялов. – Спать рано! Ещё совсем светло. Ты вымоешь ноги. Мы долго будем с тобой пить чай и смотреть телевизор.
– Нет, – ответил Мальчик из-под клетчатого детского одеяла. – Я буду спать. Долго.
После этого он и вовсе укрылся с макушкой и отвернулся к стене.