+ + +
− …Как-то нехорошо получилось с Шулебиным, − рассуждал Завьялов, расхаживая в своём кабинете мимо кожаного широкого дивана, приобретённого недавно. Затем от окна он поворачивал назад. – Нашёл время, когда помирать.
Праздничные дни ещё не завершились. В безлюдной редакции стояла тишина. Тут были они вдвоём. Блудница, расположившись в его кресле, вычерчивала на листе бумаги круги, квадраты и рисовала длинные стрелы. Потом быстро записывала цифры его, завьяловской, ручкой.
− ...Что – не хорошо? – удивилась она, кутаясь в шаль. – Лишней траты средств мы избежали. А ещё попробуем выстроить такую вот схему с квартирами. Они находятся в собственности редакции. Смотри, как я придумала.
Он не стал разглядывать лист, который она ему протягивала, лишь приостановился на мгновенье:
− Какие квартиры?.. Люди давно могли их приватизировать. А потом продать или жить в них, уже в частных. Ты о чём?
− Подумай! Кто будет осуществлять перевод жилья из одной формы собственности в другую? – Блудница сощурилась. – Старуха Анна? Или Цицера?.. Он собирается в город. И вообще – уволился. А старуха у нас не работает и не работала никогда. Почему она занимает редакционную, ведомственную площадь?
− Но, но! – прикрикнул на неё Завьялов. – Размашисто мыслишь! Лукавая…
Он опять зашагал к окну – и обратно. Потрогав гирлянду, бессильно свисавшую с люстры, Завьялов сдёрнул её и бросил в мусор. Однако длинный хвост зелёной мишуры выполз из корзины и, причудливо изгибаясь, улёгся на полу, возле редакторского кресла. Завьялов пнул гирлянду, но подбирать не стал. Тогда Блудница обхватила его шею и притянула к столу:
− Послушай меня! Если старуха освободит квартиру, мы сможем сдать эту площадь под склад привозных семян, в аренду. Нам пойдут деньги. На нужды редакции.
− И это − после похорон сына? – не понимал Завьялов. – Бедная Анна… А почему ты не предлагаешь сдать под склад квартиру Цицеры, если корректор всё равно уезжает?
− Это ещё зачем?!. – улыбалась она, обвивая его рукав. – Гляди! Достаточно пробить у него ещё одну дверь. Вот здесь. Или снести эту стену. И ты сделаешься владельцем большого особняка! Из трёх комнат, двух больших прихожих и длинного бестолкового коридора, который тоже пойдёт в перепланировку… Ты ведь ответственный квартиросъёмщик? Ты. Тебе останется только всё это приватизировать. Тогда будет, что продать! Если не захочешь для себя устроить здесь настоящие хоромы…
− Не слишком ли ты разрезвилась? – покосился на неё Завьялов и, высвободившись, опять зашагал по кабинету. – Прилипла…
− Не слишком! – закричала Блудница. − Чего доброго, упустим время. Поселковый Совет ведь тоже не дремлет… И этот жалобщик Лукич. Районный агроном. Хоть бы пристукнул кто-нибудь его, краснопузого… Лезет к начальству: «Местные твёрдые сорта! Наши зерновые культуры! Свои достижения теряем безвозвратно!» …Баламутит народ! Представляешь? Хотя… Есть у меня в органах пара знакомых ребят. Я у них интервью брала. Один вообще – с хорошими кулаками. Ему-то можно кое-что поручить… Конечно, я коплю доносы на Лукича. Но мало их! Мало! Понимаешь? Надо спешить.
− А предложи-ка ты Лукичу выступить со своей статьёй в нашей газете. Про необходимость сохранения местного семенного фонда. Всё равно это уже ничего не изменит. Пусть сотрясает воздух, сколько угодно! Да и править его статью перед печатью будешь ты, сама. А потом дадим на первую полосу твои доносы… Погоди! Что это? − обернувшись на тонкий посвист начинающейся вьюги, Завьялов насторожился.
Стекло в окне под напором ветра стало мелко дребезжать, заунывно позванивать. Он плотнее закрыл форточку и поморщился:
− Степь воет… Опять! И так всё замело. Я вообще-то подумывал, не отдать ли квартиру Цицеры девчонке. Это было бы удобно со всех сторон.
− Отдай! Только успеешь ли? Потому что прежде я уволю эту неумеху с треском!
В сердцах Блудница стукнула по столу кулаком, и сама собою включилась вдруг рядом с нею настольная лампа. В кабинете стало уютней от красноватого цвета и будто теплее.
− Ну, ладно, ладно, − потрепал Завьялов её короткую стрижку. – Я подумаю… А сколько лет Анне Великой? Небось, уж того, пора… Ждать-то не долго.
− Она ещё нас переживёт, двужильная, − расстроилась Блудница. − …Сегодня! Умные люди уже сегодня делают свою жизнь роскошной! А наша жизнь проходит в каком-то убожестве. Не разумно это. Кто-то нас опередит, только и всего.
− Наша жизнь! − усмехнулся Завьялов. – Так уж и наша… А к Анне надо бы зайти. Пособолезновать, что ли. Помочь самой малостью. Неудобно всё же. Вот выйдет бухгалтер…
− Ещё чего! Кто она такая?! Вечная жертва вечно неблагоприятных обстоятельств?.. Вечная, увечная. Надоела всем! И твоему Келлеру пора на пенсию, тоже ведомственную площадь занимает. Пусть и он пошевелится… Кое-какие бумаги я уже подготовила. Наш судья быстро докажет им, что все они – только арендаторы.
− Хватит молоть чепуху! Замолчи, − отмахнулся Завьялов. – Отто чем тебе не угодил? Прекрати немедленно! Слышишь? …А не поесть ли нам сала?
− Его машину лучше отдать кому-нибудь из молодых, − твердила упрямая Блудница, склонившись над схемой. − Этому, как его… Там, в типографии, работает парнишка толковый, ты знаешь. Пусть на права пока сдаёт.
Редактор молчал.
− Ну? Что ты решил? – покусывала она яблоко, поглядывала на бумагу с вереницей чисел и что-то прикидывала в уме.
Он шагнул к вешалке, снял своё пальто, но обернулся:
− Тебя дана эта должность, чтобы, грамотно вписавшись в рынок, нам уберечься от грабительских поборов и разорения − от пиратской угрозы извне! Но ты… сердцевину выгрызаешь. А ну, брысь из моего кресла! Раскомандовалась. Надоесть не боишься?
Напряжённо хохотнув, она сощурилась – и обожгла Завьялова голодными огоньками, заигравшими в её глазах.
− Поздно! – похлопала Блудница ладонью по толстой папке с документами. – Разве не понятно? Уже поздно. Лучше успокойся... А старуха и сама в редакцию припрётся, если ей понадобится что-то. Ничего!.. Пусть просит! Нас – просит! Она походит − а мы посмотрим на неё. Выслушаем для начала. Разок, другой… Потом пообещаем что-нибудь. Но отложим решение. И опять выслушаем! Вот тогда-то её хватит ненадолго… Ты сала хотел?
− Нет, не придёт, − покачал головой Завьялов, одеваясь. – Пока ты здесь распоряжаешься… Не придёт, пожалуй.